— Как ты думаешь, господин, кто тебе помог? Кельтилл или боги? Или, может быть, боги сохранили жизнь твоему дядюшке, чтобы он имел возможность помочь тебе?

— Ванда, с каких это пор ты начала интересоваться нашими богами?! Неужели ты недовольна теми, в которых веришь сама?

Конечно же, германская рабыня вряд ли могла утверждать, что боги благоволят к ней. Ванда отвернулась от меня и сосредоточенно взглянула вдаль. Она определенно что-то видела. Я внимательно осматривал долину и окружающие холмы в надежде заметить хоть что-то необычное, но так ничего и не рассмотрел. Тем не менее меня не покидало неприятное чувство смутной тревоги. Я знал: внизу кто-то или что-то подбирается к нашему селению. Я вновь скорее почувствовал, чем услышал это странное потрескивание. У меня уже не оставалось ни малейшего сомнения… Что-то должно произойти. Уверенность эта была такой же твердой, как в тот день, когда умер друид Фумиг, которому я желал смерти. Я просто знал, что он отправится к праотцам. Порой мне в самом деле удавалось предвидеть будущее. А иногда получалось так, что происходило нечто совершенно незначительное, но я чувствовал: именно это событие сыграет очень важную роль в будущем.

— Идем назад, в деревню, — сказал я.

Ванда молча кивнула. Так, словно хотела сказать: «Да, я тоже видела это». Но я, к сожалению, так ничего и не заметил. Она чувствовала мое нарастающее беспокойство, но никоим образом не показывала этого. Ванда ловко соскользнула вниз по камню, затем взяла меня за ногу и подтянула к самому краю. Мне совсем не нравилось, когда со мной обходились подобным образом и таскали, словно бревно. Но как я мог отучить свою рабыню от этой привычки?

Не сопротивляясь, я позволил стащить себя вниз. Ванда протянула руки и обняла меня за бедра, чтобы помочь спуститься. Едва почувствовав под ногами землю, я повернулся к ней. Лицо Ванды было так близко, что я смог ощутить на своей коже ее дыхание.

— Вовсе не обязательно обращаться со мной как с ребенком и постоянно поддерживать меня, словно я падаю на каждом шагу! — сказал я, строго глядя на нее. На самом деле я вовсе не был зол. Но иногда нужно давать понять рабыне, кто есть кто. Иначе она просто сядет на голову. Мне доводилось слышать немало историй о том, как германские рабыни начинали понукать своими хозяевами. Эти наглые бестии указывали господам, что делать, и творили все, что хотели. Клянусь богами, я не вру! Некоторые германские рабыни целыми днями огрызаются на любое услышанное слово и смотрят исподлобья на своего хозяина, пока он не сделает то, чего они добиваются. Именно поэтому я иногда обращался с Вандой довольно строго.

Она взяла меня за руку и сказала:

— Такова воля Кельтилла. Я не могу перечить ему.

В тот момент я должен был проявить твердость и отчитать Ванду. Ведь буквально в следующее мгновение она сделала то, что я ей запретил! Однако настоящий господин должен уметь иногда проявлять снисходительность. Но не слишком часто.

Медленно шагая вниз по склону, мы спустились к берегу.

Ни я, ни Ванда не произнесли ни слова. История, рассказанная мною Ванде, разбередила мои старые раны. Тем не менее я не жалел, что решил излить ей душу. Более того, я радовался этому. Ведь мне удалось развеселить Ванду своим рассказом — она засмеялась! В очередной раз я, задумался над тем, насколько трудным и долгим был путь, который мне уже удалось преодолеть. Конечно, я не мог ловко взобраться на дерево, выковать меч или метнуть в цель копье, но я знал названия всех деревьев, умел варить из разных трав целебные, а также ядовитые зелья и постоянно стремился научиться чему-то новому. Я знал, как делают украшения, оружие и глиняную посуду. Как находят металлы, добывают их и обрабатывают. Я владел латынью и свободно писал по-гречески, мог рассказать множество мифов и легенд самых разных народов. Мне были известны тайны движения звезд. Во время отсутствия друидов я становился одним из самых уважаемых и важных мужчин в нашей общине. Если через деревню проезжали купцы, то я обязательно присутствовал при каждом разговоре с ними. Недавно я начал учиться обращаться со стрелами и луком и, должен заметить, достиг немалых успехов.

Я превосходно ездил верхом, ведь у седла есть четыре выступа, за которые можно держаться. Стоило мне только сесть на коня, как из калеки с больной ногой я тут же превращался во всадника, способного заставить четыре быстрых копыта нести его куда он только пожелает. Плавал же я замечательно, можно сказать, как рыба.

Как же мне хотелось поцеловать Ванду, когда мы спускались с холма! Даже не знаю, что на меня нашло. В тот момент, когда она осторожно помогала мне спуститься с огромного камня, что-то в моем сердце дрогнуло. Я почувствовал легкое возбуждение. Ванда шла рядом, поддерживая меня, а я даже не смотрел под ноги и спотыкался чаще, чем обычно. Мне не удавалось заставить себя оторвать взгляд от ее лица. Я смотрел на губы Ванды, на ее волосы, и мне хотелось, чтобы она вновь звонко рассмеялась. Ванда все время вела себя очень сдержанно, но нужно было лишь немного присмотреться, чтобы заметить огонь, горевший в ее глазах. Я мог только предполагать, что случится, если она в один прекрасный день сбросит с себя оковы рабства. Как бы там ни было, я отлично понимал, что подобные противоречивые чувства довольно характерны для моего возраста. Это мне объяснял Сантониг. В душе молодого мужчины часто поднимается настоящая буря — только что он был готов, словно ураган, вырывать с корнем деревья, а уже в следующее мгновение его душат слезы и ему жаль самого себя чуть ли не до смерти. Еще через мгновение он готов идти следом за германской рабыней, словно глупый жеребенок. Иногда знания помогают успокоиться и овладеть собой. К тому же, немного поразмыслив, я понял: нельзя относиться к рабыне как к равной только из-за того, что Кельтилл подарил ей две дорогих застежки и хорошую ткань на платье. Ванда по-прежнему оставалась моей рабыней. Наконец я сухо заметил:

— Жизнь — замечательная штука.

Ванда взглянула на меня так, словно я сумасшедший, который носится по лесу и грызет кору бука или набивает рот листьями кустарника. Она едва заметно улыбнулась, не разомкнув губ, так что мне не удалось вновь увидеть ее зубы, похожие на драгоценные жемчужины. Как же я хотел вновь насладиться ее соблазнительной улыбкой! Рабыня околдовала меня и лишила покоя. Я решил вновь заговорить с ней на германском:

— Скажи, Ванда, правда, будто у вас принято, чтобы юноши и девушки купались вместе, но им запрещено развлекаться друг с другом, если обоим еще не исполнилось двадцати лет?

Она повернулась ко мне, но я, как обычно, так и не смог понять, что же выражает ее взгляд.

— Зачем ты задаешь этот вопрос, если сам прекрасно знаешь ответ на него?

— А почему бы и нет?! — воскликнул я с наигранным недовольством. — Я хочу выучить твой язык! Значит, нужно говорить хоть о чем-нибудь. Если хочешь, можешь считать подобные вопросы всего лишь упражнениями, которые помогают мне научиться правильно произносить слова и строить предложения на родном языке германцев.

— Тогда можешь продолжать этот урок, мой господин.

Думаю, что подобный ответ не нуждается в каких-либо комментариях.

— Ты бы хотела стать свободной, Ванда?

— Я рабыня твоего дяди, мой господин.

— Какая же ты упрямая, клянусь Эпоной! Неужели на вас, германцев, так влияет суровый климат вашей страны? Может быть, ты осмелишься утверждать, будто в твоих жилах течет холодная вода, а не кровь? Неужели ты никогда ни о чем не мечтаешь?

Ванда остановилась и взглянула мне прямо в глаза. С таким бесстрашием и наглостью, что дядюшка Кельтилл наверняка велел бы выпороть ее плетьми. Да не простыми кожаными, а теми, на которые наши мастера крепят железные заклепки.

— Ты не ошибся, господин. Это были германские всадники. Они разведывали местность.

Ей удалось добиться своего. Мои мускулы напряглись до предела, ногу свела жуткая судорога, словно множество железных шипов впились мне в бедро и икру. Левая стопа еще сильнее вывернулась внутрь, почти под прямым углом к правой. Я споткнулся и едва не упал. Но Ванда вовремя поддержала меня, схватив за левую руку. Попытавшись сделать еще один шаг, я ощутил резкую, невыносимую боль в спине. Казалось, будто я проглотил копье. Теперь мне в самом деле стало не по себе. Я испугался до смерти. Какие уж тут шутки! Если бы в тот момент перед нами появился Ариовист со своими всадниками, то я наверняка не смог бы его рассмешить.