Когда они вышли, Ричард сказал:

— Ты испортила эту девочку...

Он часто, говоря о Фанни, вместо ее имени использовал слова «эта девочка», и Дороти считала, что таким образом он подчеркивал разницу между нею и своими собственными детьми.

— Бедный ребенок! — воскликнула Дороти. — Бедная Доди и бедная Люси. Я молю Бога послать им право на то имя, которое они носят.

— Дорогая, — вздохнул Ричард, — ты снова за старое?

— Оно есть, и оно будет. Пока ты не выполнишь своих обязательств перед этими девочками.

— Послушай, Дороти, мы много раз об этом говорили. Я не могу на тебе жениться. Ты знаешь, какой у старика характер. Мы что, готовы выкинуть сто тысяч фунтов?

— Да, с радостью, — ответила Дороти, — ради счастья девочек.

— Для их счастья как раз и нужны эти деньги, и они вполне счастливы сейчас.

— Сейчас они счастливы, потому что не понимают своего положения.

— Никого не волнуют такие вещи.

— Меня волнуют, — ответила Дороти. — Когда мы поселились вместе, ты обещал жениться на мне.

— И я женюсь, как только это будет возможно.

— Мне кажется, что этот момент никогда не наступит. К тому же ты твердо уверен в том, что он и не должен наступить.

— Какие нелепые вещи ты говоришь!

— Да, если нелепо хотеть дать имя собственному ребенку и страдать от тех ударов, которые мне наносят... постоянно.

— Кто наносит тебе удары?

— Ты прекрасно знаешь. И довольно часто. Тебе известно, как меня унижает пресса.

— Моя дорогая Дороти...

— На самом деле я вовсе не твоя дорогая Дороти. Если бы это было правдой, ты сделал бы мне это маленькое одолжение.

— Моя дорогая Дороти, ты прекрасно знаешь, что всем знаменитостям достается от газетчиков. Посмотри на принца Уэльского, на герцога Йоркского, на молодого Кларенса. Только что они выиграли дело против Уолтера.

— Я не вижу оснований для собственных унижений по этой причине.

— Ради Бога, Дороти, ты ищешь повод для ссоры. Я увидел это на твоем лице, как только вошел в комнату. И Эстер тоже это поняла, поэтому и ушла.

— Вы оба знаете, что у меня есть очень веские основания быть недовольной.

— Как только...

— Как только это станет возможным, мы поженимся. Сколько лет ты уже это говоришь? С тех самых пор...

— С тех пор, как мы встретились, и я влюбился в тебя, и понял, что не могу без тебя жить.

— Подразумевая, что это не супружество.

— Ах, Дороти, в чем разница?

— Если нет никакой разницы, почему ты так противишься этому?

— Ты знаешь моего отца...

— Я знаю тебя. Ты безвольный, бесхарактерный... и я сожалею, что ты — отец моих детей.

— Только двоих, — сказал Ричард. — Не забудь, у тебя уже был ребенок, когда мы встретились.

Она зарыдала от ярости и сознания, что рушатся все ее надежды. И в таком состоянии ей надо идти в театр и играть веселого, жизнерадостного Гарри Уилдера!

— Уходи, — сказала она, — иначе я опоздаю в театр.

— Я провожу тебя, — сказал он.

— Спасибо, я сама доберусь.

Она вышла из комнаты. Я была идиоткой, говорила себе Дороти, никогда не следовало соглашаться жить с ним вместе, но она тогда любила его, безумно, страстно, даже сейчас она все еще привязана к нему.

Он был так робок, мягок, что, может быть, она влюбилась в него поэтому. Может быть. Очень уж он сильно отличался от грубого, наглого Дэйли.

Она была несчастна. Добившись признания на сцене, став знаменитой актрисой, она была лишена того, к чему стремилась всей душой — спокойной и надежной семейной жизни. Она прекрасно понимала, почему Грейс всегда мечтала видеть ее замужем.

Если бы Ричард женился на ней, если бы она действительно стала его женой и дети получили имя, она была бы счастлива. Она смогла бы принимать все выпады этой «очень респектабельной» Сары Сиддонс, которая никогда не упускала случая напомнить ей, что не только как актриса стоит несравненно выше, но и в частной жизни безупречна.

Жизнь не баловала Дороти — одной рукой давала, другой — отбирала.

Придя в театр, она застала Кембла, ожидавшего ее, в страшном волнении.

— Я опасался, что сегодня — один из тех вечеров, когда вы не расположены играть.

— Я совершенно здорова, — ответила она.

— Я знаю это. Но все же я думал...

Она быстро его остановила.

— В чем дело?

— Вы немного опоздали.

— Я буду на сцене вовремя, не волнуйтесь.

— Надеюсь. У нас сегодня гость из королевской семьи.

— Да? И кто же?

— Его Высочество герцог Кларенс.

Дороти почувствовала разочарование: она надеялась, что пришел принц Уэльский, а когда он был в театре, спектакли превращались в настоящие праздники.

Она прошла в свою гардеробную и, одеваясь, продолжала думать о Ричарде, о его безволии и упрямстве, ее чувства к нему так перепутались, что разбираться в них было очень трудно.

В тот самый момент, когда Дороти вышла на сцену, она сразу же ощутила присутствие молодого человека в балконной ложе. Он смеялся, когда она шутила, наклонялся вперед, чтобы лучше рассмотреть ее, восторженно аплодировал после окончания «Неразлучной пары». По заведенному правилу она повернулась к ложе и поблагодарила его низким поклоном. Она привыкла к похвалам, но в манере молодого человека был какой-то необычный восторг. Такой горячий прием со стороны королевской особы вдохновил ее, и она с еще большим удовольствием думала о предстоящем исполнении Пикля.

В действительности это был всего лишь глуповатый фарс, но ей всегда удавалось приводить публику в восторг. Это была превосходная идея — давать его после пьесы, и публика покидала театр в прекрасном настроении. Посмотреть Пикля значило приобщиться к моде, его воспринимали как пустяк, но если кому-то не удавалось побывать на этом спектакле, он как бы выпадал из лондонской жизни, и с ним не о чем было говорить.

И Кембл, и Шеридан понимали, что было бы бесполезно отдавать роль Пикля кому-нибудь другому. Она была написана для Дороти, и только Дороти могла исполнить ее со свойственным ей редким даром смешить людей, который один и придавал смысл всему происходящему на сцене. Вся комедия состояла из следовавших один за другим розыгрышей, которые устраивал Пикль, мальчишка-шалун. Костюм Пикля прекрасно подходил фигуре Дороти — маленькой, легкой, изящной — и, как нельзя лучше, подчеркивал ее женственность. Само появление Дороти на сцене в костюме Пикля вызывало восторг зрительного зала.

Герцог Кларенс, перегнувшись через свою ложу, хохотал до слез. Кто-то слышал, как он сказал:

— Георг велел мне посмотреть этот спектакль, и, Бог свидетель, он был прав.

После спектакля, поблагодарив публику и герцога Кларенса за прием, Дороти ушла в свою гардеробную, и там на нее вновь обрушилось недавнее тяжелое настроение. На время спектакля она забыла все свои тревоги за дочерей и ссору с Ричардом.

В дверях появился Шеридан, улыбающийся, слегка навеселе. Он не мог себе позволить пить так, как пили его закадычные друзья, и теперь был вынужден уделять театру больше внимания, не перекладывая всех дел на Кембла, как раньше. У Шеридана были большие надежды на блестящую политическую карьеру в период обсуждения регентства принца Уэльского, которое должно было круто изменить его судьбу. А поскольку этот путь оказался временно закрыт, он вновь с большой энергией окунулся в театральные дела.

— Его Высочество герцог Кларенс хочет, чтобы вас ему представили.

На лице Дороти отразилось неудовольствие.

— Я надеялась пораньше вернуться домой. Шеридан рассмеялся.

— Его Высочество в полном восторге. Он прожужжал мне все уши по поводу вашей игры. Теперь ему хочется прожужжать вам.

— Боюсь, что мне не следует отказываться.

— Моя дорогая, вы в своем уме? Разумеется, не следует. Мы должны по-королевски обращаться со своими королевскими покровителями.

В душе Шеридан веселился. Было совершенно очевидно, что юный герцог в полном восторге. Его отношения с женщинами уже успели создать ему некоторую славу — не столь значительную, как слава его братьев — принца Уэльского и герцога Йоркского, — но все же в некотором роде заметную. А романы членов королевской фамилии с актрисами всегда шли на пользу театру.