— Чего узнаем, так сообщим, — завершил эту встречу пожилой мастер с первого ряда.

— Запишите телефон, — попросил инспектор, которому больше ничего не оставалось.

Мастера шли мимо столика к выходу, бросая на Петельникова любопытные взгляды. Он пережидал их и вёл с директором беседу о прелестях цветного телевидения.

— Вы уронили, — сказал директор и вежливо поднял лист бумаги, сложенный вчетверо.

— Спасибо, — поблагодарил Петельников.

Есть мудрое правило: думать, прежде чем делать. Есть ещё мудрее, чугунно отлитое в классическую поговорку: семь раз отмерь — раз отрежь. Но инспектор занимался уголовным розыском, который частенько не оставлял времени на обдумывание. Случалось, что нужно было делать, а потом думать. Приходилось резать, а потом семь раз отмеривать. Вот Федька Шиндорга и выбил ему зубы, пока он отмеривал… Поэтому Петельников вывел другое правило, сберегающее ему зубы и жизнь: сначала делать, если семь раз отмерить можно потом. Вот только решать это приходилось в секунды.

Он ничего не ронял. Но бумажку можно и возвратить, предварительно посмотрев. Инспектор развернул её, схватив одним взглядом написанные там слова: «Подождите меня на перекрёстке у булочной». Нет, записка ему. А если бы он её не взял?

Инспектор попрощался с директором и вышел искать булочную. Привязка оказалась точной — вблизи был только один перекрёсток и была только одна булочная, которая открывалась в девять. Через двадцать минут. Петельников начал топтаться возле трёх старушек, делая вид, что ему тоже нужны хлебобулочные изделия…

Прошло десять минут, увеличив количество старушек до пяти. Ещё через десять все старушки пропали за дверью булочной и почти тут же начали выходить по одной со своими авоськами-сумками-мешочками.

Он постоял до четверти десятого, до той мысли, от которой сделалось горячо шее и лицу; сначала сделалось горячо, а потом пришла и мысль, словно она бежала откуда-то из земли, — разыграли! Ребята молодые, весёлые, впервые увидели инспектора, да он ещё назвал себя сыщиком… Сейчас наблюдают за ним и смеются…

— Заждались?

Петельников резко обернулся:

— Ничего, у меня работа такая — ждать да догонять.

Перед ним стояла высокая черноволосая девушка, причёска «сессун», большие тёмные глаза, современносиние веки и неопределённая улыбка на круглом приятном лице. Её появление инспектор никак не мог связать с запиской, но она сказала «заждались». Он бросил взгляд ниже и увидел чемоданчик, с какими ходят телевизионные мастера.

— Вы тоже мастер?

— Да, единственная женщина в городе, обо мне даже газета писала.

Девушка улыбнулась и вроде бы чего-то ждала, словно не она пригласила запиской, а он её. Может быть, это пришёл идеал, вызванный его беляшными мыслями? Пришёл лично, не позвонив по ноль-два.

— Вы мне писали, не отпирайтесь.

— Вы ко мне писали, не отпирайтесь, — поправила она.

— О, вы мимолётное видение, и я боюсь вас упустить.

Она засмеялась, бренча в чемоданчике чем-то металлическим.

— Вчера телевизор устанавливала в соседнем доме…

И опять умолкла, выжидая ответной реакции.

— Как вас зовут?

— Инга.

— А меня — инспектор. Вот и познакомились. Итак, Инга, вчера вы устанавливали телевизор. Дальше.

— Мне показалось кое-что подозрительным.

— Что мы тут стоит, как новобрачные у загса? Вот же кофейня…

Через пять минут они сидели за столиком и пили кофе. Он — чёрный, без молока, несладкий, без всего. Она — с молоком, сладкий, с пирожным.

— Что же вам показалось подозрительным?

— Нет документов. А ведь каждый заинтересован в гарантийном сроке.

Ей требовалась следующая доза поощрения. Впрочем, теперь виновником паузы могло быть пирожное.

— Вы отличная телевизионная мастерица. Ещё что?

— У него уже есть один телевизор.

— Ну, при растущих материальных и культурных потребностях…

— Но тогда второй приобретают лучше первого! А тут наоборот. Эту модель, кажется, уже сняли…

— Инга, у вас завидная логика и красивые глаза. Ещё что?

— Вроде бы всё.

Петельников понимал, что его обуяла жадность: получив такую информацию, он спрашивает «ещё что?».

— Телик-то установили?

— Нет.

— Ага, вышла из строя лампа «два пи эр»?

— Телевизор очень мокрый, — отсмеялась Инга.

— Мокрый?

— Я заставила сначала просушить. Вот адрес этого мужчины.

Она протянула бумажку. Инспектор взял осторожно и не очень уверенно — он не привык к такому бесшабашному везению, которое студенты нарекли «прухой»: само, мол, прёт.

— А он не самодельный?

— Вы же сказали, что я отличная телевизионная мастерица…

Инспектор искал ниточку — ему протянули верёвку. На другом конце её должен быть преступник. Оставалось только взяться и идти, а ходить по верёвочке, именуемой следом, инспектор умел.

— Инга, от имени личного состава УВД объявляю вам благодарность.

Она продолжала тихо улыбаться, получая от этого разговора неожиданную радость. Работник уголовного розыска (боже!), который ловит бандитов (а ведь кто связан с бандитами, — и сам должен «обандититься»), был вежлив, остроумен и даже галантен.

— От себя лично предлагаю — сегодня вечером… Что понравится, кивните головой. Итак, кино? Театр? Стадион? Кафе-мороженое? Пивбар? Ресторан? Бильярдная? Дом научно-технической пропаганды?

Она кивала после каждого вопроса, кроме бильярдной.

— А в ваши обязанности входит приглашать свидетелей в ресторан? — вдруг спросила Инга, притушив блеск глаз тяжёлыми ресницами.

— Входит, — ответил инспектор и честно добавил: — Только на моём счету из-за работы сотни пропущенных свиданий.

— Тогда пропустим и это, — вздохнула она.

Из дневника следователя.

Мы не можем раскрыть преступление. Звучит, как «мы не можем открыть консервную банку». Слово «раскрыть» какое-то кухонное. Раскрыть книгу, раскрыть глаза… Но раскрыть преступление? Знал бы кто, как они раскрываются…

Просто, если потерпевший опознает преступника на улице или вор сдаст украденную вещь в комиссионку… Слишком просто, поэтому и редко. Поэтому — иначе.

Всё начинается с пустяка, найденного на месте происшествия: какой-нибудь пуговицы, окурка или расчёски без зубьев, именуемых в дальнейшем «вещественным доказательством». Теперь нужно искать владельца этого пустяка. Следователь может работать, у него под рукой допросы, обыски, очные ставки, экспертизы, достижения науки, психология, интуиция… У него много чего под рукой, но нет малости — подозреваемого.

Поэтому сначала — подозрение. Всё начинается с подозрения.

Муж вызвал милицию: жене в ванне стало плохо, она потеряла сознание и захлебнулась. «Да, позвала на помощь, и я делал ей в ванне искусственное дыхание». Следователь смотрит на пол ванной комнаты — там ни капли воды. Делал искусственное дыхание и не расплескал воду? Вот оно, подозрение — начало раскрытия.

Но с чего начинается подозрение? Ведь с чего-то… С аномального поведения. Всё начинается со странного поведения человека.

Муж, на удивление жене, вдруг вымыл в квартире пол. Да как вымыл — выскреб! Странный поступок для человека, не мывшего не только пола, но и тарелки за собой. Потом эксперты на выскобленных паркетинах найдут следы крови.

Но странное поведение — это ещё не самое начало.

Всё начинается с совести. Да-да, с банальной совести, которую многие полагают лишь предметом писательских исследований. Преступник, если он не патологическая личность, мучается совестью, как женщина родами. Один меняется так, что и родная мать не узнает; второй проговаривается; третий кому-то выговаривается; четвёртый не спит; пятый не ест… Только подумать, с чего начинается раскрытие уголовного преступления — с совести!

Кажется, я сейчас выведу формулу раскрытия преступлений…

Совесть —> аномальное поведение —> подозрение —> оперативная проверка —> расследование —> раскрытие.