– Так точно, товарищ капитан, поняли. Разрешите исполнять?

– Счастливого пути вам, дорогие мои, – напутствовал Серегин. В горле что-то давило, во рту пересохло.

Из-за туч на короткое время показалась луна. "К удаче бы", – подумал Серегин.

Крепко сжимая трофейный автомат, обходя лесные поляны, Потешин шел на юг. Как ни старался ступать неслышно, по-кошачьи, попадалась сухая ветка, раздавался треск, казалось, очень громкий. Потешин замирал на месте, всматривался в темноту, напрягал до предела слух, но, кроме обычного лесного шума при ветреной погоде, ничего подозрительного не улавливал. Идти стало тяжелее: разведчик понял, что поднимается на вершину холма. Значит, курс верный. Потешин знал, что несколько лет назад здесь вырубили лес, холм порос небольшими редкими кустами, на которые он то и дело натыкался. Далеко на юге виднелось мигающее зарево. Огненными языками оно лизало тяжелые черные тучи.

Ноги подкашивались, и Потешин решил передохнуть. Забрался под раскидистые молодые побеги орешника, с удовольствием лег на сухие листья, взглянул на светящиеся стрелки часов. Три часа. Минут десять можно полежать…

Проснулся на рассвете, ругая себя, что заснул. Вокруг тишина. В лучах восходящего солнца на листьях кустарника и на траве сверкала роса. Метрах в пяти, поставив передние лапки на пенек, насторожив уши, сидел заяц и носил вправо.

Треснула сухая ветка. Заяц подпрыгнул и, петляя в кустах, исчез. Показались солдаты в серо-зеленых шинелях, с автоматами, прижатыми к животу. Они шли медленно, полукольцом. Потешин похолодел. Снял с предохранителя пистолет, ощупал торчавшие за поясом гранаты. Оставаться было нельзя – немцы обязательно обнаружат. Осторожно освободился от гибких ветвей орешника, по-пластунски пополз в густые кусты терновника. Острые колючки цеплялись за бушлат, раздирали до крови руки и лицо: Потешин буквально втискивал себя в середину кустарника.

Через несколько минут к зарослям терновника подошли солдаты. После отрывистой команды свинцовыми струями полили кустарник. Затем двинулись дальше. И опять слышались автоматные очереди.

Выждав, Потешин выбрался из колючего убежища, спасшего ему жизнь. Исцарапанный в кровь, он спустился в лощину, где сверкала на солнце на каменных перекатах говорливая мелкая речушка. Подполз к берегу, припал губами к чистой и прохладной воде. Пил долго и жадно.

Потом снял бушлат, тельняшку, зачерпнул ладонями воду, умыл лицо, шею. Это придало сил. Вынул из кармана брюк кусок газеты и, отрывая маленькие лоскутки, наклеил на кровоточащие ранки. Руки, лицо, шея покрылись сплошными заплатками.

По каменной гряде перебрался на противоположный берег и зашагал вверх по течению. Прошел метров двести – триста, за поворотом одинокий домик, двор обнесен низким заборчиком из сухолома. Фасад домика обращен к речушке, а противоположная сторона – к лесу. Из трубы валит дым, значит, до людей добрался. Первых на своем пути. Но кто они? Можно ли им довериться? А может, немцы тут?..

Вскоре из дома вышла пожилая женщина, а за ней верхом на палке выбежал белобрысый веснушчатый мальчуган.

Потешин вышел из кустов. Первым заметил его малыш. Подскакал к бабушке, дернул за юбку, а палец направил на него.

– Вам кого? – спросила женщина, когда Потешин приблизился.

– Немцев в доме нет?

– Пока бог миловал, – добродушно ответила она. – Заходи, сынок.

С печи спустился старик лет семидесяти. Исподлобья, настороженно посмотрел на Потешина.

– За кого воюешь, матрос?

– За Советскую власть, дедушка. За кого же еще?

Снял бескозырку, показал красную звездочку.

Глаза старика подобр-ели.

– Коли так, садись. Желанным гостем будешь. Хрицы вторые сутки шныряют по лесу. Все дороги перекрыли танками, пушек понаставили. Полицаи сказывали, завтра на зорьке начнут чесать лес, искать партизан и красноармейский отряд какой-то. Ты-то в одиночку, али как?

– В отряде я, дедушка.

– Это правильно. С народом силушки удваиваются. – И доверительно: – Передай командиру своему: в этом лесу я всю жизнь скоротал, лесником. Так что ежели понадоблюсь…

– Хватит тебе болтать, дед, – оборвала его женщина. – Человека накормить надо, а ты его баснями.

Она поставила на стол горшок с картошкой.

– Откушай, сынок, нашего яства. Не оглядывайся, не тревожься. До нас, слава те господи, немец не дошел, побаивается леса нашего, а по селам рыщет. Стонут люди…

Не договорила – послышался треск мотоцикла. В комнату вбежал перепуганный мальчик.

– Бабушка, немцы!..

Старуха схватила Потешина за руку, потащила в сени.

– Моментом на чердак, если не хочешь погибнуть! – И к мальчику: – Чтоб ни слова, Мишутка!..

Потешин вскочил на стоявшую под лазом кадушку, подтянулся и очутился на чердаке. Там было сено, кукуруза, тыква. Разведчик пробрался до небольшого запыленного окошка и стал наблюдать.

У калитки остановился мотоцикл с коляской, в которой сидел долговязый молодой обер-лейтенант в пенсне, блестевшем на солнце. Следом подъехала грузовая машина. Из нее выскочили десятка два автоматчиков и маленький толстый человечек в штатском. Человечек кинулся к мотоциклу, помог офицеру выбраться из коляски.

Обер-лейтенант что-то приказал. Одни солдаты окружили дом, другие бросились к крыльцу, вытолкали во двор старика, женщину, мальчика.

– Партизан? – спросил офицер, поправляя пенсне.

– Где партизаны? – по-русски с немецким акцентом выкрикнул человечек в штатском.

– Не знаем. И в глаза их не видели, – ответил старик.

Человечек в штатском перевел.

– Руссише швайн! – выругался обер-лейтенант и брезгливо ударил старика по щеке. Тот пошатнулся, но устоял.

– За что вы его избиваете? Он же больной! – в голос закричала женщина.

Рукояткой пистолета офицер с размаху ударил ее по голове. Женщина схватилась за голову, опустилась на колени. Пальцы ее окрасились кровью.

– Бабушка! – кинулся к ней мальчуган.

Офицер что-то сказал, и солдаты поволокли старика, женщину и мальчика к забору. Женщина привалилась к забору спиной, поддерживала мальчика, уткнувшегося ей в живот.

Толстенький человечек в штатском подскочил к ним.

– Если через пять минут не скажете, где партизаны, всем вам будет капут!

– Партизаны? – спросил старик, не спуская глаз с подошедшего офицера.

– Вохин партизан? Шнелль, шнелль! – торопил обер-лейтенант.

– Хорошо. Я скажу, где партизаны… – Старик выпрямился.

Потешин затаил дыхание, приготовился выбить окно и бросить гранаты. Можно было бы и сейчас, немцы стояли кучно, но тогда погибнут и старик и женщина, и мальчишка…

– Партизаны вот где! – громко сказал старик и приложил руку к сердцу. – Все мы – партизаны! Знай и помни это, гитлеровская сволочь!

Старик плюнул кровью в лицо офицера, попал в чисто выбритую щеку.

Обер-лейтенант вскинул пистолет и вогнал пулю за пулей ему в грудь. Ударил упавшего старика носком сапога в лицо. Тогда лишь вытер кровавый плевок со щеки, отбросил носовой платок, тяжело ступая, подошел к женщине. Она по-прежнему опиралась спиной о забор, закрывала руками прижавшегося к ней мальчика.

Офицер прицелился в мальчика. Переводчик торопливо произнес:

– Если ты, дура-баба, не укажешь, где партизаны, твоего внука господин обер-лейтенант застрелит. Говори.

Женщина склонилась над мальчиком. Офицер поморщился и выстрелил ей в затылок. Падая, она подмяла мальчугана под себя.

У Потешина зашлось сердце. Левой ногой он вышиб раму слухового окна и тут же бросил гранату. Припал на колено и с упора о подоконник полоснул длинной очередью из автомата.

Достал и тех, кто пытался убежать.

Ему не отвечали.

"Так просто? – подумал он. – Неужели ни один не ушел?.. Их можно бить! И даже очень можно! Покорители Европы! Мы вас накормим русской землей!.."

Разведчик спрыгнул с чердака в сени и, держа наготове гранату, вышел на крыльцо.