– Что…

– Как ты смеешьтак себя вести? – перебил его Уильям. – Пытаешьсяразрушить мою репутацию? – Низкий голос звенел от гнева.

– Каким же образом? – Стерлинг был искренне озадачен.

Уильям шагнул в комнату и свирепо уставился на сына.

– Ты намеренно игнорировал людей, когда они пытались с тобой беседовать, а потом исчез, не попрощавшись! Мне пришлось извиняться за тебя перед гостями! Я еще никогда не попадал в столь неловкое положение!

– О, а мне кажется, попадал, – заметил Стерлинг. – Вряд ли это первый раз, когда я поставил тебя в неловкое положение. Помнишь, как я получил главную роль в школьном спектакле?

– Тебе не удастся утащить нашу семью за собой в сточную канаву… все, ради чего я работал, все, чем пожертвовал…

Стерлинг отбросил книгу и встал, смотря отцу в лицо, потому что он всегда так делал. Уильям научил его не отступать, научил находить слабые места врага, манипулировать людьми и ситуацией в своих интересах. Он не думал, конечно, что сын будет использовать эти навыки против него самого, что, если подумать, было чертовски глупо с его стороны.

– Единственное, чем ты пожертвовал – это твоя семья!Я вырос, презирая тебя, а Джастина, да она тебя даже не знает. Отличная работа, папа. Гениальная.

Лицо Уильяма потемнело от бешенства. Боже, казалось, у него сейчас случится сердечный приступ или еще что. Стерлинг не понимал, что во время вечеринки могло послужить причиной этого взрыва. Его отец мог немного выпить, но даже пьяный вдрызг никогда не терял самообладания. Пожалуй, лучше разрядить обстановку и все такое.

– Послушай, что бы я ни сделал, это было ненарочно, ясно? Единственные, кто оставался, когда я ушел наверх – это твои приятели, с которыми ты играешь в покер, да они вряд ли вообще обратили на меня внимание. – И поскольку отец играл в карты с мэром и начальником полиции, Стерлинга это вполне устраивало. – А насчет того, что я кого-то там игнорировал... кого, ради бога? Да я сегодня умудрился побеседовать с половиной города!

– Не спорь со мной и не огрызайся! – Уильям подошел к кровати, дрожа от какой-то необъяснимой ярости. – Каждый мужчина на вечере, у которого есть сын, знает, что у него есть будущее, что ему есть кому завещать свой бизнес, есть тот, кому он доверяет. А что есть у меня? Жалкий выродок… о, я видел, как ты заигрывал с этим молоденьким барменом. Какой стыд! Ты стоил ему работы, понимаешь? Я позвоню в гольф-клуб… и его уволят…

Стерлинг закатил глаза. Карлу было чуть за двадцать, он был красавчиком и работал барменом в гольф-клубе, даже когда сам клуб закрывался на зиму. Иногда он подрабатывал, смешивая коктейли, на вечеринках: дружески улыбаясь мужчинам и игриво подмигивая женщинам. Стерлинг разговорился с ним, пока тот открывал ему бутылку Пино-Нуар, и почти тут же выкинул разговор из головы.

– У меня для тебя новость, Дональд Трамп[5]; Карл – не гей. Да он перетрахал половину женщин из гольф-клуба. А даже если бы и был, у меня уже естьбойфренд, и я ему не изменяю…

Под дверью кто-то громко ахнул, Стерлинг резко повернулся, и кулак отца скользнул по скуле, удар оказался достаточно сильным, так что у Стерлинга закружилась голова, и во рту появился солоноватый привкус крови. Он пощупал языком место, где зубы ободрали щеку, и сплюнул кровь на бледно-серый ковер.

– Ублюдок.

– Извращенец, – прошипел его отец. – Ты слишком девчонка, чтобы дать сдачи, да?

Вообще-то Стерлинг был слишком пацифистом, что было забавно, если подумать, чем он занимался в свободное время… но это совсем не то. Позволить Оуэну его отшлепать – это одно; а ударить кого-то, потому что он тебя раздражает, или даже бесит – другое.

– Нет, я слишком умен, – парировал он. – Скорее всего, ты натравишь на меня копов.

На самом деле это было маловероятно, потому что такое точно разойдется по всему городу, а отец не хотел «очернить семейную репутацию».

– Ты никогда не был сыном, которым я мог бы гордиться, – прорычал отец, – ты мне противен, – и вышел из комнаты, не обращая внимания на жену и дочь, застывших в дверях.

– Уилл… – Джастина вошла в спальню, ее лицо побледнело, волосы были распущены. В ночной рубашке с «Хеллоу, Китти[6]» – слишком короткой, но любимой – она казалась младше своих двенадцати. Рядом с ней в черном элегантном платье для коктейлей стояла такая же ошеломленная и расстроенная Одри.

Стерлинг развернулся, поднял свой почти неразобранный чемодан на кровать и, осторожно вытащив подарки для матери и сестры, положил их на подушку. Потом запихнул остальные вещи обратно в чемодан и застегнул молнию, прежде чем повернуться к Джастине – она плакала, а Одри обнимала ее за плечи. Сестра посмотрела на него и вырвалась из рук матери. Стерлинг усадил ее на свою кровать, обнял и прижался щекой к ее волосам; Одри беспомощно смотрела на них.

– Прости, – прошептал он. – Тсс, все в порядке. Все будет хорошо.

– Нет, не будет! – Джастина отстранилась и подняла на него покрасневшие глаза. – Папа поэтому тебя ненавидит? Из-за того что у тебя бойфренды?

Вот он, разговор, о котором он думал последнюю пару лет, заранее пугаясь того, какой он примет оборот.

– Думаю, папа ненавидит меня по целому ряду причин, – сказал он. – Но да, наверное, это самая важная. Я гей, и мне жаль, что я не сказал тебе об этом раньше. Я очень хотел.

– Ты думал, я разозлюсь? – Скорее Джастина выглядела встревоженной.

Стерлинг перехватил ее взгляд.

– Я думал, ты тоже можешь меня возненавидеть.

Глаза Джастины наполнились слезами, и она уткнулась лицом ему в грудь и крепко обняла.

– Я люблю тебя, Уилл. Я никогда не буду тебя ненавидеть. Особенно из-за такой глупости. Мне плевать, подружки у тебя или друзья. У нас в школе есть девочки-лесбиянки.

Одри, стоявшая все это время рядом, спросила:

– В самом деле? – Голос ее звучал испуганно.

Джастина кивнула и вытерла глаза.

– Да, парочка. Но мне все равно. Не понимаю, кому какое дело.

– Папе есть дело, – мрачно возразил Стерлинг. – Послушайте, я вас очень люблю, но не хочу портить вам Рождество. Я, наверное, поеду, пусть отец спустит пар без меня.

Его мать не стала возражать, что сказало Стерлингу, на чьей она стороне – на стороне отца, как, впрочем, и всегда. О, она любила детей, но Уильям всегда был важнее.

Отец ждал его у входной двери, держа в руках стакан с виски.

– Так и думал, что ты сбежишь. Всегда был бесхребетником.

– А ты никогда не знал, что тебе от меня нужно, – сказал Стерлинг, стискивая ручку чемодана. – Сначала хочешь, чтобы у меня был характер, а потом чтобы я делал то, что ты говоришь. Чеготы хочешь?

– Другого сына.

Стерлинг кивнул, чувствуя почти благодарность за честный ответ, несмотря на неприязнь в голосе отца.

– Ясно. Я понимаю, правда. Хотя мы с тобой никогда не ладили, так что сомневаюсь, что, будь я натуралом, это имело бы значение. Для тебя это просто удобная отговорка.

– Это имеет значение. Я всегда подозревал, что с тобой что-то не так…

Стерлинг холодно посмотрел на него, казалось, что холод в глазах начинает вымораживать сердце. Черт, он впервые за много лет собирается в Рождество уйти из дома, оставить семью. А самое ужасное – чувствует при этом облегчение.

– Со мной все так. Удивительно, конечно, учитывая, какие у меня родители, но со мной все в гребаном порядке.

– Убирайся из моего дома, – сказал Уильям. – И не возвращайся, пока не решишь жить как должно, не забывая о морали.

Стиснув зубы, Стерлинг заметил:

– О, о нейя не забываю. Но если ты, в самом деле, думаешь, что я стану жить так, как хочется тебе, то ты бредишь. – И чтобы не сболтнуть лишнего, он поспешно толкнул входную дверь и направился к гаражу, надеясь, что машина заведется с первого раза.

К его облегчению, она действительно завелась, хотя, пока он осторожно выезжал на дорогу, сердце продолжало громко колотиться. По крайней мере, руки на руле не дрожали, и Стерлинг вдруг понял, что почти ничего не чувствует. Все внутри словно онемело.