— Еще ничего не известно!

Императрица и королева чешская Мария Терезия настаивала, чтобы дворяне согласились на изменение отношений между помещиками и крепостными. Привилегированные сословия, которых мало заботили интересы государства и которые обычно заискивали перед двором, теперь, защищая свои интересы, составили оппозицию.

— Потомки наши будут проклинать нас, если мы так легко позволим уничтожить права, унаследованные от дедов,—кричала оппозиция.

Среди самых решительных поборников прав своего сословия был и молодой князь Пикколомини.

Иржик на время прекратил свою деятельность. Нелегко было поднять народ, отупевший от долгого рабства. Люди утратили отвагу и веру в себя. Теперь перед ними, подобно блуждающему огоньку, мелькнула надежда. Они бежали за ней, ждали ее, надеялись на помощь «сверху». Многие из крестьян уже осмеливались поднимать голову и возражать в присутствии панских служащих, а те мстили им, незаконно увеличивая барщину. Ненависть народа против панских холопов усиливалась.

Прошла осень, на исходе была уже и зима.

— Вот весной! Весной! Тогда и будет!

— Все уже закончено. Императрица вступилась за нас!

— Дело выиграно! Барщине конец!

Так говорил народ. Но Иржик, не надеясь ни на что и не веря господам, молчал. Он думал о том, что будет дальше: «Надежды народа не оправдаются, это вызовет всеобщее возмущение, тогда-то и настанет удобный момент».

Иржик теперь чаще бывал «На скале», помогал в работе. Иногда он задерживался и в Мартеновской усадьбе. На молодых супругов — Еника и Франтину — Иржик мог вполне положиться.

Вскоре в Находскии замок пришло известие, что князь приедет в конце апреля. Все было решено. Снег сошел, настала долгожданная весна.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

УКАЗ

Начались полевые работы. Снова, как и прежде, приказчики распределяли среди крестьян барщинные повинности: батраки без упряжки должны были отработать тринадцать дней в году, остальные крестьяне —в зависимости от размера вносимой ими контрибуции: кто платил 53 крейцера — двадцать шесть дней, до 2 золотых — один день в неделю без упряжки, до 7 золотых — два дня в неделю, свыше 9 золотых — три дня без упряжки, до 14 золотых —три дня с одной упряжкой, до 28 золотых —три дня с двумя упряжками и еще от дня святого Яна до дня святого Вацлава один человек без упряжки, до 42 золотых —три дня с тремя упряжками и еще в назначенное время еженедельно три дня один человек без упряжки. Кто платил свыше 42 золотых, тот посылал на панскую работу три дня в неделю четыре упряжки и от дня святого Яна до дня святого Вацлава на три дня в неделю еще одного человека.

Весной 1774 года, когда люди ждали, что вот-вот они будут совсем избавлены от барщины, на их плечи снова легло это бремя. Многие поэтому мешкали и прибегали к различным отговоркам; в наказание за это их сажали в тюрьмы, а вскоре появился и документ, вызвавший всеобщее возмущение. Это был указ, опубликованный 21 апреля. В замке с радостью приветствовали указ, согласно которому, вплоть до окончательного решения, все повинности должны были выполняться по-старому. Показывая его старостам, служащие обращали их внимание на слова «согласно существующему порядку» и приказывали обнародовать этот указ по всем деревням. Указ вывесили в канцелярии замка для того, чтобы все могли воочию в нем убедиться. Да, там так и было написано: «Согласно существующему порядку». Все оставалось по-прежнему. Народ был крайне разочарован. Крестьяне повесили головы и горестно завздыхали. Кое-кто сжимал кулаки, и только очень немногие сохраняли надежду и указывали на слова «до окончательного решения».

— Разве вы не понимаете, что нас дурачат? Помазали медом, чтобы не так горько было. Мало, что ли, вы еще господ знаете!

— Ходит слух, что императрица хотела помочь, но придворные все испортили.

— Говорят, что наш Пикколомини больше всего противился отмене барщины.

— Вот почему он не приехал к нам в прошлом году.

— Жаль, что Скалак тогда не прикончил его.

— Разве князь понимает, что значит быть крепостным?

— Скотиной нас считает!

Народ волновался не только в Находской округе, но и в соседних дело обстояло не лучше. Узнав об указе, Балтазар Уждян стукнул кулаком по столу, не желая даже верить сообщению. В этот момент на дороге раздался конский топот. Взглянув в окно, Уждян сквозь листву увидел промелькнувшего всадника, который рысью скакал по дороге.

— Кто это? —спросил Балтазар входившую Лидушку и увидел, что она покраснела.

— Да это плговский эконом,—ответила девушка, вытирая фартуком свой круглый подбородок.

— Он, что же, говорил с тобой?

— Увидел, что я несу воду, остановился и подозвал. Я и не рада была. А он взял жбан, начал пить и при этом так посмотрел на меня, что у меня мороз по коже пошел. А потом спросил, чья я, где работаю, засмеялся и сказал: «Спасибо, паненка!»—и ущипнул меня за подбородок костлявыми пальцами. Брр!

— Ах ты негодяй,—не на шутку рассердился Балтазар.—Прошлое, видно, не пошло ему впрок. Как бы опять не ошибся,—ворчал старик.

В августовское воскресенье, после полудня, в ртынской рыхте собралось несколько человек. Это были самые почтенные люди из деревень Находского панства. Пришел сюда и Ир-жик Скалак, его цимбалы лежали где-то в углу. Вместе с ними

176

он отбросил и маску юродивого. На таком собрании Иржик мог показаться в своем подлинном виде. Этим людям можно было довериться. Он сошелся с ними во время своих скитаний и с согласия Рыхетского созвал их сюда. Теперь ему нетрудно было уговорить ртынского старосту, который после опубликования указа сразу согласился с предложениями Иржика. Имея на своей стороне Рыхетского, Иржик надеялся на успех: этот человек был известен по всему краю и пользовался всеобщим уважением.

Балтазар Уждян молча сидел в углу. Он только что закончил свою гневную речь, в которой сообщил, что плговский эконом приказал ему послать в няньки девушку, живущую у него. Старый хозяин знал, зачем пану эконому понадобилась нянька. Только не видать ему Лидушки на своем дворе. Однажды она уже спаслась от сетей, в другой раз в них не попадет, а Балтазар не выдаст ее, даже если разорят всю его усадьбу. Больше всех это известие задело Иржика. Он заговорил о том, что настало самое удобное время помочь народу. Иржик рассказал о всех мучениях крепостных, свидетелем которых он был во время своих скитаний и о которых знали все; он говорил, что мирные действия бесполезны. Чем больше народ будет терпеть, тем больше его будут угнетать. Мы должны верить, что весь народ, во всяком случае большая его часть, поднимется, как только будет дан сигнал.

— Мы все, все деревни, вся округа с оружием в руках соберемся перед замком и предъявим свои условия. Мы заявим, что не будем платить налогов и работать на барщине до тех пор, пока с нами не договорятся. А если они вздумают применить силу, у нас тоже найдется оружие,—говорил Скалак.

— С оружием нам идти нельзя,—возражал Рыхетский.— Мы откажемся отбывать барщину, им придется договориться с нами. Но с оружия начинать нельзя.

— А если они пойдут на нас?

— Тогда будем обороняться.

— Да пойдут ли все с нами? —спросил один из крестьян.

— Заставим, другие округи нас тоже поддержат,—ответил Иржик.

— Какие же?

— Полицкие, я знаю, там тоже зашевелились, да и немцы за горами, в Броумовской округе.

— Если три округи, тогда бы дело наше вышло! А когда начинать?

— Немедленно,—ответил Иржик,— куйте железо, пока горячо.

Однако Рыхетский и все остальные, кроме Балтазара, который хранил молчание, стали возражать против этого предложения Иржика. Нывлт призывал немного подождать: может, тем временем станет ясно, что принесет «окончательное решение», о котором говорится в указе. А кроме того, надо и с полицкими посоветоваться.

— Это можно сделать, не откладывая,—сказал Иржик и вышел. Через минуту он вернулся с каким-то человеком, который сидел под липами возле рыхты.