Детство — это когда все вокруг — еще новое…
Наконец, я собрался с силами — и выступил в путь. Он оказался недлинным: между домами на бордюре задумчиво сидел ребенок по имени Александр Чуриков, выпускник нашего же детского сада, чьи родители также улучшили жилищные условия в искомом мною доме. Согласно установленному этикету, Чурикову не следовало обращать внимания на такую секилявку, как я, — ведь мне предстоял еще целый дошкольный год. Но тут, видать, законы землячества взяли верх над условностями — и Чуриков довольно ласково сказал мне:
— Привет. Тоже переехали? Садись.
— Привет, — сказал я, усаживаясь рядом. — Переехали.
— Вот, на свалку ходил, — деловито доложил мне Чуриков. — Солдатика нашел. Жаль только, пешего, а не конного. Но, говорят, там и конных полно! Пойдешь со мной?
И Чуриков охотно продемонстрировал свою находку. Солдатик и в самом деле оказался ничего, только немного запыленный, как после марш-броска.
— Не, ща не могу. За отверткой послали, — тактично отклонил я приглашение.
— Ну, тогда я пошел. Пока! — распрощался Чуриков.
Свалка! Да, вот у нас была — Свалка с большой буквы!!! Неиссякаемый источник самых разных артефактов, притаскиваемых в школу и дающих обладателям их немыслимые почет и уважение. Включая, разумеется, яркие цветные банки из-под импортного пива! Я сам очень скоро приволоку с нее штук двадцать великолепных стеклянных шариков. До сих пор не знаю, для чего они использовались в мирной жизни, — а я налепил на них бумажные номера, прорезал дырку в пластмассовом барабане и немедленно провел самый натуральный тираж «Спортлото». И, как водится, «шесть номеров не угадал никто»…
Но пока что я все-таки разыскал названного мне дядьку и получил у него столь необходимую отвертку. А на выходе из подъезда меня встретил другой юноша, теперь уже незнакомый. И настроенный, как выяснилось, куда как менее гостеприимно, нежели коллега Чуриков.
— Ты из какого дома, пацан? — строго спросил он меня.
— Из третьего. Вон, из того! — радостно сообщил я, предполагая, что, возможно, юноша также даст мне какие-то полезные сведения о моей новой среде обитания. В принципе, так оно и произошло.
— Ну так… и гуляй возле своего дома! — неожиданно рявкнул он. — Даю тебе десять секунд, время пошло, р-раз!!!
«Во дела… — размышлял я, спешно улепетывая по указанному направлению. — Оказывается, новая реальность несет нам не одни только положительные открытия и эмоции…»
Да, структура микрорайона оказалась довольно сложна и не лишена определенного внутреннего изящества. Конечно, в полном объеме познать ее удалось далеко не одномоментно — но я, так и быть, кратко обрисую ее вам сразу, итак.
Наш дом был «кооперативный», а вот соседние, в один из которых и занесло меня в поисках слесарного инструмента, — уже «лимитные», отчасти, правда, разбавленные технической интеллигенцией одного сверхсекретного оборонного предприятия столицы. Все вместе мы образовывали левую, «новую» часть нашей улицы, свежезастроенную — по каковой причине обитатели четной, «старой» стороны сразу обрели к нам довольно значительное число вопросов. Но опять же — вместе мы были «улица», а ближе к Шоссе проживали, естественно, шоссейные. По ту сторону Шоссе располагались владения «Девятого квартала» (характерно, что история градостроительства не сохранила никаких данных о кварталах с номерами, скажем, восемь или десять), ну и, само собой, возле кинотеатра «Ереван» проживали ереванские. То есть наверняка они внутри себя тоже как-то хитроумно подразделялись неведомым нам образом. Но при любом раскладе «выловить» от них по ушам при посещении утренних сеансов в дни школьных каникул было делом особенно необременительным. И наконец, где-то на самом отшибе находился тракт, явно неспроста названный в честь народного героя Ивана Сусанина, ибо вернуться оттуда случайному путнику не было никакой возможности. «Сусанинские», как швамбранская пиратская Пилигвиника, были враждебны всем, всегда и везде, и слава о них гремела далеко, как говорится, за пределами.
Да, как видно из этой, даже неполной схемы – напряжение могло проскочить по любому из самых неожиданных направлений, и оттого суровое «Пацан… а ты, собственно, из какого дома?!» повисало в воздухе еще далеко не один раз…
Но все равно было здорово! Ну что я раньше видел в этой жизни — одна остановка туда до бабушки, другая — сюда, до уроков ледового мастерства Оскара Петровича. А тут — пространства вплоть до горизонта! Да до одного метро только полчаса в автобусе трястись, уперевшись носом в чей-то потертый хлястик. Ереван…
Мечта
В школу с шести лет меня не взяли. Мама ходила узнавать — но, оказалось, вышло очередное судьбоносное Постановление, согласно которому не принимали даже «декабрьских», а я был «январский». В то время вообще выходила масса Постановлений, Указов и прочих Руководств, несколько осложняющих жизнь простого человека. Хотя, возможно, оно и к лучшему: семьдесят второй год рождения в нашем микрорайоне, как выяснилось, был каким-то сосредоточием гопников, шпаны и просто асоциальных личностей всех мастей. Хотя допускаю, что и наш «заход», особенно параллельный класс «Б», сформированный на базе питомцев пятого, «лимитного» дома, воспринимался последующими поколениями примерно в схожем ключе.
В местный садик меня тоже не приняли. Сказали: «Нету мест» (впрочем, их и сейчас нет). Тем более что «место» за мной сохранялось в старом. Тут я даже не особо расстроился. Все-таки в прежнем порту приписки мы были единственной группой старослужащих, со всеми вытекающими отсюда формальными и неформальными привилегиями. В частности, правом зимой кататься на лыжах по «большому» кругу территории, практически вдоль забора и почти без спроса. Прочие ходили исключительно «по маленькому». Я часто сейчас смотрю на этот «большой»… боже, но ведь он и действительно казался – БОЛЬШИМ!!!
Да, но в старый сад теперь надо было «добираться», а не просто перейти улицу, как раньше. Добираться целый час! Но вот час тогда, как ни странно – был маленьким. Да оно и неудивительно: столько всего вокруг! Столько приключений, только успевай головой вертеть! Один только маршрут автобуса — целиком, от конечной до конечной. Десять остановок, если не считать стартовой! Два светофора, и еще пять поворотов, и еще один изгиб, который если считать за поворот, то и все шесть. И автобусы — они бывают разные. Наши, «ЛиАЗ», и красивые импортные — «Икарус». «Икарус» интереснее: утром, когда на остановке полно народу, дети могут подойти на «высадке» и сесть до основной толпы, но я никогда не сажусь, а бегу вперед, к самой кабине, и в «Икарусе» гораздо лучше видно и дорогу, и как водитель без устали дергает огромный рычаг передач (допускаю, что он имеет другую точку зрения на коробку-«автомат»). А в нашем «лиазике» – он только рулит, но зато предоставляется возможность поразмышлять, почему в прибитой на кабине табличке «шофер» неизменно выцарапано — «холост».
Но главное — это даже не автобус. До него еще надо дойти, а путь неблизкий, мимо всех домов, потом пруд, потом наконец-то взбираешься на пешеходный мост, а у нас очень длинный мост через станционные пути, метров триста, и вот на нем-то, на мосту, уже ближе к концу – каждое утро и каждый вечер я встречался со своей Мечтой.
Расцепщик Вагонов — вот кто это был. Знаете такого?
Это такой специально обученный мужчина с чем-то вроде фасонной длинной кочерги в руках, который задумчиво стоит возле железнодорожной горки и внимательно ожидает сигнала сверху. Наконец, среди прочих шумов пересадочного узла вдруг раздается хрип невидимого репродуктора — и прокуренный голос просто-таки взрывается, эхом разносясь над всей округой:
— Третья на вторую пять, шестая восемь, три один!!!
Это и есть Сигнал. Повинуясь ему, Расцепщик Вагонов шерудит своей кочергой где-то внутри сцепки — и разделенные навсегда вагоны, повинуясь Его непреклонной воле, раскатываются по стрелкам вниз, кто куда, и уносятся вдаль, чтобы никогда уже не вернуться… или вернуться, но только нескоро-нескоро… Это даже лучше, чем смотреть, как горит огонь и течет вода: на них можно смотреть Вечность, а на убегающие вагоны — всю Жизнь, то есть даже дольше. И я смотрю, смотрю, смотрю, пока отец за руку не уведет уже меня…