“Я прямо позади тебя,” — пообещала я.

Она взобралась туда ловко, быстрее, чем я могла бы справиться, и исчезла в проходе прежде, чем я успела предупредить, чтобы она подождала меня.

Я была менее расторопна и уверена в действиях и облегченно выдохнула, когда, наконец, оказалась на другой стороне.

Анжелина уже тянулась ко мне.

“Я не уверена, где мы.”

Осмотрелась вокруг.

“Я ничего не узнаю.”

Местность, где мы оказались, была больше промышленной, чем жилой, с большими темными складами и местами для хранения.

Никаких разрушений от бомб заметно не было, и я решила, что здесь нет военных.

Щели, из которой мы вылезли, была просто трещиной в земле, но, к счастью, никого не было вокруг, чтобы заметить наше появление.

У меня не было ощущения времени, кроме разве что того, что было поздно, и это подтверждало покрывало ночи, окружающее нас.

Я не знала, сейчас время до или после комендантского часа, поэтому надо быть осторожными.

Я должна предполагать худшее, что сирены уже звучали, что мы нарушили закон, будучи здесь.

Первое, что я осознала, это что электричество восстановили, и уличные фонари ярко горели в ночи.

Кажется, лучший вариант — просто выбрать направление.

.

.

В конце концов что-нибудь должно быть знакомо.

Анжелина устала, и мне надо позаботиться о ней, но я боюсь, что она уснет у меня на руках, а тогда я не смогу снова ее поставить на землю.

А сейчас лучше, чтобы она шла.

Спустя какое-то время мы замечаем оптовые рынки и розничные магазины, места, которые при дневном свете были бы открыты для торговли.

Когда мы увидели людей напротив маленького кафе, я знала, что безопаснее быть снаружи.

В кафе было шумно и активно.

Я слышала знакомые интонации Парсона и поняла, что мы, должно быть, возле западной части города.

Здесь были мои люди.

Не важно, что сказал Ксандр.

Когда мы повернули за угол, я мельком увидела первые картины разрушений, вызванных бомбами Ксандра: почти весь квартал был уничтожен.

Резкий запах дыма выползал далеко за периметр разрушений, а черные головешки все еще тлели, поднимаясь к ночному небу.

Я тихо молилась, чтобы никто не оказался ранен — или хуже — при этих взрывах.

Солдаты и охранники, их синяя и зеленая униформа теперь была покрыта сажей, убирали щебень.

Мы могли бы пройти через развалины, но вместо этого я тянула руку Анжелины, чтобы она шла в ногу со мной.

Я не желала дать военным ни шанса заметить нас, поэтому мы направились левее, длинным путем вокруг развалин.

Когда мы добрались до другой стороны подкошенной стены, на меня снизошло первое озарение.

Мы были возле ресторана — нашего ресторана — в аллеях, которые находились за рынком.

После неверного поворота, мы, наконец, обнаружили себя, стоящими на центральной площади.

Я почти никогда не приходила сюда, но узнала это место моментально, и я притянула Анжелину к себе, закрыв ей глаза рукой.

Не хотелось, чтобы она видела место, где регулярно казнили мужчин, женщин и детей, а сама я не могла отвести взгляда от простого сооружения виселицы.

Петля палача свисала мягко, безжизненно.

“Еще немножко,” — пообещала я, как только мы прошли площадь, видя, что ее шаги становятся вялыми.

“Мы почти там.”

Анжелина ничего не сказала в ответ.

За зеркальными окнами ресторана наших родителей мы видели только темноту, никакой вспышки света, чтобы зажечь надежду, что они могут быть внутри.

Не было смысла останавливаться.

Я изо всех сил пыталась сдержать эмоции, чтобы Анжелина не увидела моего разочарования.

Чего я ожидала? Я не верила, что Брук солгала о поиске ресторана.

Но все еще не могла просто сдаться.

Теперь мы двигались быстрее, поощренные тем, что были так близко к дому.

Когда я почувствовала, что Анжелина пошатывается рядом, я присела и обернула ее своими руками, наконец, позволяя ей уснуть.

Были и другие разрушенные здания, повреждения, которые портили городской пейзаж, но было непозволительно тратить время на размышления об этом.

Когда мы достигли нашей улицы, мое сердце екнуло.

Мой темп замедлился.

Я вбирала каждую крошечную деталь.

Все казалось нормальным, практически неповрежденным насилием, охватившим город только прошлой ночью.

Было такое чувство, будто целая жизнь прошла с тем пор, как родители выставили сестру и меня на атакованные улицы.

Впереди стоял наш дом в тишине и полной темноте.

Вокруг меня ползло отчаяние, сжимая, пока я думала, что легкие могут разрушиться.

На пороге я поставила Анжелину на землю еще раз и толкнула дверь.

Открыто.

Родители никогда не оставляли дверь открытой раньше.

Я открыла ее внутрь, скрип петлей объявил о нашем прибытии.

Я держала Анжелину за своими ногами, защищая ее, пока мое горло сжималось.

Как Торговцы мы были лишены электрических фонарей в доме, они были роскошью не по доходам нашей семьи. Так что я возилась внутри двери в поисках лампы, которая всегда была там.

Но в этот раз не было, так же, как на столе.

Удушье от страха стало чем-то реальным.

“Останься тут,” — попросила я мягко. Но Анжелина сжала руку сильнее, ступая за мной, отказываясь отставать от меня.

Я с трудом моргнула, пытаясь приспособиться к отсутствию света в стенах собственного дома.

Когда я снова сделала шаг, стекло хрустнуло под ногами, и хватка Анжелины стала отчаянной.

Каждый шаг был громкий, и внутри я содрогалась от шума, который создавала.

Я бесцельно пыталась что-то нащупать в темноте руками.

Я подпрыгнула, когда наткнулась на большой обеденный стол, за которым мы кушали, но, по крайней мере, теперь у меня был ориентир.

Пальцы прошлись по его поцарапанной поверхности, чувствуя знакомые трещинки, которые всегда там были, и затем на меня нахлынуло облегчение, когда пальцы задели свечу точно там, где она и должна была быть, в центре стола.

Я прошла вокруг стола, взяв свечу, к буфету и порылась в ящике в поисках спичек, которые, знала, что найду.

Это бледное пламя было прекраснее всякого рассвета, что я когда-либо видела.

Я тяжело вздохнула, глядя на него.

Свет дал мне смелости попробовать необходимый мне голос впервые с момента, как переступила порог.

Это только выглядело органичным, позвать родителей на языке, который они предпочитали.

Я повернулась вокруг себя, Анжелина все цеплялась за меня, пока я исследовала дом.

“Мам! Пап!”

Слова едва достигли языка, как я сглотнула их.

Мой дом — наш дом — не мог быть более разрушен, будто бомбы нашли путь внутрь.

Но знала, дело не в этом.

Стены все еще стояли, все еще крепкие.

Пальцы Анжелины сжали мою руку.

“Я не знаю.”

.

.

Ответила я с тихим дыханием.

Я просканировала глазами каждый угол, каждое место, которого достигал свет, надеясь, что мы были одни, что, кто бы это ни сделал, он уже покинул наш дом.

Теперь я знала, без сомнений, родителей здесь не было.

Что-то заставило их уйти.

Разбитая лампа у двери была только началом, дом был разграблен.

Мебель перевернута.

Подушки разодраны, и то, чем они были набиты, словно кровь, заполняло пол.

Книги и фотографии выглядели так, будто их случайно сдул сильный ветер, а в некоторых местах даже половицы были оторваны от балок.

Я не имела никакой идеи, для чего.

Первым инстинктом было бежать, забрать Анжелину отсюда, на тот случай, если те, кто за это ответственнен, вернутся.

Но это был наш дом, и нам некуда больше идти.

По крайней мере, до тех пор, пока я не получила некоторые ответы.

И я отчаянно хотела узнать, что случилось с родителями.

Анжелина спала на диване, я собрала и набила, как смогла, подушки.

Я не хотела, чтобы она спала в своей кровати, это слишком далеко от того места, где я работала над восстановлением некоего подобия порядка, исправляя повреждения, нанесенные нашему дому.