Да, отсюда было весьма далеко до Плутарха и учительства в императорской фамилии.

Но главное не в этом. Конечно, он, Лоран, мог кое-что забыть или вспомнить неточно разговоры тридцатилетней давности. Однако у него имелся бесценный документ: начало наброска автобиографии Бабёфа, собственноручно написанное трибуном в тюрьме, в ноябре или декабре 1793 года.

Вот что содержит в себе этот документ: «Я родился в грязи. Я пользуюсь этим словом, которое применяли наши бывшие вельможи, чтобы принизить всех тех, кто не был так далёк от природы, как они; повторяю, я пользуюсь этим словом, чтобы тем сильнее выразить, что я начал своё существование на самых низших ступенях нужды, следовательно, на первых ступенях санкюлотизма. Мой отец, старый солдат, вынужден был довольствоваться заурядной должностью стражника у генеральных откупщиков. Его жалованье, насколько мне известно, составляло от 19 до 23 ливров в месяц. У него не оставалось ни гроша отцовского наследства. На это крайне скудное жалованье он вырастил частично 13 детей, среди которых я был старшим. Я говорю, что он вырастил частично этих 13 детей, потому что глубокая нужда, которая лишала его жену возможности удовлетворять самые насущные их потребности, привела к смерти девяти из них в самом раннем детстве. Выжили только я и трое из моих братьев и сестёр…»

Документ замечательный.

Как отчётливо, ясно показана здесь среда, в которой родился и вырос будущий трибун! Как не похоже это на побасёнки Эмиля!

И всё же многое продолжает оставаться неясным.

Лоран по-прежнему почти ничего не знает о служебной карьере Клода Бабёфа и совсем ничего — о матери трибуна.

Как же здесь быть? К кому обратиться?

Лоран вернулся к своим дневниковым записям, он решил выяснить, кто ещё из близких Гракха Бабёфа остался в живых и к кому из них можно обратиться с просьбой об интересующих его сведениях.

По-видимому, трибун был точен, когда утверждал, что из тринадцати детей Клода Бабёфа выжили, кроме него самого, только трое.

Лоран кое-что знал об этих троих.

Младший брат трибуна, Жан Батист, был близок с Франсуа Ноэлем в дореволюционный период. Очевидно, не без стараний старшего брата-февдиста Жан Батист прошел выучку на землемера и помогал Франсуа Ноэлю в составлении земельных описей. К сожалению, с начала революции пути братьев разошлись, и Лоран не имел больше никаких сведений о Жане Батисте, не знал даже, жив ли тот или умер.

Иначе обстояло с сёстрами.

Старшую из них Лоран знал по рассказам трибуна довольно хорошо. Её имя было Мари Мадлен Жюстин, но в семье её звали Огюстиной. Маленький Франсуа Ноэль очень любил её и был её крестным отцом. Огюстина осталась незамужней и зарабатывала на жизнь подённой работой в одной религиозной общине Амьена. Сейчас ей было около шестидесяти, и проживала она как будто по-прежнему в Амьене; у Лорана даже имелся её адрес. Младшую сестру звали Мари Анна; она жила в деревне Серизи-Гайи, где и вышла замуж. О ней Лоран почти ничего не знал, слышал только, что она жива и проживает на прежнем месте.

Он решил сначала обратиться к Огюстине. Завязалась переписка. Огюстина обладала хорошей памятью, и вскоре Лоран узнал многое из того, что его интересовало. Через Огюстину он связался и с Мари Анной, которая кое в чём дополнила сведения, сообщённые старшей сестрой. Теперь наконец он представлял себе всё или, во всяком случае, почти всё.

Да, Эмиль лгал, бессовестно лгал, выдавая желаемое за действительное.

С отцом Бабёфа всё обстояло совершенно иначе.

Клод Бабёф, по прозвищу Шип (достаточно яркому, чтобы представить его характер), был сыном бедных крестьян; получив отцовское наследство, проел его в несколько месяцев. Правда, в то время он уже имел семью. А в ранние годы, чтобы не умереть с голоду, он завербовался в королевские солдаты и служил в кавалерийском полку. Он действительно дезертировал, но вовсе не из желания угодить религиозной общине (к религии, по-видимому, на всех этапах своей жизни он оставался равнодушным), а из любви к бродячей жизни, да ещё в надежде улучшить на чужбине своё благосостояние. Огюстина вспоминала, что потом он без конца рассказывал детям о своих скитаниях по Европе, сопровождаемых многочисленными приключениями, но в этих рассказах никогда ни слова не было ни о чине майора, ни об австрийской императорской фамилии. Не найдя богатства и счастья на чужбине, Клод в конце концов, использовав правительственный декрет об амнистии, решил возвратиться на родину. Здесь он не поправил своих дел. Его жена, Катрин Ансере, была такой же беднячкой, как и он, и, кроме выводка детей, ничем порадовать мужа не смогла. Хотя в особенно тяжёлые годы Катрин даже зарабатывала, становясь кормилицей для детей из парижского приюта. Это была невзрачная, тихая и скромная женщина, боявшаяся как огня своего лихого супруга и противившаяся ему в одном лишь случае — когда он чинил физическую расправу над детьми. Впрочем, — Огюстина это хорошо помнила — Франсуа Ноэль, как только подрос, и сам вступал в единоборство с родителем, ставя его иной раз буквально в тупик.

Клод действительно был малограмотным и едва мог подписать свою фамилию, которую он долгое время писал как «Бабю», видимо желая скрыть от соседей свое прошлое. Его круг знакомств ограничивался самыми простыми людьми: садовник, сапожник, несколько слуг и служанок, а также низший персонал откупного ведомства. Обе сестры подтвердили слова Бабёфа о том, что хлеб для семьи Клод Бабёф добывал, служа у генеральных откупщиков. Пока Бабёфы жили в Сен-Кантене (именно там родился Франсуа Ноэль), он был рядовым стражем, затем, после переезда в Невиль-ле-Брэ, стал помощником бригадира, и это несколько увеличило его жалованье, ослабив нужду, постоянную в семье. Но к старости Клод сделался особенно задиристым, не поладил с откупщиками и, когда семья осела в Серизи-Гайи, снова оказался простым служителем. В этой должности он и умер не то в 1780, не то в 1781 году. В год его смерти Франсуа Ноэль был уже самостоятельным человеком и материально помогал родителям.

Это было всё, что удалось узнать об отце и матери трибуна.

Самое странное состояло в том, что Лоран так и не смог выяснить точной даты рождения Гракха Бабёфа. Или хотя бы точного года.

Сестры знали одно: родился Франсуа Ноэль, когда семья проживала в Сен-Кантене.

Но в Сен-Кантене Бабёфы жили с 1758 по 1769 год — всего двенадцать лет. Который из этих двенадцати был годом рождения Франсуа Ноэля?

— Мы с тобой почти ровесники, — не раз говорил Лорану Бабёф.

Лоран и сам знал это. Моложе или старше его был трибун? После ряда сопоставлений Лоран решил, что моложе, подумал и написал:

Февдистом (точнее, учеником февдиста) Франсуа Ноэль стал около 1779 года, когда ему было семнадцать-восемнадцать лет.

А до этого?

До этого мальчик, затем юноша, не надеясь на отцовские уроки, сам занимался своим образованием. Вероятно, урывками.

Бабёф обладал очень красивым, каллиграфическим почерком. На расспросы Лорана он заметил как-то, что выработал почерк ещё в детстве и что отец гордился этой его особенностью. Разумеется, был и учитель. Теперь, от сестер, Лоран даже узнал имя этого учителя чистописания: его звали Луи Беден, он был певчим из церкви Сен-Маргерит в Невиль-ле-Брэ и ничего не брал за свои уроки.

Впрочем, всему этому отдавать много времени Франсуа Ноэль не мог. Потому что ещё был канал.

История с каналом выглядела весьма неясной. Робер Эмиль утверждал, что на канале работал не Франсуа Ноэль, а сам Клод; сестры это отрицали, но ничего точного сказать не могли.

Между тем Лоран располагал отрывком из одного письма, в котором сам трибун вполне ясно и недвусмысленно утверждал, что, желая «облегчить бремя крайней нищеты, удручавшей родителей», они послали его «на подённую работу на Пикардийский канал».