- Дурачок ты, - рассмеялась я.

- Я? - вскинул брови Оливер, напуская на себя серьезный, даже воинственный вид, но при этом краешке его пухлых губ предательски ползли вверх. - Ни фига.

Он отключил микрофон и убирал, я последовала его примеру.

Весь вид Оливера говорил сам за себя. Мол, я всегда отвечаю за свои слова, так что не бзди, детка. Хотя... это скорее из репертуара моего муженька. Вот же... гадство. Опять я о нем думаю. Вечно в мои мысли проползает, руша и круша все на своем пути. У меня так никаких защитных сфер не останется.

Я встряхнула голову, пытаясь выбросить из головы персону нон грата.

- Так нечестно! - попыталась я воззвать к его совести, которая у такого человека, как Олли, просто обязана была наличествовать, а также цвести и благоухать весенней свежестью.

- Все честно!

- Не-а. Мы о чем договаривались?

- И о чем же, ДСС? - ехидничал Оливер и улыбался. Ему было крайне весело. Впрочем, мне тоже.

- О том, что если ты каким-нибудь сверхъестественным чудесным волшебным способом все же уломаешь меня спеть, то тогда тебе в качестве компенсации придется признаваться в любви. Прилюдно. Но имелось ведь в виду, что признаваться ты будешь любимой девушке.

- Кем имелось? - откровенно угорал надо мной парень. - Я вот, например, мечтал выразить свою любовь к другу!

Точно, редиска, подловил. Надо было уточнять в правилах прежде, чем соглашаться. Хотя, если посудить здраво, то само пари придумал Олли: как часть о том, что я должна спеть, так и часть о том, что Олли в случае моего дебюта признается в любви любимому человеку. Конечно, это же так просто - любимым человеком может быть любой друг. Мне, конечно, его признания были до фени, но раз уж договорились, изволь исполнять свою часть. А он схитрил.

- И у тебя получилось! Но все равно ты сжульничал. Ты жулик!

- О, Оливер, ты жуликоватый тип, - поднял большой палец вверх в одобряющем жесте Сенька, который познакомился с рэп-идолом миллионов около часа назад, но никакой неловкости перед ним не испытывал и дара речи в его присутствии не терял, зато бойко ловил эксклюзивные кадры. Самого Оливера камера не смущала, также он был на сто процентов уверен, что дальше домашнего видео отснятый материал мелкого проныры не пойдет и в массы не просочится.

- А то ж, - выпятил Олли грудь колесом, будто я ему должна ему туда медальку водрузить или осчастливить ее орденом, повесив "Анну" на шею. - Друзей надо любить. Надо дарить свою любовь тем, кто тебе не безразличен, кому ты не безразличен... Так что, Ленка, я тебя люблю, мой драгоценный друг!

Оливер распоясался и заключил меня, упорно старающуюся состроить строгий вид, в медвежьи объятия и чуть не раздавил, хотя, нет, это я преувеличиваю, приукрашиваю, в общем нагло вру и даже не краснею, как вареный рак или измазанная свеклой в качестве румян красна девица из села Кукушкино, что стоит на речке-говнотечке. На самом деле его объятия можно было назвать нежными, а второй за сегодня поцелуй, но уже в макушку, ласковым, как обычно родители целуют свое чадо, оставляя его на весь день в адском местечке под названием детсад "Серебристый колокольчик". Влажные, мягкие губы и мои слабые волосенки, которые почти не прикрывают чувствительную кожу головы, - это опасная, то есть взрывоопасная смесь. Возможно, я могла бы посчитать этот дружеский поцелуй интимным, даже несколько дразнящим, не страстным, но волнующим. Возможно... Задержи он губы на моей черепушке на подольше... Не отпускай он меня из объятий еще целую вечность...

Не знаю почему, но эти мысли грозной стремительной стайкой пролетали в моей дурной голове, сменяясь, догоняя и поддавая друг дружке под зад. Хотя умом я отлично понимаю, что наши отношения никогда не переступят рамок дружбы. Меня это устраивает. Его тоже (но за него я поручиться не могу).

Как бы то ни было, объятия продолжались от силы секунды три, а затем нас прервал супер-модный диджейский звонок телефона, принадлежащий не мне и настойчиво требующий нажать на зеленую кнопочку. Кажется, мой друг немного раздражился, хотя виду старался не показать; он разомкнул руки, вновь выпуская меня на свободу, и отошел на шаг назад. Вынув из глубоко кармана трубку, он скептически посмотрел на табло телефона, где, как я краем глаза успела заметить, пока он не отвернул от меня дисплей, светилась преинтереснейшая картинка с изображением тигренка - очень милого и забавного. Оливер с секунду поразмышлял над тем брать трубку или нет, все же решил не скидывать, и осчастливил звонящего своим ответом.

- Я тоже люблю тебя, Олли, - искренне сказала я своему другу, как раз в тот момент, когда он нажал на вызов, но еще не успел поднести трубку к уху.

Оливер немного опешил, потом пришел в себя и очаровательно мне улыбнулся. А я даже не знаю, почему решила сказать это именно в этот момент. Просто душевный каприз. Или порыв. Или не знаю что. Но я должна была ему ответить, что он мне тоже дорог, как друг, конечно, но ведь слова любви как раз и подчеркивают искренность. Я как бы сказала: "Я дорожу тобой, друг!" - но более искренне. И в его взгляде читалось, что он меня отлично понимает.

- Алло, - произнес в трубку он.

- Ого, - одновременно с ним прошептал Сенька, подбежав со своей неизменной камерой на экстремальное расстояние к нам, - признания... - его глаза завороженно наблюдали за двумя фигурками на маленьком экранчике своей "подружки", которая являлась откупной во имя молчания о наших с Шером официальных отношениях.

- Сень, ты почему за нами следишь? - я рискнула спросить братишку, в общем-то, не надеясь на ответ.

Вообще-то, из чистейшего любопытства, а может из-за шибко развитого шестого чувства в моей вечно пребывающей в поисках экстремальных приключений и сопутствующих им ощущений пятой точке, я надеялась подслушать разговор Оливера с тигренком, но тот быстренько свалил подальше от нас, так что я переключилась на Сеньку.

- Потому что это интересно.

- Интересно? - не поняла прикола.

Что между нами интересного? Мы же оба посредственны. Ну, то есть я посредственна. Он-то нет, но у него куча талантов и он красив, как модель, не то, что я. Вот за Олликом папарацци ходить не стремно. Но за мной?

- Обещает быть интересным, - поправился Сеня.

- Это смешно.

Братишка покивал:

- Еще как!

- Да у тебя совести нет, - возмутилась я, прикидывая чем бы его ударить, чтобы без последствий. Вот же ж... ж...жуть какая... Я теперь еще и рукоприкладством страдаю. Мысленным, правда, но от этого не легче. Я устыдилась, а братец из-за чего-то возликовал, видимо, радуясь оттенкам всех цветов радуги, сменяющим мое перекошенное лицо.

- Нет и не надо. Я обменял такую редкость на диктофон еще в первом классе, - поделился он со мной откровениями. А я этого не знала. Он уже с первого класса следит за нами что ли? Ой, блин, что-то я загналась, как можно обменять нематериальное на материальное?

- Диктофон? - все же переспросила я.

- Ну да, вещичка такая. На магнитную пленку запись вести можно, после того как на кнопочку нажмешь, - ехидничал братишка, растягивая слова и разговаривая со мной как с блондинкой из анекдота. - Хотя сейчас каких только нет...

- Ты как дедок из советских времен, покупающий "Сервелат московский", периодически бубня себе под нос: "Вот в наше время...", - я даже голос под дедка настроила соответствующий.

Я тоже умею ехидничать. Оказывается... Но брательник не оценил.

- Сестра, это не твой монолог, так что окстись и заткнись, - посоветовал мне добрый братик.

- Ого, да у тебя задатки джентльмена, - решила я продолжить в том же духе.

К нам подошел Оливер, автоматически прекращая своим появлением наши распри. На его лице было четко прописано извинение вкупе с "набежавшей тучкой". Я даже без слов поняла, что он собирается уйти. Видимо, звонок оказался важным.

- Леночка, зай, прости меня, но...