— Совершенно неважно, — подтвердил К. и попросил ни о чем не беспокоиться, в конце концов, они в тот раз позволили ему отдохнуть в их доме, и это похвально. Он ведь, кажется, поблагодарил их тогда, или нет?

— Конечно. Мы тут, знаете, к гостям непривычные.

К. спросил, не доставил ли его тогдашний приход неприятностей хозяевам дома. Если так, он готов возместить ущерб и постарается загладить свою вину, хотя, поскольку он просил всего лишь позволить ему немного отдохнуть, о какой-то нечестности с его стороны не может быть речи.

Мужчина в замешательстве уставился на К.

— Ведь вы, сударь, землемер? — сказал он.

Услышав это, К. попрощался и, не обращая внимания на вялые протесты людей, ушел.

— Все впустую, — услышал он, уже уходя, чьи-то слова, однако произнесший их человек не сумел скрыть удовлетворения: пускай все оказалось напрасной тратой сил, зато К. быстро ушел, и теперь им никто не будет мешать.

— Ну что? — с надеждой спросил Учитель.

К. обвел взглядом обветшалые, почти развалившиеся домишки.

— Думаю, под снегом все выглядит более приветливо.

— Может быть. Однако внутри, разумеется, с тех пор никаких изменений не произошло.

— Как же эти люди живут!

— Но вы об этом знали.

— Да, — сказал К. — Знал.

— Знали? Ну, тогда все в порядке! — почти весело воскликнул Учитель. — Вы вспомнили этих людей, первой узнали, конечно, девушку из Замка.

— Девушку из Замка? Людей? — К. подставил лицо ветру, который задувал все крепче и гонял облака над Замковой горой. Но солнечное окно еще было открыто, вместе с ветром оно кочевало по небу, и когда свет, падавший из него, касался оконных стекол, они ярко вспыхивали всеми цветами радуги.

— Нет, — сказал К. — Никого я не узнал. Скажите лучше, где будет следующая остановка. Говорят, есть еще одно место, которое я должен посетить.

Учитель уже махал рукой, созывая деревенских, чтобы объявить о завершении похода. Он разочарованно опустил руку.

— Посмотрите на людей, — сказал он. — Они ждут ответа. Ждут, когда разрешат разойтись по домам. Что им сказать?

— Скажите, можно идти домой.

— Вы тоже возвращаетесь?

— Нет, — сказал К. — Надо довести игру до конца. Пойду дальше.

— Но тогда и они должны идти! — Фрида вдруг словно выросла из-под земли и оказалась рядом. — Ты же знаешь, Йозеф. Если ты должен идти этой дорогой, должны и они.

— Сказали, что со мной пойдут те, кто захочет. За мной идут лишь по доброй воле.

— А ты сам? Ты ведь идешь по доброй воле, но в то же время ты говорил, что повинуешься некой тайной силе.

К. почувствовал: Фриде грустно, она хочет, чтобы ей наконец позволили вернуться в свою жизнь.

— Уходи с ними, — сказал ей К., — просто уходи. Если ты повернешь назад, все последуют за тобой. Общей дороги у нас с тобой нет. Скажи людям, все в порядке, я хочу просто немного побыть в одиночестве. Возвращайся с ними назад. — Он подошел к Фриде еще ближе. — Забудь все, что я тебе говорил, — быстро прошептал он, — я ничего не говорил. Мне нечего было сказать. А о том, что я сделаю, я говорить не могу.

— Никто не может, Йозеф, вот и эти люди молчат, — Фрида протянула ему руку и улыбнулась бессильной, быстро промелькнувшей улыбкой, и К. снова подумалось, что она не своя — ни здесь, ни где-либо еще, что ей нет места в этой жизни, — хотя она, несомненно, живет, по-своему живет — но так же несомненно и то, что Фрида нереальна. И все стоявшие вокруг люди теперь тоже показались К. нереальными, и домишки, и поднимающийся туман, и солнечное окно в плотных облаках, и Замковая гора, — все было нереальным. Реальным было только молчание. К. молча отвернулся от людей и зашагал по направлению к Замку. Через некоторое время он почувствовал, что следом за ним идут. Он ощутил как бы прикосновение к затылку, но это была не чья-то рука, а дуновение воздуха, словно кто-то, шедший за ним, дышал ему в затылок. К. не обернулся. Ровным широким шагом шел он вперед по дороге, которая то легко поднималась в гору, то сбегала под уклон. Она привела в ложбину, за которой начинался уже настоящий подъем, К. пересек ложбину, ни разу не оглянувшись назад. Но чувство, словно кто-то дышит в затылок, не исчезало, и, дойдя до места, где дорога делала крутой поворот и скрывалась в лесу, он остановился и оглянулся назад. Деревенские растянулись длинной процессией, людей, казалось, стало еще больше. К. прислонился к обломкам изгороди, которая когда-то, наверное, окружала конский выгон, и ждал. Деревни отсюда не было видно, Замок тоже был скрыт от глаз. Луг, с трех сторон окруженный лесом, а с четвертой ограниченный склоном горы, был похож на остров. Ничего не зная об этой стране, легко было вообразить, что находишься в диком краю, где еще, быть может, доживают свой век люди, оставшиеся от прежнего населения, — об этом догадываешься, хотя никого не видишь. Возможно, на опушке леса, там, где сейчас лежала груда камней, когда-то давно был фундамент жилого дома, а на месте руин чуть поодаль находился колодец, но уже не было ни дома, ни колодца, сгинули и животные, которые когда-то паслись на лугу.

Время, видимо, близилось к полудню, но определить час дня по свету было невозможно. Небо снова заволокло облачной мглой, с горы налетал резкий порывистый ветер, дышавший холодом.

Деревенские, шедшие впереди остальных, догнали К. и остановились чуть поодаль. Подходили все новые и новые люди. Один за другим спускались по склону, их становилось все больше. Пришли все: крестьяне, хозяева постоялого двора и гостиницы, Учитель, Кузнец. Не было только Варнавы, и еще Старосты деревенской общины и Учительницы, — так, во всяком случае, показалось К. Но он ошибся — в эту минуту подкатила подвода, а в ней на ложе из снопов соломы возлежал Староста, с ног до головы укутанный в одеяла, рядом сидела жена, с другой стороны — Учительница. Женщины поддерживали старика, оберегая от тряски на рытвинах дороги. Устало махнув рукой, вернее, чуть-чуть пошевелив пальцами, и издав стон, который был слышен даже издали, Староста велел остановить лошадей и попытался сесть. Он протянул вперед руки, жена и Учительница схватились, начали тащить, и он, кряхтя и беспрерывно охая, выпрямился и разогнул спину, тут под плечи ему подсунули еще сноп соломы, и он наконец смог увидеть стоявших вокруг людей. Вид Старосты поистине вызывал сострадание. Все в этом старике выражало муку, острую боль, вытеснившую абсолютно все, кроме свирепой хватки этой боли, перечеркнувшей весь окружающий мир. Без сомнения, Староста ничего не видел: ни людей, ни местности вокруг, ни гор, ни равнины. Казалось, он ощущал только одно — боль измученного тела.

В страдании, от которого он изнемогал, не было никакого смысла. Но он все-таки приехал, чтобы, — от этой мысли К. ожгло как огнем, — чтобы проститься. Если бы Фрида сейчас взяла его за руку, чтобы увести, он ушел бы, ушел с нею и со всеми этими людьми, спустился в Деревню, в тесные дома с убого обставленными комнатами, и затем пошел бы дальше, той дорогой, которая уведет прочь отсюда, навстречу новому прощанию и выведет на другие дороги, но главное — прочь отсюда, с этой дороги, и навстречу Еще-не-бывшему, которое однажды бесповоротно сольется с Сейчас, приведет в некое место, некий угол, отвергший свое старое имя и зовущийся «Нигде».

Со стороны Замка на дороге появился Варнава. В руках он держал письмо, которое хотел передать Старосте, но тот, застонав, отмахнулся и кивнул на Учителя. В ту же минуту послышался стук колес, и из-за поворота, где дорога скрывалась в лесу, вылетела запряженная лошадьми телега, на каких возят сено или навоз. На шатких досках, выпрямившись во весь рост, несмотря на бешеную скорость езды, стоял незнакомый К. человек и, чтобы сохранить равновесие, держался за боковые стойки телеги; кучер на козлах размахивал плетью. Деревенские в испуге бросились с дороги. Кучер резко натянул поводья, лошади, почуяв твердую руку, разом стали, упираясь передними ногами в землю, высоко вскинув головы, роняя белую пену, — телега остановилась так же внезапно, как примчалась мгновение назад. Варнава все еще держал письмо в руке. Теперь он вышел вперед и с виноватым поклоном подал его прибывшему. Деревенские приблизились и, встав за спиной Варнавы, обнажили опущенные головы, словно перед судьей. Только К. не сделал ни шагу.