«Вовлеклась и про все забыла… Теперь до утра». Василиса Прокофьевна разделась. Забираясь под одеяло, еще раз взглянула на Катю, привлеченная шелестом.

Та перевернула страницу и, о чем-то задумавшись, сидела неподвижно, точно застывшая.

«Непонятая ты у меня, Катенька. Ох, господи!..»

Глава третья

За окном изредка мелькали фонари, бросая на землю качающиеся полосы бледного света. Окрестные поля едва проглядывали сквозь сизую пелену тумана. Вот они оборвались, и вдогонку им побежал черный лохматый лес.

До разъезда Ожерелки оставалось несколько километров. «Интересно, какая она?» Федя вынул из кармана газету и перечитал постановление обкома партии от 10 июля 1937 года о премировании лучших изб-читален. «…Стиль работы комсомолки Волгиной является образцом, по которому следует равняться всем избачам нашей области».

Нет, по этим словам нельзя было судить ни о внешности, ни о характере заведующей залесской избой-читальней.

Он сунул газету в карман и вышел на площадку вагона. Мелькнула станционная будка. Не ожидая, когда поезд остановится, Федя спрыгнул с подножки.

Женщина в форменной тужурке махнула желтым флажком, раздался свисток, и колеса вагона опять застучали.

«А ведь здесь глушь. Настоящая глушь», — подумал Федя, оглядывая лес, шумевший по обе стороны железнодорожного полотна.

— Далеко ли до Залесского?

— Не очень, — сонно отозвалась железнодорожница. — Пойдем, покажу.

Дорога пролегала в нескольких шагах от полустанка. По одну ее сторону тоже стеной стоял лес, а по другую дико разрослись кусты — можжевельник, ивняк; кое-где белели стволы березок. Вдали смутно вырисовывались силуэты домов.

— Это Ожерелки, — сказала женщина, — а в Залесское прямо надо итти.

Федя поблагодарил ее и, закурив, не спеша зашагал по дороге.

Залесское встретило его веселыми переливами пастушьего рожка. Из калиток с протяжным мычанием степенно выходили коровы, кучками пугливо выбегали овцы. Во дворах, мимо которых он шел, слышались людские голоса.

В двух окнах сельсовета светился огонь. Федя хотел было зайти и раздумал: «Если человек в такой ранний час сидит за работой, то, должно быть, дело срочное. Не стоит мешать».

Его обогнали высокий седой пастух и подпасок — босоногий мальчишка лет двенадцати, с увлечением игравший на рожке.

— Где у вас изба-читальня, папаша? Старик указал кнутовищем на переулок.

— Не дойдешь до конца, поперек улица будет, — вот на ней и есть пятистенка. По флагу отличишь.

Окна избы-читальни были закрыты ставнями, а на двери Феде сразу бросился в глаза широкий лист бумаги, исписанный неровными печатными буквами.

«Вот тебе и глушь!»

Он вынул записную книжку и целиком переписал объявление.

Из соседнего переулка, громыхая, выехала телега; на ней тесно сидели шесть девушек.

— Здравствуйте, красавицы! Без выходных живете?

Девушка в брезентовом пиджаке, правившая лошадью, черноглазая, с хмуро сдвинутыми бровями, мельком скользнула по нему сердитым взглядом.

— Выходные бывают у Симона-гулимона да лентяя преподобного. Тебя, случайно, не Симоном звать?

Остальные громко рассмеялись, но Федя не смутился.

— Случайно, по-другому, — засмеялся он. — Не скажете ли: товарищ Волгина во сколько приходит?

Девушка придержала лошадь.

— Приезжий, что ли?

— Приезжий.

Она оглянулась на подруг:

— Сказать?

— Скажи, Люба. Может, по делу, — зашумели они, с любопытством разглядывая незнакомого парня.

Он стоял перед ними — сильный, широкоплечий, в рубахе с расстегнутым воротом и с засученными по локоть рукавами.

Густые брови Любы дрогнули, складка между ними разгладилась, и лицо ее от этого сразу стало добродушным и приветливым.

— Парнишка ты вроде ничего, скажу… Когда мы на конюшню шли, Катя у себя была.

— В Ожерелках?

— Да нет, в сельсовете.

Федя удивленно посмотрел на подпись внизу объявления, затем опять на девушек.

— Разве она больше не избачка?

— Избачка. Только у нее теперь еще другая работа, — вмешалась в разговор девушка в голубой кофточке. — Она у нас секретарь.

— Секретарь?

— Комсомольский, — пояснила Люба и тронула лошадь.

Федя постоял, пока телега скрылась за углом, и зашагал обратно.

Катя сидела в сельсовете одна за столиком, заваленным книгами и брошюрами.

— Извините, товарищ Волгина… — Федя переступил порог и остановился, изумленный. — Такая молодая?

Катя отвлеклась от книги и взглянула на него не то с досадой, не то с удивлением, потом засмеялась.

— И сам не больно старик.

— Как сказать. Еще столько, полстолько да четверть столько — и стариком буду.

Он подошел к столику и протянул ей руку:

— Корреспондент из Калинина, Федор Голубев.

— Катя. — Она сказала это так просто, что он смутился и тут же поправился:

— Федор Голубев — по паспорту, а в жизни меня тоже короче зовут: просто Федей.

— Садитесь, Федя. Уж очень вы, корреспонденты, много расспрашиваете. Можно подумать, сами в избачи собираетесь и выпытываете: подходяще это или нет? Комсомолец?

— С тридцать второго года.

— Это хорошо.

Феде нравилось, что она разговаривает с ним, будто со старым знакомым.

«Агротехника льна», — прочел он на обложке одной книги.

— В специалисты по льну готовитесь?

— Нет, это не я… Девчата наши в молодежное звено организовались и хотят такой лен вырастить, чтобы…

Федя вынул записную книжку.

— Ой-, обождите! — вскрикнула она, точно испугавшись, и тихо попросила: — Вы про лен не записывайте…

Стекла окна вдруг блеснули, и в, комнате стало светло и розово. Скользнув по подоконнику, лучи солнца легли на книги, на катину руку, на кончик ее уха, запутались в ее волосах.

— Солнце?! А у меня все огонь! — Быстро поднявшись, она потушила лампу и распахнула окно.

— Засиделась я. — Катя заложила руки за голову и сладко потянулась. — Вот времени, корреспондент, мало… Так мало! Не успеешь оглянуться, а дня уже нет…

Она взяла со стола черную записную книжечку и вслух прочла: «13 июня, утро. Побывать у девчат. Дождаться агронома. Сходить домой…»

— Знаете, я не была дома со вторника. Это сколько же?

— Пять дней.

— Неужели, пять —? — Катя покачала головой и как-то виновато засмеялась. — Не знаю как и отговариваться буду от мамки. Да все так получается: то дела, то девчата к себе затащат. — Она взглянула на тикающие ходики: было без десяти минут семь. — Вы, наверное, с вечера не ели. Хотите?

— Есть? — Как говорят врачи, особых показаний: нет, но и противопоказаний не имеется.

— А вы веселый, — одобрила Катя. — Значит, так сделаем: пойдем ко мне, а дорогой и за чаем; поговорим. Подходит?