— О, Амелия, порой я впадаю в бессильную ярость и чувствую прилив такой горечи, что готова совершить безрассудство. Например, сбежать... или вытворить еще что-нибудь в этом же духе.

— Я понимаю, — кивнула Амелия. — Но это убьет папу.

— Амелия, а тебе не приходило в голову, что папа убил что-то в нас? Он всю жизнь продержал нас взаперти. Не разрешил выйти замуж. Это все равно что закрыть птичек в клетке и показывать им, как другие пташки порхают вокруг, нежась в лучах солнца... взлетают ввысь, спускаются вниз, кружатся в брачном танце...

— Да, все возвращается к одному и тому же, — вздохнула Амелия. — Нам следовало выйти замуж... всем нам.

— Но папа не желает этого. Мы члены королевской крови. И вокруг нет достойных женихов. Только нашей сестре Шарлотте все-таки подыскали мужа. Помнишь, как мы боялись, что ее свадьба сорвется, потому что у будущего мужа Шарлотты была жена, которая умерла при загадочных обстоятельствах? Поговаривали даже, что, может быть, она и не умерла вовсе...

— Бедная Шарлотта, она так занемогла, когда возникло впечатление, что затея со свадьбой окончится ничем. У меня слезы на глаза наворачивались, стоило мне представить себе ее ужас. Да, я явственно это все ощущала.

Мария с тревогой посмотрела на сестру.

— Тебя этот разговор огорчает?

— Пожалуйста, не будем менять тему. Я хочу поговорить о нас... о нас и о нашей жизни. Однако это отнюдь не умаляет моей любви к дорогому папе.

— Ты всегда была его любимицей.

— Да, я же самая младшая. Папина дочка, — Амелия улыбнулась. — Когда он впадал в меланхолию, меня всегда подсылали к нему, чтобы я его позабавила.

— И ты всегда делала отца счастливым.

— Он так крепко прижимал меня к себе, что мне становилось страшно. Помнишь, как он однажды обнял меня с такой силой, что все испугались... подумали, что у меня хрустнут ребра?

— Прекрасно помню. На папу надели смирительную рубашку, потому что он дико кричал, когда тебя уводили. Он тогда был очень болен.

— Мария, как ты думаешь... он может снова заболеть?

— Я часто об этом раздумываю. Да, очень часто.

— Я тоже. Мы должны всегда иметь это в виду и не расстраивать папу.

— И все же мы еще молоды... или были молоды совсем недавно. Неужели мы не можем иметь собственной жизни?

— София тоже так рассуждала.

— София! — прошептала сестра Амелии. — Она оказалась самой смелой из нас.

— Бедная София! Как ты думаешь, она счастлива? О, Мария, я даже себе не представляю, каково это — быть матерью ребенка, которого ты не можешь признать!

— Но она хотя бы стала матерью. Это лучше, чем... состариться, так и не узнав, что такое жизнь... быть принцессой, посаженной в клетку... сидеть здесь с мамой, читать вслух, ухаживать за собаками, шить, наполнять табаком ее табакерки. Наверное, Софию нечего жалеть.

— Но у нее порой бывает такой трагический вид! Как ты думаешь, когда-нибудь она выйдет замуж за генерала? Представляешь, если бы они поженились... и мальчик жил бы с ними. Как по-твоему, они были бы счастливы?

Мария опасливо поглядела через плечо.

— Нас могут подслушать.

— Они и так все знают, — возразила Амелия. — Такое нельзя сохранить в секрете от слуг.

Обе сестры вспомнили тот день, когда София призналась им, что у нее будет ребенок. Бедняжка София, она чуть с ума не сошла от волнения. Что скажет папа? Что скажет королева? София боялась королеву больше, чем отца, ведь, заболев, отец стал очень кротким и порой вообще не понимал, что творится вокруг.

— Это папа во всем виноват, — сказала Елизавета. — Он держит нас взаперти и считает, что мы должны жить, как монахини. Но мы не монахини и здесь не монастырь.

София была влюблена. И — надо же, ее возлюбленный входил в свиту короля и до сих пор жил во дворце... он был одним из тех, кто сопровождал Амелию в Веймут. От этого он казался членом их семьи. Двадцатитрехлетняя София всегда была довольно безрассудной. Родителям, конечно, следовало найти для нее мужа. Но разве они могли? Старшие сестры — Августа, Елизавета и Мария — тоже были на выданье. София влюбилась в сэра Томаса Гарта и, отчаявшись выйти замуж, решила обойтись без брака.

— Принцесса беременна! Это необходимо держать в тайне. Папа не должен узнать! Такая новость его убьет, — заявила Августа.

Елизавета с ней согласилась. Томас Гарт — человек находчивый. Он должен все устроить. Софии следует скрывать свое положение... Это оказалось нетрудно — в моде были пышные юбки. Изобразить недомогание тоже было легко, ведь бедняжка безумно беспокоилась, поэтому ей не пришлось особенно притворяться больной. Доктор — друг Томаса — рекомендовал Софии сменить обстановку. Ей посоветовали поехать в Веймут, который все принцессы обожали. Там София встретилась с Марией, которой всегда поручали ухаживать за больными родственниками. Там же София и родила сына. Все было устроено очень ловко. У Томаса Гарта был портной по фамилии Шарленд, живший в городе; жена Шарленда ждала ребенка, и когда он появился на свет, всех убедили, что у нее родились близнецы.

Вот каким образом улаживались неприятности в королевских семьях.

София в течение десяти лет хранила случившееся в глубокой тайне. Ее мальчик подрастал. Время от времени она с ним виделась. Мария всегда боялась, что сестра себя выдаст — очень уж выразительно она смотрела на сына.

Томас Гарт очень любил мальчика. Он забрал его у Шарлендов и «усыновил». Томас постоянно говорил о нем, строя планы насчет его образования. Том-младший имел фамильное сходство с Ганноверами — характерное круглое, довольно некрасивое лицо и большие голубые глаза. Правда, ресницы у мальчика были темные, не как у матери. (Белесые ресницы несчастной Шарлотты были почти незаметны.) Смотрел Том-младший обычно угрюмо; лицо его оживлялось, только когда он улыбался; челюсть была тяжеловата, но в целом внешность мальчика производила приятное впечатление.

Сын вил веревки из Томаса Гарта, который всячески баловал его, ибо в жилах мальчика текла королевская кровь.

«Боже, какие страшные тайны есть у нашего семейства! — подумала Амелия. — Так что не только у моих братьев были любовные похождения».

Амелия с грустью вспомнила милого Чарльза Фицроя. Она любила его, а он — ее, но им не суждено было соединиться, и оба это понимали. Чарльз уже женился во второй раз: его первая жена умерла молодой, подарив ему сына, и вот теперь он женился на Фрэнсис-Энн Стюарт, старшей дочери маркиза Лондондерри. У Чарльза было два сына — Джордж и Роберт — и одна дочь. Какой смысл сожалеть о былом, приговаривая: «Эти дети могли бы быть моими!» Она принцесса, а он хоть и сын герцога Графтона и потомок Чарльза II от его любовницы Барбары Вильерс, но все равно, по мнению короля, недостоин жениться на королевской дочери. Ах, неужели это действительно так? Может, Георг III и вправду не в силах вынести мысли о том, что его дочери возлягут на брачное ложе? Он ведь странный человек... у него бывают такие удивительные, темные мысли, которые порой так его терзают, что он совершенно теряет рассудок. Она, Амелия, могла бы выйти замуж за Чарльза Фицроя, а милая Мария, сестрица, которая неотлучно находилась при ней и всегда сама ее выхаживала, любила своего кузена, герцога Глочестерского. Почему им не позволяют пожениться? Почему все принцессы должны до конца дней своих оставаться, по меткому выражению их брата Георга, «стайкой старых дев»?

Может, всему виной странная мания отца, из-за которой он оказался на грани безумия? Или это мама хочет удержать их при себе в качестве служанок, которыми она может помыкать, обращаясь с ними, словно с детьми, еще не вышедшими из детской?

«Ах, какая разница? — устало спросила себя Амелия. — Главное, что мы сидим здесь в заточении, и даже София, которая на несколько мгновений позволила себе выйти за очерченные рамки, была вынуждена вновь вернуться в них, когда случилось неизбежное».

— Моя бедная Амелия, — внезапно сказала Мария. — Право, я утомила тебя этой болтовней.