— Хочу поблагодарить вас за вчерашнее…

— Не стоит, фрау Зиндель. Это был, может, и благой порыв, но не очень-то серьезный. Мы сами чуть не заблудились.

— Это неважно! — воскликнула она. — Главное в том, что ваш поступок стал живым укором совести для всех других. — Она, вздохнув, сказала: — Ах, немцы, немцы…

Мне самому не понравилось, как вели себя жильцы пансиона, но поддержать разговор я не мог, это было бы просто самохвальством. Я заговорил о погоде.

Когда мы вернулись в пансион, фрау Зиндель предложила мне посидеть у камина.

Было уютно, тепло и так приятно смотреть на пылающие поленья.

— Неужели немецкий обыватель неисправим? — спросила фрау Зиндель. — Мой дом, моя семья, а все остальное его по-прежнему не касается. Представьте, они осуждают меня — эти добропорядочные немцы из пансиона «Эльза». За что? За то, что я крепко уснула на воздухе? — Она наклонилась ко мне и, тряхнув головой, ответила: — Нет! Они осуждают меня за то, что эта история раскрыла их друг перед другом, как равнодушных, тупых эгоистов.

— Вы говорите— мой дом, моя семья, но разве не эти же немцы шли за Гитлером, теряя и семьи и дома? — спросил я.

Она с интересом посмотрела на меня и тихо произнесла:

— Это очень сложный вопрос. Я преподаю историю. Ученики часто спрашивают: как могла случиться с Германией такая катастрофа? Что им отвечать?

— Да, что и говорить, Германии не повезло, — сказал я.

Фрау Зиндель смотрела на меня с крайним удивлением:

— Как это не повезло? Что вы говорите? Германия Гитлера навязала миру жестокую и истребительную войну, желая стать владычицей мира, и за это она понесла вполне заслуженную расплату.

— Могло не повезти и русским и американцам,— сказал я, продолжая выкладывать знания, полученные от мистера Киркрафта. — Но повезло именно им. И теперь русские также хотят владеть всем миром.

— Откуда вы это взяли?— спросила фрау Зиндель, и я увидел в ее глазах насмешку.

— Половину Европы они уже захватили?— продолжал я.— Это же они хозяйничают в Восточной Германии, в Польше, Венгрии, Румынии, Болгарии…

— Что значит— хозяйничают в Восточной Германии?— с учительской интонацией спросила она. — А что, по-вашему, делают американцы и англичане у нас, в Западной Германии?

— Нормальная временная оккупация при одновременной помощи немцам в создании своей демократической власти. А русские сделали Восточную Германию своим военным плацдармом в Европе.

— Откуда вы все это узнали? — спросила она, смотря на меня с улыбкой.

Я промолчал.

— Не обижайтесь, пожалуйста, но вы повторяете зады самой примитивной американской пропаганды, рассчитанной… — она замялась немного, по тут же решительно добавила, — на тупиц и на того печально прославленного немецкого обывателя, который религиозно верит всему, что читает в своей газете или слушает на ночь по радио. Дорогой господин Коробцов, все это далеко не так просто… Вот вам только один факт: почему русские в Восточной Германии устранили нацистов от всякой деятельности, а здесь их подкармливают прославленные своим практицизмом американцы? Почему? Зачем?

— Процесс в Нюрнберге — это, по-вашему, подкормка?

— О, святая наивность!— воскликнула фрау Зиндель.— Да Геринга или Кейтеля просто нельзя было не повесить! Но разве Геринг управлял печами Освенцима? Разве Кейтель убил Варшаву? Вы живете во Франкфурте. Поинтересуйтесь, кто стоит во главе промышленных концернов в вашем городе? И вы узнаете, это те же господа, которые были опорой Гитлера. Только теперь к их сумасшедшим прибылям примазались еще и американские дельцы.

— Вы коммунистка? — спросил я, обрадованный своей догадкой.

Она вздрогнула, как от удара, презрительно посмотрела на меня и сказала:

— Нет, увы, нет. Мой отец был крупным нацистским чиновником. Он не перенес разгрома и застрелился, но меня это ни в чем не оправдывает.

— Говорите вы, как коммунистка… — начал я, но она встала и, смотря на меня с удивлением и брезгливостью, сказала:

— Я очень жалею, что продлила наш разговор. Это испортило все впечатление от вчерашнего. Прощайте.

Вечером она уехала. А я жил там еще три дня, все время думал о ней и продолжал убеждать себя, что она коммунистка. Это немного утешало и помогало считать, что я прав.

4

После возвращения из пансиона до начала лекций в университете у меня было два свободных дня, и я собирался походить по городу — живу в знаменитом Франкфурте-на-Майне и совсем не видел его. Но в день приезда мне вручили записку от мистера Глена. Он просил меня к 10 часам вечера быть готовым к важному разговору. Я заволновался. Еще перед каникулами мистер Глен намекал мне, что в самое ближайшее время жизнь моя изменится, но на все вопросы отшучивался, говорил, что начальство обеспокоено тем, что я увеличиваю армию безработных в Западной Германии.

В половине десятого появился мистер Глен. Мне показалось, что он нервничает. Мы ехали, как всегда, в его машине, и он то и дело посматривал на свои часы.

— С тобой, Юрий, будет говорить сейчас очень большой начальник, мистер Дитс. Ответы свои обдумывай. Но не лебези. Покажи, что у тебя есть характер, — серьезней, чем всегда, говорил мистер Глен.

— А кто этот мистер Дитс? — спросил я.

— Скажу так: если ты ему не понравишься, он тебя, а вместе с тобой и меня может отправить, как говорят у нас в Америке, гладить асфальт пятками, — ответил он без улыбки. — Ты уже столько времени живешь на всем готовом, без забот, учишься, отдыхаешь в горном пансионе и не знаешь, кто устроил тебе этот рай на земле.

- Вы однажды мне это объясняли, — сказал я.

- Вот и прекрасно, — улыбнулся мистер Глен. — И теперь уточняю: платил мистер Дитс. Он все о тебе знает и внимательно следит за тобой. И теперь он хочет посмотреть, во что он вложил деньги. Возможно, он решил, что пришло время тебе поработать.

Сказка подошла к концу. Я это скорей чувствовал, чем понимал. То, что мой бог — мистер Глен — нервничал, пугало. Но я все же сознавал, что как-то расплачиваться за сказку надо.

Мы проехали через центр и вскоре остановились перед большим домом, стоявшим за высоким каменным забором и оттого похожим на тюрьму. Сходство это дополняла будка с вооруженным часовым.

Подойдя к машине и, видимо, узнав Глена, часовой проворно вернулся к воротам и нажал там кнопку. Глухие створки медленно раздвинулись, и мы въехали во двор.

Мистер Глен взял меня под руку и уверенно повел через темный двор к большому зданию.

Когда мы вошли, я невольно остановился — в глаза ударил нестерпимо яркий свет. Два рефлектора были направлены прямо на двери. Молодой человек проверил наши документы и повел по ярко освещенному коридору. У лифта нас встретил другой молодой человек, который вместе с нами поднялся на второй этаж и подвел к двери с табличкой:

— Номер первый предупрежден, входите, — тихо сказал молодой человек и ушел назад, к лифту.

Мы вошли в большой кабинет. Здесь тоже был очень яркий, но в то же время мягкий свет, лившийся из скрытых карнизом светильников.

Из-за стола нам навстречу вышел совершенно лысый мужчина маленького роста — он был ниже меня. На нем — белоснежная рубашка, желтый галстук; отглаженные брюки свисают с круглого живота двумя короткими и острыми клиньями. Таким я впервые увидел всесильного мистера Дитса.

Мистер Дитс жестом пригласил нас сесть около низкого полированного стола. Мы с мистером Гленом сели рядом, мистер Дитс — напротив. С минуту он точно ощупывал меня своими выпуклыми стеклянными глазами из-под черных косматых бровей. Затем спросил что-то у мистера Глена по-английски и обратился ко мне на немецком:

— Нет ли у вас жалоб или претензий?

— Нет. Наоборот, я очень благодарен за все.

Будто не услышав моего ответа, мистер Дитс сказал:

— Мы не загружали вас никакой работой, и у меня была надежда, что вы будете этим недовольны.