Вдруг отовсюду послышались оглушительные звуки рожков. Легионеры бросили свои пилумы и быстрым шагом направились вниз по холму. Словно брошенная гладиатором огромная железная сеть, тысячи метательных снарядов взметнулись в воздух и на несколько мгновений затмили солнце. Из-за того что кельты стояли такими плотными рядами, многие пилумы пронзали по два щита и прочно соединяли их друг с другом. Воины-гельветы, потрясая щитами, пытались избавиться от пилумов, однако они быстро поняли, что гибкие края копий, деформировавшись от удара, намертво врезались в дерево, и со злостью отбрасывали свои оказавшиеся совершенно бесполезными щиты в сторону. Следом за этим на ряды кельтов обрушились метательные копья, брошенные легионерами из второго и третьего рядов, и воины, не имевшие возможности спрятаться за щитами, упали на землю. Когда римляне, бежавшие вниз по холму, достигли строя кельтов, ряды последних значительно поредели. Солдаты-ветераны, за плечами которых была не одна битва, буквально сметали гельветов на своем пути. Римляне ловко пользовались своим оружием — они делали выпад в сторону противника, выставляя вперед щит и одновременно поражая гельветов точными ударами гладиуса в подмышку или в пах. Поскольку легионеры атаковали, выстроившись в довольно плотные ряды, но в то же время не мешая друг другу, и пользовались короткими гладиусами, предназначенными для колющих ударов, они имели значительное преимущество над пребывавшими в оцепенении кельтами, не способными воспользоваться своими длинными двуручными мечами. Совершенно неожиданно для перешедших в нападение римлян гельветы быстро отступили на гору, расположенную примерно в тысяче шагов от места битвы. Будучи абсолютно уверенными в скорой победе, солдаты Цезаря продолжали атаковать. Вдруг на поле боя появились пятнадцать тысяч боев и тигуринов. Они составляли арьергард обоза гельветов. Кельтские воины тут же ринулись в бой и напали на совершенно не защищенный правый фланг римлян. Когда гельветы, отступившие на гору, заметили подкрепление, они вновь бросились в атаку.
Гельветы помчались вниз по склону. Когда они столкнулись с первыми рядами римлян, началась ожесточенная битва. Сейчас кельты одновременно с двух сторон атаковали солдат Цезаря, оказавшихся между молотом пеших воинов и наковальней кавалерии. Проконсул тут же отдал приказ первым двум рядам легионеров теснить на гору гельветов, а третьему и четвертому ряду — остановить натиск боев и тигуринов. Началась битва, которую легионерам приходилось вести сразу на два фронта. Кельты прекрасно понимали: если они проиграют это сражение, их мечтам о жизни на побережье Атлантикуса не суждено сбыться, а каждый римлянин ни мгновения не сомневался в том, что, проиграв битву, все они погибнут в этом диком краю, среди безжалостных варваров. Каждый бился за свою жизнь, надеясь на победу своего войска. Я не видел ни одного воина, который пытался бы бежать с поля боя.
Только рабы римлян, собравшиеся на вершине холма рядом с тяжело груженными телегами, обеспокоенно следили за ходом сражения, поглядывая на близлежащий лес. Они думали, что солдатам Цезаря не удастся выйти победителями. Сначала рабы были весьма довольны таким положением вещей и усмехались, глядя друг на друга. Через некоторое время они сначала по одному или небольшими группками, состоявшими из двух-трех человек, а потом уже сотнями бежали вниз по противоположному склону холма, выкрикивая ругательства и проклятия в адрес своих хозяев. Центурионы запретили неопытным легионерам, охранявшим поклажу, преследовать рабов. В те мгновения на счету был каждый человек. Битва у подножия холма превратилась в настоящее побоище, которое длилось весь день до поздней ночи. Потери с обеих сторон были огромными, я не мог даже представить себе, сколько убитых и раненых остались лежать на земле. Но даже те, кто, получив серьезные ранения, падали без сил, через некоторое время поднимались, чтобы вновь броситься в бой. Кельты и римляне из последних сил пытались атаковать друг друга, чтобы решить исход битвы и вырвать победу. Воины падали и умирали на глазах у сражавшихся; земля, пропитанная кровью, была усеяна телами мертвых и тех, кто, окончательно обессилев, уже не мог подняться на ноги. Я видел центуриона, который словно сумасшедший бегал по полю боя, пока не поскользнулся, наступив на груду еще горячих внутренностей, от которых поднимался пар. Он рухнул на землю как подкошенный и больше не встал. Обе его руки были отрублены. Я видел кельта, который ковылял в самую гущу битвы, пытаясь вытащить из шеи сломанный пилум. На него набросился легионер, с ног до головы измазанный кровью, и одним ударом гладиуса разрубил его голову пополам. Глаз убитого прокатился по бронзовому панцирю молодого трибуна, неподвижно лежавшего на спине с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Тут же на грудь римлянина упал другой кельт, из-под руки которого торчал гладиус, нанесший ему смертельную рану.
Боевой клич гельветов звучал все реже, крики раненых начали постепенно стихать. Бои и тигурины отступали. Они делали это настолько организованно, что создавалось впечатление, будто им просто надоело сражаться. Женщины и старики, оставшиеся там, где остановился обоз, соорудили из груженых телег что-то наподобие передвижного укрепления. Отступающие бои и тигурины, спрятавшись за бочками и мешками с зерном, метали копья и обстреливали из луков легионеров, наступавших на них плотным строем, но под градом стрел и копий римляне дисциплинированно продвигались вперед. Тем временем гельветы отступили на гору, куда в самом начале битвы их оттеснили солдаты проконсула, и попытались остановить легионеров, чтобы дать возможность боям и тигуринам плотнее сдвинуть телеги и лучше подготовиться к атаке римлян. Тут послышался громкий крик одного из центурионов, который обещал, что Цезарь лично наградит того, кто первым окажется в укрепленном лагере кельтов. После этого легионеры бросились вперед, вовсе не думая о грозящей их жизни опасности. Наконец римлянам удалось ворваться в середину импровизированного укрепления, защищаемого боями и тигуринами. Легионеры на месте убивали тех, кто был одет бедно, и брали в плен кельтов, чья одежда свидетельствовала о том, что они являются родственниками князей или вождей племен. Римляне захватили легендарные сокровища галлов. Многие дети из славных, знатных родов оказались в плену у римлян. Оставшиеся в живых раурики, бои, тигурины и гельветы, защищаясь, медленно покидали поле боя. Казалось, что они молча отдавали последние почести тем, кто погиб во время этой страшной битвы.
Обессиленные солдаты Цезаря садились или ложились прямо на землю и благодарили бессмертных богов за победу и за то, что этот кошмар наконец закончился. Многие плакали, обхватив голову руками. Некоторые сидели, уставившись в одну точку невидящим взглядом, дрожа всем телом и бормоча что-то несвязное. Взглянув на этих солдат, можно было подумать, что они потеряли рассудок. Всю ночь слышались крики умирающих, плач и стоны раненых. До самого утра ветераны, за плечами которых было не одно подобное сражение, пытались хоть как-то успокоить молодых солдат. Одни новобранцы, прошедшие боевое крещение, сворачивались калачиком, словно маленькие дети, другие неподвижно лежали на земле лицом вниз. Некоторые, как сомнамбулы, бесцельно ходили среди трупов и смертельно раненых воинов. Им так часто рассказывали о славных победах их предков и о военных походах, в которых участвовали их родственники, но почему-то никто ни словом не упомянул при этом, как на самом деле выглядела война.
Цезарь неподвижно сидел в своей палатке. Командир одного из отрядов разведчиков доложил, что обоз гельветов продолжил путь после того, как в их лагере собрались все оставшиеся в живых после битвы. Он сообщил, что сейчас колонна кельтов состояла примерно из шестидесяти-семидесяти тысяч человек. Проконсул отдал приказ броситься в погоню за противником и не отставать от него ни на шаг.
— Сейчас наши солдаты не в состоянии преследовать гельветов, — пробормотал Лабиэн. Цезарь и сам прекрасно понимал, что он не мог назвать себя победителем. Битва закончилась вничью. С таким же успехом римляне могли первыми покинуть поле боя. Но к тому моменту я уже научился понимать, о чем думает Цезарь — даже такой исход битвы он считал знаком, ниспосланным ему богами.