— Главная наша опасность в России — патриоты, — сказал босс, находящийся в обличье молодого и красивого парня. — Или как они теперь себя именуют — отечестволюбы… Их любовь к России у меня и моих товарищей по Совету Конструкторов вот где сидит…

И мистер Девил похлопал себя по мускулистому загривку.

— Они наконец-то раскусили, что главной нашей задачей, которую мы осуществляем через агентов влияния и прямых пособников в проведении перестройки или Великого слома России, является вовсе не замена социальных и политических ориентиров.

Русская национальная интеллигенция сообразила, что для наших сил задача сформулирована бескомпромиссно: российский и тюркский этносы обязаны исчезнуть, как непогрязшие до сих пор в грехе и безнравственности, потому и угодные Зодчим Мира.

И прав советник нынешнего президента России, доктор философии некий Ракитов — обратите на него особое внимание, приголубьте его, Майкл, — когда утверждает, называя русских рабами и биологическими индивидами, что объявленные нашими людьми реформы в России, эти радикальные изменения невозможны без революции в самосознании, не пойдут без глубинных трансформаций в ядре культуры. Конец цитаты.

Другими словами, русские должны перестать быть русскими, татары татарами, а осетины и чуваши соответственно ими…

— Вы правы, мистер Девил, — уважительно согласился с Конструктором советник российского Первого Лица. — Мы постоянно требуем от приобщенных к Организации людей в Москве, от полностью находящихся под нашим колпаком тамошних властителей, и требуем ультимативно: Россия обязана порвать с собственным прошлым.

По нашему заданию некто Мильдон в «Вопросах философии» выразился так: «Для России как части Европы, части человечества следование прежним, своим историческим путем, определившимся стихийно, в условиях неблагоприятной географической широты, самоубийственно. Жизнь требует, — пишет наш человек, — отказаться от русского пути. От него нужно отказаться, даже если в российском и других народах в прошлом не было образцов подобного отказа».

Юрий Буйда в «Независимой газете» требует для России расслоенного, атомизированного, распыленного общества, а советскому диссиденту и Нобелевскому лауреату Иосифу Бродскому велено заявлять повсюду, что единственно годящиеся для России энергия и сила — это деньги.

— Неплохо, неплохо… Вторжение в русские личности уже состоялось, и вторжение прошло успешно, — констатировал мистер Девил. — Теперь надо закрепить в сознании так называемых русского и тюркского народов новейшие стереотипы нашего мышления, отрицающего этику христианского и мусульманского братства.

Майкл Джексон согласно кивнул.

— И лексика, и метафоричность, терминология нынешних ведущих журналистов, политологов и просто идеологов, болтунов-демороссов, — продолжал он, — заменены нами на ветхозаветные принципы, продиктованные посланцем ваших, как я теперь понимаю, сил Моисеем избранному народу. От евангельского духа в речениях тех, кто появляется в ящике для идиотов, не осталось и следа!

— Это хорошо… А что с предоставленными в ваше распоряжение копиями «всенародно любимого»? — спросил Конструктор.

— Мы получили четыре образца, мистер Девил, — с готовностью ответил Майкл. — Все они успешно работают, дублируя Первое Лицо…

— Одну из копий погасили при невыясненных пока обстоятельствах, — недовольным тоном проворчал босс. — Белоярский вариант…

— Да, — удрученно согласился Джексон. — К сожалению, он сорвался… Но прибалтийский взрыв прекрасно компенсировал неудачу на Урале!

— Прибалтика вовсе не ваша заслуга, — отрезал Конструктор.

— Так точно! — немедленно согласился госдеповский советник.

Лично он за Белоярку не отвечал, но сейчас под испытующим, пристальным взглядом биг-босса чувствовал себя не в своем котелке.

— Наша общая цель известна вам, дорогой мистер Джексон, — наставительно, отеческим тоном, так не вязавшимся с его едва ли не юношеской внешностью, произнес собеседник Майкла, назвавшийся ему столь безнамёчным именем. — Глобальное уничтожение всего живого, истребление Сущего! Наша цель — небытие…

Майкл Джексон вздрогнул, а мистер Девил усмехнулся.

— Теперь небытие в человеческом восприятии вам лично не угрожает, — подняв голос по его торжественности на октаву, сказал Конструктор. — С этого мгновения вы извлечены из человеческой толпы и возвышены до ранга сатанинской бессмертности второго класса… Поздравляю!

— Служу Конструкторам! — от души рявкнул Майкл Джексон. «А какова же бессмертность первого класса?» — хотел было спросить у хозяина, только не решился.

— Договорим о монстрах, — продолжал биг-босс. — Одного из них кончили на Белоярке… Но как могли его погасить, если он-таки монстр, и никто из смертных кончить его не может? Полагаю, милый Джексон, что вмешались Зодчие, курвы, галактическую вселенную бы иху так и переэдак, вечные нам помехи устраивают сии заибанцы, одержимые идеей скучного добра.

Мистер Девил сочно, со смаком выматерился, четко выговаривая нецензурные выражения на всех известных его подчиненному фраеру языках. Особенно изящно получилось у Конструктора на древнегреческом и на русском.

— Известен ли вам в Москве писатель Станислав Гагарин? — безо всякого перехода спросил вдруг джентльмен-хозяин с вовсе не безобидной кликухой.

— Понятия не имею, — отозвался его младший партнер. — Никогда не слыхал… Он член?

— Член, член, — проговорил Конструктор. — И Союза писателей, и журналистов… И даже Литфонда… А теперь вот странное дело, и премию МВД России получил. Лауреат хренов, мать его перемать! Мы давно за ним наблюдаем и поелику возможно чинили и чиним ему пакости. Выбрасывали в эпоху Севрука и Шадро из издательских планов, снимали с газетных полос рецензии на его книги и статьи о творчестве. Когда Станислав Гагарин занялся издательским делом, много сил потратили, чтобы развалить созданные им фирмы, пришлось для этого кучу людишек завербовать, купить у них хотя бы по дешевке их мелкотравчатые, ничтожные, но все-таки душонки.

Но теперь его опекают Зодчие Мира! Бороться за бессмертную душу Станислава Гагарина стало труднее. Впрочем, от попыток купить его мы давно отказались…

— Сочинительская известность, слава, секретарская власть в Союзе писателей. Или еще чего, — мягко стараясь соблюсти такт и осторожность, вякнул Майкл Джексон.

— Бесполезно, — отмахнулся Конструктор. — Пробовали уже. Таких исправляет только могила. Но идеи Станислава Гагарина в гробовую яму не уложишь. Вы сами прекрасно знаете, что идеи в принципе бессмертны.

Советник госдепа, ЦРУ и конторы мистера Девила был в этом не уверен, но с готовностью кивнул.

Недавно Станислав Гагарин получил от Зодчих Мира право писать надцензурно, для него сняли ограничения по теме и сюжету, — продолжал Конструктор. — И теперь одному Сатане известно, что этот сочинитель накатает в собственных романах.

— Так ли страшен этот черт-борзописец? Не чересчур ли опасным его малюют? Вот мне же о нем ни капельки неизвестно, — усомнился Майкл, чувствующий некую неловкость за прокол и тут же обшаривающий память в поисках кого-нибудь из знакомых ему апрельцев или августовцев в Писдоме, которые просветили бы его, кто таков Станислав Гагарин.

— Прочтите его роман «Вторжение», — едва ли не в приказной манере изрек Большой Хозяин. — Продолжение сего опуса — роман «Вечный Жид», где говорится, между прочим, и про вас, Майкл — уже набран. Я устрою, чтоб вам передали верстку. Третий роман — «Страшный Суд» — сочинитель лихорадочно заканчивает в Переделкине. Опасность для нас в том, что этот неугомонный и гранитно принципиальный летописец Пимен придумает такого, что Зодчие немедленно материализуют его бредни, сорвав тем самым планы Совета Конструкторов.

Деятельность Станислава Гагарина накройте дьявольским колпаком!

— Будет исполнено, сэр!