И она не возражала, она просто свернулась клубочком, громко зевнула и позволила мне укрыть ее одеялом, чтобы ей было теплее.

Сомневаюсь, что она хотела быть далеко от меня также.

Я сделала все возможное, чтобы вернуть мебель на места, а затем смела осколки разбитой лампы от входа и собрала бумаги, книги и фотографии с пола.

Большинство из вещей, которые мне попадались, были знакомые, каждая как часть нашего домашнего очага: написанные рецепты, детские книжки, которые отец читал вслух сначала мне, а потом и Анжелине, маленькая стопка фотографий, что родители могли себе позволить на наш скромный бюджет.

Но попадались и менее узнаваемые вещицы.

Поломанная резная коробочка лежала среди всего прочего у дыры в полу, и я знала, что никогда не видела ее прежде.

Внутри были документы, большинство из которых выглядело старыми, старше, чем поколение моих родителей. Бумага, на которой они были напечатаны, была хрупкой и сворачивалась по краям, чернила исчезли от времени.

Я пролистала их, но не нашла ничего примечательного в их содержании.

Устаревшие сделки с землей, судебные решения и личная переписка, в основном со времен Суверенной Революции.

Но среди них были выцветшие портреты, которые я не узнала.

Старые, но красивые.

И странно призрачные.

Я сидела на коленях, перебирая их и очерчивая пальцами уставившиеся на меня лица.

Я знала этих людей, этих незнакомцев.

Мужчин, женщин, детей.

Я узнавала их позы, выражения их лиц, их черты.

Я изучала фото мужчины, и улыбка коснулась моих губ и моих глаз, как бы перейдя с его губ, его глаз, паутины его светлых волос.

Его лицо было лицом моего отца.

И отца моей сестры, думала я, глядя на спящую на диване Анжелину.

Я протянула руку и пробежалась пальцами по моим щекам, моему носу и моему подбородку.

По мне.

Но кто были эти люди? Почему я никогда не видела этих портретов раньше?

Я вгляделась, пытаясь найти подсказку.

На нескольких фотографиях на мужчинах были своего рода шарфы с одинаковыми эмблемами на каждом.

Я нагнулась и поднесла фотографии ближе к лампе на полу рядом со мной, пытаясь расшифровать надписи на эмблеме.

Но изображение было слишком нечетким, слишком размытым.

Нахлынуло разочарование, и я зажмурилась, пытаясь понять, что же так грызло меня по поводу этих фотографий.

Я взглянула на разрушенную коробочку.

Из кусочков я смогла найти части того же символа, что носили мужчины с фотографий, только теперь он был раздроблен.

Я осторожно начала собирать их вместе, как пазл, используя фотографии как руководство.

Снаружи, с улицы, послышались голоса.

Они казались далекими, из другой жизни.

Когда я, наконец, закончила, то, удивляясь, принялась изучать эмблему.

Она была красива, мастерски вырезана.

Но не говорила ничего.

Просто узор.

Блестяще запутанный узор.

Я вздохнула, пробегая пальцами по его красивой витиеватой поверхности.

.

.

И тут мир вокруг меня задрожал.

Перед глазами все поплыло, и на мгновение я не осознавала ничего, кроме ощущений под моими прикосновениями.

Время, казалось, остановилось.

Я провела пальцами еще раз, поглаживая детали резьбы, чувствуя каждую борозду, и поняла, что это был не обычный узор.

Это был язык.

Осязаемый язык.

И он говорил мне.

Я ахнула и одернула руку, прижимая ее к сердцу, которое прерывисто билось в груди.

Мне вдруг захотелось забрать назад то простое действие, когда свет прошел по моей коже от поверхности собранной коробочки.

Я хотела забыть то, что только что обнаружила.

Потому что это не было просто эмблемой, которую носили на фотографии эти люди, так похожие на моего отца и на меня.

Это была печать.

Герб.

Принадлежащий давно изгнанной королевской семье.

17

Шумы, что я слышала с улицы, были прямо за дверью, практически надо мной.

От волнения, ошеломленная, я не могла дышать, не говоря о том, чтобы принять, что мы — я и сестра — больше не одни.

Кончик пальца будто бы покрылся волдырями от огня, но я знала, что жгло его нечто похуже.

Знание чего-то, что должно быть скрыто, похоронено под половицами, по которым я ходила всю жизнь.

Ксандер был прав.

В этом я была почти уверена.

Мой отец был наследником трона.

Настоящего трона.

И это означало что я

.

.

что Анджелина и я.

.

.

Первые дети женского пола, разве не об этом говорил мне Ксандр?

Дверь открылась, и снова я удивилась факту, что замок сломан.

Мы были здесь в ловушке, и я подпрыгнула, становясь напротив дивана, напоминая себе, что прямо сейчас нет ничего важнее безопасности Анжелины.

За моей спиной я сжала металлическую кочергу для камина, которую держала поблизости именно для такой цели.

Я была готова ко всему, пыталась убедить себя, что собираюсь сражаться за путь отсюда.

Но когда я обернулась, оказалось, что я не была готова встретиться с тем, кто стоял в дверном проходе, заслоняя его собой.

Он взглянул на фотографии и бумаги, разбросанные у меня в ногах, глаза задержались на гербе на плохо восстановленной коробочке.

Затем его глаза пропутешествовали по мне, замечая побежденное выражение моего лица и кочергу, теперь мягко висящую сбоку.

“Сожалею, что ты узнала обо всем так.”

“Ты знал? Сколько еще секретов ты скрываешь от меня?” Я бросилась к столу, когда он попытался приблизиться, таким образом сохраняя дистанцию между нами.

Я не хотела его сострадания или его жалости.

“И где твои громилы? Я так поняла, вы передвигаетесь в комплекте, так что они где-то по соседству.”

Но Макс не сдавался так легко, он двинулся мне на встречу медленными, осторожными шагами.

“Я беспокоился о тебе, Чарли.

Как долго ты тут была?”

“Я не желаю слышать о твоих беспокойствах.

Мне нужны ответы.

Я хочу знать, что ты не рассказывал мне.

Мы в опасности теперь?” Я старалась сдерживать голос, чтобы не разбудить Анжелину, но чувствовала нарастающую истерику.

Было так много вопросов, и все они приходили одновременно.

“Не думаю.

Никто не знает, что вы тут.

Королева думает, что ты член сопротивления.

Она не знает, что я…”

.

.

Он не закончил предложение, а я подумала, как это было бы: знаю тебя? целовал тебя?

Я была благодарна, что королева ничего не знала.

“А что твои охранники, они не сказали ей? Они сейчас здесь? Они сдадут нас?”

“Они прямо за дверью, следят, чтобы никто не смог войти,” — объяснил Макс.

“Они скажут только то, что я им позволю, а это будет то, что ты захочешь открыть.

Ты можешь мне доверять, Чарли.

Я никогда не хотел причинить вред тебе.

Я не пытался тебя обмануть.”

Он ступил ближе, но я вытянула руки против его груди, держа его на расстоянии, и покачала головой.

“У тебя странный способ это показать.

Так это правда?”

Я ждала, мне нужно было услышать это от него.

Он не шевелился, и я задалась вопросом, понял ли он, что я спросила.

Затем он кивнул.

Немного, почти незаметно.

Я закрыла глаза.

Мне нужно было его подтверждение, даже больше, чем Ксандра.

Я была принцессой.

Так же как и моя младшая сестра.

Отец был принцем, членом династии Ди Хейс, что не означало практически ничего в течение долгой линии мужчин-потомков, даже несмотря на то, что они принадлежали к королевскому роду.

Только девочки рождались, чтобы править.

“Как ты узнал?” Я, наконец, обрела дар речи. и Макс сделал еще один медленный шаг ко мне, сокращая расстояние.

Он потряс головой.

“Я не был до конца уверен до этого момента.”

Его глаза снова нашли коробочку.

Это был семейный герб Ди Хейсов, и он должен был быть уничтожен более двухсот лет тому назад, вместе со всем остальным от той власти. Но не был.