Он оглянулся на Степана, тот почтительно кивнул: понимаю, мол, пока ничего не записываю.

— Кто вам растолковал про Лестока? Наверняка, ваш дражайший братец? Где он, кстати?

Наталья молчала.

— Впрочем, — изрек Андрей Иванович, подумав, — ход ваших мыслей я понимаю. Вице-канцлер и лейб-медик — непримиримые враги, Анна Бестужева — родственница вице-канцлера… Граф Лесток придумал заговор с одной целью: через сих дам добраться до самого Алексея Петровича, а навела его на эту мысль их болтливость, которой, впрочем, почти все женщины страдают… Вот что промелькнула в вашей хорошенькой головке, не так ли?

Ответа вновь не было.

— Так что вам известно?

Наталья дерзко вскинула подбородок.

— То же, что, полагаю, было известно до сих пор всей столице! Но никто из моей семьи не имеет ни к каким заговорам ни малейшего отношения.

— Прекрасно, — сказал Ушаков. — Тогда вам нечего опасаться. Скажите, где ваш брат? Ведь это так любопытно — он исчезает из Петербурга, вы затворяетесь дома, а вашего дядю арестовывают — и все в одно время! Прибавьте показания против полковника Вельяминова, свидетелей — множество. Ну же?

Наталья подняла глаза на генерал-аншефа. В них он прочел жгучую ненависть к себе.

— Хорошо. Положение ваше нынче, сударыня, прямо скажем, незавидное. Но вам есть из чего выбирать. Сейчас вы отправляетесь в крепость, потом — в застенок, оттуда… уж как здоровье позволит. Или же полковник Вельяминов немедленно будет отпущен на свободу и мы прекратим розыски вашего брата Александра.

— В обмен на что? — тихо спросила Наталья.

— В обмен на согласие с моим предложением. Мне выгоднее заполучить на службу еще одного ловкого человечка, нежели оправить на дыбу несколько обвиняемых бестолочей. У нас ныне с лопухинским делом и так застенки ломятся. Одним больше, одним меньше…

— Нет.

— Вы понимаете, — медленно проговорил Ушаков, — что вам нельзя отказываться? Наталья Алексеевна, не стоит делать такой выбор сгоряча. Подумайте о себе, о брате, о дяде…

— Я вам уже ответила.

Ушаков хотел еще что-то прибавить, но ему помешали — явились со срочным посланием от самой Государыни. Пробежав его глазами, Андрей Иванович нахмурился. Как-то странно и почти с ответной ненавистью посмотрел на Наталью, потом спокойно спрятал бумагу под сукно.

— Степа, — позвал, не оборачиваясь, своего подчиненного, — давай сюда допросные листы. Подписывайте, — протянул бумаги Наталье. — И можете быть свободны. Покамест…

Наталья была ошеломлена — что это значит?

— Не тяните, сударыня, — проворчал генерал. — У нас еще дел по горло…

Когда девушка вышла, слегка пошатываясь, Ушаков резко повернулся к подчиненному.

— Вот так, Степан Иванович, человек, как говорится, предполагает…

Степан Иванович Шешковский, самый понятливый и скромный из всех подчиненных грозного генерала, ничего не спрашивал, зная, что уж ему-то Ушаков сам все непременно разъяснит.

— Так говоришь, полковник тоже ни в чем не сознается? — переспросил генерал, раздумывая о том, что сказал ему на ухо Степан во время допроса Натальи.

— Как доложено было, Андрей Иванович.

— Придется и его отпустить.

Шешковский склонил голову и по-прежнему молчал. Как он и предполагал, генерал-аншеф через пару минут, нюхнув табаку, вновь обернулся к нему.

— Распоряжение об освобождении из-под стражи полковника Вельяминова — бумага за подписью самой Государыни! — почти выкрикнул он. — А, каково? И тут же просьбица собственноручная от графа Разумовского — не трогать семейство Вельяминовых. Понял?

— Как не понять, — Степан Иванович позволил себе усмешку.

— Нет, ты подумай, Степушка, чьих это рук дело, а? — начальник разгневался не на шутку. — У самого рыльце в пуху, благодаря дружбе с тем же Разумовским и не тронули только, а он… Не умел родственницам своим рты позаткнуть, так сидел бы тише воды, пока самого не потянули.

— Осмелюсь предположить, ваше превосходительство, что Бестужев боится показаний Вельяминовых, потому и просил его сиятельство графа Разумовского, дражайшего друга своего, ходатайствовать за них перед Ее Величеством.

— Мне не нравится, что вице-канцлер так хорошо осведомлен о наших делах, — пробормотал Ушаков. — Надо выяснить, кто из наших поставляет ему сведения. Займись этим, Степан.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

— Нет, все-таки, каково? — не мог прийти в себя генерал. — Какова дерзость! И Государыня послушала…

— Как же Ее Величеству, — с тихой усмешкой изрек Шешковский, — не послушаться графа Разумовского…

— Конечно, — проскрежетал Андрей Иванович. — Добренький слишком, граф из пастухов! Из казаков полутемных, небось по складам читает, а все туда ж — в политику… Ну, ничего, господа, Ушакова вам под себя не прогнуть.

Приходилось-таки подручным грозного генерала производить внушение слишком болтливым поданным Ее Величества, любившим языки почесать относительно семейной жизни Государыни, но сейчас сам Ушаков вслух прошелся по тайному супругу Елизаветы — ему самому на него же никто не донесет. Степан Иванович с отсутствующим видом глядел в окно, выражая всей своей позой: ничего я не слушаю, мне это вовсе не интересно.

— Ладно, — махнул рукой начальник. — Со временем и до Бестужева доберемся. А от девчонки Вельяминовой нельзя так просто отстать.

— Ваше превосходительство, а вы и впрямь бы сделали, что обещали, кабы она согласилась? — полюбопытствовал Степан Иванович.

— Полковника бы отпустил — бестолковый он, хоть и храбрый, ничего от него путного не жди. Я лично его, помнится, один раз сам допрашивал, ни в чем, кроме длинноты языка, он не повинен. А вот Сашенька… Тесно мальчишка с вице-канцлером связан. Да я сейчас же повелю его из-под земли достать!

— Но… господин генерал, ходатайство графа Разумовского…

— Да, Разумовский… чтоб его! Так просто со счетов не скинешь. Я знаю, отец молодых Вельяминовых был лично знаком Государю Петру Алексеевичу, жаловал его Царь, потому и дочь Петрова, Елизавета, склонна была выслушать просьбу за них, — предполагал генерал. — Что ж… Тайно, значит, надо действовать. Все равно будет так, как я нужным нахожу для пользы дела! А уж если что выяснится за ним… О, вот тут мы всем нос утрем! Что думаешь на сей счет, Степан?

Шешковский развел руками.

— Может быть, вице-канцлер просто желает преданного сотрудника сохранить?

— И сие может быть, — задумчиво подтвердил Ушаков.

Сказать, что Наталья была просто ошеломлена всем случившимся — значит ничего не сказать. Какой-то ужасный сон, из которого не вырваться… Что делать, с кем посоветоваться? Страх, прочно поселившийся в сердце после беседы с начальником Тайной канцелярии, вытеснил даже отчаяние по поводу измены Петруши и невыносимую обиду отвергнутой женщины. Наталья не помнила, как добралась домой. Мысли путались… Она начала молиться.

Слуги были страшно перепуганы, женщины тихонько всхлипывали. Наталья узнала, что после того, как ее увели, в дом явились чиновники из Тайной канцелярии и принялись снимать показания с челяди.

Если бы она могла расплакаться, стало бы легче… Но слезы почему-то не шли, как не шли и молитвы, кроме одной, за которую Наталья отчаянно зацепилась, как утопающий за протянутую руку:

— Царице моя Преблагая, Надеждо моя Богородице…

Она произносила это молитвенное обращение по нескольку раз, сбивалась, начинала сначала…

Принесли письмо. Прочитав его, Наталья вдруг нервно расхохоталась — значит, сюрпризы не закончились. В письме ее приглашал на беседу тет-а-тет сам вице-канцлер…

Вельяминова знала, где живет Бестужев, и дорогой удивлялась, что ее везут в карете его сиятельства так долго. Много петляли. Наконец — приехали.

Хмурый человек в коротком парике, худой, сосредоточенный, сидел за столом в своем кабинете и даже не встал при появлении девушки.

— Где ваш брат? — были его первые слова.

— Не знаю, ваше сиятельство.

— Милостивая сударыня, вы не в Тайной канцелярии! — прогремел Бестужев. — Мне не нужен ответ «не знаю».