— Ты круто обходился со мной последние два месяца, — произнес Роберт задумчивым голосом философа.

— Ты еще круче обошелся с Шерри Уилкотт.

— Может, ты сам хотел ею попользоваться? В этом все дело? Ревнуешь, Эндрю?

— Ненормальный.

— Предсказуемый ответ. И все-таки мне любопытно. Ощутил ты возбуждение, перебирая ее тряпки? Когда выкапывал оттуда, где я их зарыл, не испытывал — как это называется по-уличному, — что брюки оттопыриваются?

— Это было просто-напросто делом.

— Готов держать пари, при каждом глубоком вдохе ты ощущал от блузки ее запах. Блузка в конце концов насквозь пропиталась ее холодным потом. Стала полупрозрачной. А потом покраснела от яркой артериальной крови.

— Из нас двоих, Роберт, псих ты. Я ввязался в это ради денег, а не удовольствия.

— Думаешь, я поэтому лишил Шерри жизни? Для удовольствия? Думаешь, я для этого удерживаю Эрику?

— Твои мотивы меня не интересуют. Я только хочу ее возвращения. Уразумел, Роберт? Система рычагов в твоих руках, Роберт. Воспользуйся ею.

— Система рычагов. Финансовый термин, заимствованный из физики. Знаешь, это два сходных понятия. Множество цифр и формул, а в основе всего этого не физическая реальность, просто коллективное желание верить.

Эндрю был сбит с толку.

— Я охотно бы продолжил эту философскую дискуссию, но...

— Оставь. Ты слишком недалек и прагматичен, чтобы задумываться над высшими тайнами. Как тот сопляк Александр, ты разрубил бы мечом гордиев узел, тебе не хватило бы терпения распутывать его секреты. Заподозрив меня в смерти Шерри Уилкотт, ты даже не подумал спросить, почему я это сделал или что мог бы тебе открыть. На уме у тебя были только деньги. Шантаж.

Это, разумеется, соответствовало истине.

Шерри Уилкотт обнаружили мертвой двадцать первого января. Эндрю услышал об этом в городе в тот же день. Какое безумное чудовище, с гневом и страхом спрашивали люди, способно поднять нож на девушку?

Эндрю знал единственный ответ на этот вопрос. Несколькими месяцами раньше, когда они с Эрикой еще общались, она рассказала ему о визите в лачугу Роберта — и о том, как он набросился на нее.

Набросился на нее... с ножом в руке.

Китайцы видят какую-то благоприятную возможность в любом кризисе. Эндрю, видя неизбежность развода и конец беззаботного, праздного образа жизни, ухватился за благоприятную возможность, которую предоставляла ему смерть Шерри.

Вечером двадцать второго января он поехал к лачуге Роберта и наблюдал за ней в бинокль. Пока Роберт не заснул. Уже за полночь обследовал двор и обнаружил свежевскопанную землю. Достав из багажника машины складную лопату, откопал спрятанную женскую одежду: туфли, белье, юбку, блузку.

Из газетных сообщений после смерти Шерри Уилкотт он знал, во что она была одета.

Сексуального возбуждения, которое приписывал ему Роберт, Эндрю не испытывал. Одежда была просто-напросто финансовым достоянием, столь же невозбуждающим, как надежный совместный фонд. Роберт касался ее, пока кровь еще не засохла. Его кровавые отпечатки пальцев — неопровержимое доказательство виновности — были в десятке мест.

Эндрю напомнил себе об этой виновности.

— Не тебе выносить моральные суждения, — сказал он холодным тоном.

— Мне. Я совершил только предопределенное. Судьба велела, я повиновался. Девушка пошла на это добровольно. Душа ее молила об освобождении из темницы тела. Мой поступок был актом любви и веры.

— Если веришь в это, ты еще безумнее, чем я считал.

— А вот ты увидел только возможность обогатиться. Я так и не понял, зачем это тебе. Разве состояния Эрики недостаточно? Тебе в самом деле нужна и моя половина наследства?

— Я не собирался забирать у тебя все деньги, — сказал Эндрю и тут же пожалел об этом. Ложь была явной и, мало того, ставила его в положение обороняющегося.

— Ну конечно, нет, — саркастически произнес Роберт. — Только два миллиона, потом еще два и сколько еще после этого?

Все, разумеется. Эндрю хотел обобрать Роберта до нитки.

План шантажа был тщательно продуман. Первым делом Эндрю положил одежду Шерри в сейф и дал указание своему адвокату вскрыть хранилище в случае его смерти.

Потом отправился в путешествие. Сказал Эрике, что летит в Нью-Йорк, и вылетел туда, но в аэропорту Кеннеди пересел на самолет до Каймановых островов, где открыл банковский счет на одну из вымышленных фамилий, принятых во время прежней деятельности. Банк славился хранением тайны вкладов, а до его финансовых активов американским следователям добраться было нелегко.

Возвратясь домой, он приколол к двери лачуги записку, в которой предлагал Роберту позвонить по такому-то телефону, если хочет узнать местонахождение вещей, которые закопал.

Роберт позвонил в домик для гостей. Эндрю дал ему указания, что делать. Два миллиона долларов должны быть переведены с вкладов Роберта на такой-то счет банка на Каймановых островах. Когда будет получено подтверждение перевода, Эндрю оставит улику у обрыва возле Барроу-Фоллз.

Роберт согласился. Несмотря на явное умственное расстройство, он сохранял полный контроль над своими деньгами. Эрика, единственная близкая родственница, правоспособности его не оспаривала. Однажды, в первые годы их брака, Эндрю спросил ее почему. Ответ прозвучал странно.

«Не могу пойти на это, — сказала она. — Не могу больше причинять ему боль».

К середине февраля два миллиона долларов легли на счет некоего Алекса Стратфорда, адресом которого являлся почтовый ящик на Каймановых островах. Потом Роберт позвонил снова в смятении.

Он побывал у того обрыва. В свертке, который оставил Эндрю, были только туфли девушки.

Где остальные вещи?

«Знаешь, — ответил Эндрю, — два миллиона уже не те деньги, что раньше. Может, удвоим сумму? Тогда отдам тебе остальные вещи. Если нет, отправлю их в полицию».

В конце февраля на тот счет поступило еще два миллиона, затем последовал еще один звонок по секретному телефону Эндрю. Во втором свертке оказалось только белье. Юбки и блузки по-прежнему не было.

— Ты получишь их, Роберт. В конце концов. Но эта треклятая стоимость жизни все время повышается.

Когда в первую неделю марта общая сумма достигла шести миллионов, Роберт получил юбку девушки. Блузку — нет. Блузка была последней и наиболее уличающей вещью. Густо покрытой кровавыми отпечатками пальцев, бросающимися в глаза, вопиющими о виновности.

Эндрю убеждал Роберта, что он получит блузку. Только еще полмиллиона, говорил он. Потом еще, потом еще.

Он держал этого сумасшедшего убийцу на крючке, с удовольствием наблюдая, как тот извивается и корчится.

Так бы и продолжалось, пока Роберт не оказался бы бедняком. Затем, когда Эрика подала бы на развод, Эндрю покинул бы страну, затерялся в дымовой завесе вымышленных имен, переправил бы свои миллионы на десятки счетов, которые невозможно отыскать.

А блузка? Она так и не досталась бы Роберту. Ее получила бы полиция в отправленной из аэропорта бандероли. В конце концов совесть у Эндрю была. Он не позволил бы убийце бесконечно разгуливать на свободе.

План, во всяком случае, был таким. Но теперь довести его до конца стало невозможно.

— Деньги, — запинаясь возразил Эндрю, — уже не вопрос.

Роберт удивил его согласием.

— Для меня они вопросом никогда не были. Я не материалист — во всех смыслах этого слова. Видишь, какой образ жизни я избрал? Думаешь, богатство для меня что-то значит? Я отдал бы его все без сожаления. И не в претензии на тебя ни за деньги, ни даже за предательский способ, которым ты их приобрел. Но я ненавижу тебя, Эндрю. Знаешь почему?

Эндрю стало очень тревожно. Разговор сбился с намеченного курса.

— На это у нас нет времени.

— Ненавижу, — продолжал Роберт, словно никакого ответа не было, — потому что ты ее пешка, ее обожатель.

— Чей? Эрики?

Роберт засмеялся.

— Даже не знаешь, кому служишь?

— Послушай, время уже позднее...