– Майкла.

– Да. – Оуэн неуверенно посмотрел на Стерлинга и решил не пытаться исправить все поцелуем. – Если бы мы были любовниками, то ходили бы вместе обедать в кафе или рестораны, смотрели бы кино, приглашали к себе друзей, планировали отдых, может, жили бы вместе… – Все это казалось странно заманчивым, поэтому он решил сосредоточиться на главном камне преткновения. – У нас было бы будущее, которое не закончится, когда следующим летом ты выпустишься из колледжа и отправишься со своей блестящей ученой степенью покорять мир, что, впрочем, тебе и следуетсделать. У нас нет ничего этого, и если продолжать в том же духе, не будет. Если тебе станет от этого легче, меня это совсем не радуем. Я буду скучать по тебе сильнее, чем думал. – Он перекатился на спину и уставился в потолок, тот хотя бы не смотрит на него ошарашенными глазами. – Ты совсем не это хотел услышать, да?

– Я… – Стерлинг явно не знал, что сказать, и едва ли его можно было за это винить. Последовало долгое молчание, а потом он снова нерешительно дотронулся до Оуэна – в этот раз до его груди. Осторожное, нежное поглаживание кожи кончиками пальцев. – Во-первых, если вы думаете, что я закончу и уеду, вы меня плохо слушали, я собираюсь получать степень магистра – может быть, даже не одну, – а потом, возможно, и докторскую. Думаю, использовать как можно больше отцовских денег. К тому же это даст мне время решить, чем я хочу заниматься.

– Значит, ты еще не решил? – спросил Оуэн.

Стерлинг пожал плечами.

– Время есть. Я по-любому собираюсь поступать в магистратуру, так что у меня еще по меньшей мере два года здесь. Может быть, четыре. И… просто к сведению, раз уж мы с вами все равно говорим о том, о чем, по нашему мнению, другой не желал бы услышать… Я хочу всего этого. Кино, друзей, отдых. Будущего. Я знаю, вы считаете меня слишком незрелым, но я думаю, вы неправы.

– Я не считаю тебя слишком незрелым для того, чтобы влюбиться, – возразил Оуэн. – В конце концов, тебе почти двадцать один. Я просто думаю, что влюбиться в меняможет оказаться несколько… проблематично. Я дал тебе то, что внезапно помогло тебе разобраться с твоей жизнью; недавно ты не мог дать выход этому – всей этой скопившейся массе эмоций и желаний, а теперь у тебя есть то, чего ты хотел, пусть и не подозревая об этом. – Он перевернулся на бок, лицом к Стерлингу и печально посмотрел на него. – Я твоя фея-крестная, и я это понимаю. А еще я намного старше тебя и знаю, что никогда не брошу этот образ жизни. Не смогу. А ты еще не знаешь этого наверняка, только не после пары месяцев.

– Значит, я подожду, – сказал Стерлинг. Сейчас он казался таким уверенным в себе и способным быть терпеливым, что любой поверил бы ему. – Я подожду сколько потребуется. Когда, по-вашему, я буду знать это? Через год? Два?

Оуэн вздохнул.

– Я знаю, когда ты в тридцати секундах от того, чтобы воспользоваться стоп-словом, и знаю, когда ты вот-вот кончишь. Я также знаю, когда ты пытаешься обмануть меня, говоря, что якобы перешерстил уйму литературы для работы над эссе, когда нам обоим известно, что ты лишь пролистал книги по верхам, чтобы провести побольше времени со мной. Но я не знаю, сколько времени нужно, чтобы исчезла новизна ощущений от того, что тебя шлепают по заднице. Может быть, это никогда не произойдет; на первый взгляд, ты саб от природы – немного настырный, но не для меня. Однако я не раз видел, как люди уходят из Темы; влюбляются в кого-то, кого шокировало бы, если бы его попросили отшлепать кого-то или наоборот, а любовь важнее странных вкусов в сексе. Или после рождения ребенка, когда родители решают, что паддлы и наручники не стыкуются с памперсами и игрушечными мишками. – Он опер подушку на спинку кровати и сел. – Если ты хочешь сочетать сессии с обычным времяпровождением – и например, ходить куда-нибудь время от времени, это можно устроить, но, должен предупредить, это изменит положение вещей.

– Это было бы здорово, – с воодушевлением ответил Стерлинг. – Я был бы не против. То есть я не об изменении положения, но мне хотелось бы узнать вас получше. И вряд ли я когда-нибудь заведу детей… хотя может быть, вы хотите их? Я знаю, у вас были женщины… – Эта мысль явно встревожила его.

Оуэн фыркнул.

– Поверь мне, отца из меня не выйдет. На практике мне пришлось преподавать в начальной школе, и после шести месяцев вытирания сопливых носов, успокаивания нытиков и хулиганов и общения с маленькими принцессами, я решил, то мое счастье – обучать студентов. С детьми очень трудно работать, а я слишком эгоистичен, чтобы жертвовать жизнью ради кого-то еще – кого-то, кого я даже не знаю, кто может вырасти кем угодно. – Он вскинул брови. – Ты совсем не хочешь детей? В наше время нет ничего невозможного; в конце концов, есть и усыновление, и суррогатное материнство…

– Я никогда не думал об этом, – сказал Стерлинг. – Нет, дети мне нравятся, ну вы понимаете, чужие. Думаю, мама до сих пор ждет, что я исправлюсь и пойму, что вовсе не гей. Когда она узнает о БДСМ… повезет, если она не взорвется. – Похоже, он относился к этому куда более спокойно, чем думал Оуэн, как к чему-то неизбежному.

– Я никогда не рассказывал об этом родителям, – сказал он. – О, они знали, что я бисексуал, и… – Он нахмурился. – Не знаю, что они об этом думали, – признался он. – Я привел домой своего первого бойфренда после целой вереницы девушек, и родители спросили, не гей ли я, и я ответил, что нет, просто мне кажется, что этот парень очень сексуальный. После него у меня снова появилась девушка, и они просто перестали спрашивать. Ко всем моим партнерам они относились одинаково, и если им и хотелось, чтобы я исправился, они никогда об этом не упоминали. – Он пожал плечами и, повинуясь порыву, скользнул рукой в ладонь Стерлинга, обрадовавшись, когда в ответ тот слегка сжал его пальцы. – А когда я обзавелся квартирой, то перестал знакомить их со своими любовниками. Это стало слишком сложно и опасно. Они знали Майкла, но понятия не имели, чем мы с ним занимались вместе. Я старался делать так, чтобы они поменьше встречались. Он бы, конечно, снял ошейник, если бы я ему приказал, но нужно было быть слепым, чтобы не заметить, как он вел себя рядом со мной. Я умею притворяться нормальным; Майкл – не хотел. Я завидую его самоуверенности, но я просто не мог пойти на это. – Он провел большим пальцем по костяшкам Стерлинга. – Ты, должно быть, очень близок с матерью, если думаешь о том, чтобы рассказать ей об этом?

Ему вдруг подумалось, что рассерженная родительница может броситься в университет, требуя, чтобы учителя, совратившего ее сына, уволили, но мысль о том, чтобы попросить Стерлинга не упоминать его имени показалась ему глупой. Оуэн не афишировал свою личную жизнь, но не стыдился ее, и тут он чувствовал себя не вправе диктовать Стерлингу, что делать.

Даже если ему грозит увольнение.

– Пожалуй, – согласился Стерлинг. – Да, мы довольно близки. Ей я первой рассказал, что гей, и именно она посоветовала мне не говорить отцу. По крайней мере в лоб ему я так ничего и не сказал… но я никогда не ходил на свидания или школьные дискотеки, не обсуждал девушек, чтобы сбить его с толку. Я все время говорил о своих друзьях, и судя по тому, как отец на меня смотрел, ему это не нравилось, хоть он и не говорил. – Его губы дрогнули. – Но, конечно, он никогда не забывал говорить мне о другом.

– О чем именно? – спросил Оуэн.

Вздохнув, Стерлинг опустил голову и коснулся губами широкой костяшки большого пальца Оуэна.

– Ну вы знаете, что обычно говорят в таких случаях. Что если я продолжу общаться с парнями из бейсбольной команды вместо того, чтобы встречаться с девушками, люди начнут подозревать, что я гомик. Он был вне себя от радости, когда я вывихнул плечо и не мог больше играть, пока я не записался в театральный кружок. – Понизив голос, видимо, имитируя отца, Стерлинг протянул: – Ты же знаешь, какая репутация у мальчиков, которые участвуют в театральных постановках, не так ли, Уилл? Уверен, ты не станешь рисковать опозорить наше имя.