Выпили много, затем все трое пошли к реке, сфотографировали несколько кадров и заскучали.

День был жарким, солнце припекало так, что только в тени еще можно было дышать. Ребятишки, бегая по отмели, оглашали воздух звонким, неумолчным криком.

— Товарищи, а как вы смотрите на то, чтобы искупаться? — предложил Андрей Николаевич.

Гуляев охотно поддержал предложение толстяка, сказав, что он может достать лодку, они переправятся на ту сторону и там искупаются. Никитин согласился, и Гуляев берегом вверх по течению пошел за лодкой.

Скрываясь от солнца в тени моторного баркаса, поставленного на козлы под окраску, они долго ждали, пока Гуляев не пригнал к берегу небольшую парную лодку.

Андрей Николаевич любил занимать командные посты, поэтому претендовал на место у руля, однако, когда он уселся на корме, нос лодки подскочил кверху, а корма зачерпнула воду. Пришлось толстяка пересадить на середину, а к рулю сел Никитин.

Ниже по течению была сделана перемычка, В прежнее время уже в середине лета речка мелела и ребята легко переходили ее вброд, теперь река была полноводной до глубокой осени и около города достигала значительной ширины.

Старик греб хорошо, широким, сильным взмахом, весло не уходило у него в воду по самый валек, а строго по край лопасти и выходило из воды ровно, без брызг. У старика было не по годам сильное, тренированное тело.

Никитин родился и вырос в Куйбышеве, все школьные каникулы он проводил на Волге. Его дядька, судовой механик на товаро-пассажирском пароходе «Магеллан», с началом школьных каникул брал Степана к себе на пароход. «Магеллан» долго выстаивал у всех пристаней, разгружаясь и принимая грузы, и Степан большую часть — всей навигации проводил в воде, плавал как рыба, нырял с открытыми глазами, дольше всех своих сверстников мог быть под водой.

Опустив руку за борт и ощущая освежающую прохладу реки, Никитин вспомнил свое детство и юность на Волге и с нетерпением ждал той минуты, когда он сможет раздеться и прыгнуть в воду.

Но вот они добрались до берега и вытащили нос лодки на отмель. Гуляев, выбрав чистое место, воткнул в землю весла и, сняв рубашку, повесил ее на лопасти. В тени этого своеобразного тента они разделись. Легкий ветерок приятно освежал тело.

— Вы плаваете хорошо? — спросил Никитина старик.

«Как рыба», — хотел ответить Никитин, но сказал:

— Как топор, даже стыдно признаться.

— Сейчас река поднимется и выйдет из берегов, — пообещал, приближаясь к воде, Андрей Николаевич. — По закону Архимеда тело вытесняет столько жидкости, сколько весит погруженная часть. — С этими словами он зачерпнул горстью воду, взвизгивая и охая, побрызгал подмышками и полез в речку.

Гуляев широко раскинул руки и зажмурился от яркого солнца. Ветерок развевал его длинные волосы, пальцы его ног цепко, точно когти птицы, вцепились в край камня, на котором он стоял. И весь он приземистый, мускулистый, с бронзово-загорелой кожей, покрытой темными волосами, был похож на большую, хищную птицу.

Андрей Николаевич неподвижно держался на спине, и течение медленно относило в сторону его большое, тучное тело.

А Никитин лежал на леске, подложив руки под голову, и думал:

«Почему он на вопрос Гуляева ответил, что плавает, как топор?» Он несколько раз задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Это было подсказано каким-то подсознательным чувством.

— Пошли, Степан Федорович? — спросил Гуляев.

— Боюсь, купаюсь первый раз в этом году. К тому же я пьян, у меня все кружится перед глазами…

— Ничего, в холодной воде хмель как рукой снимет! Пошли! — оказал старик, легонько подталкивая Никитина к воде.

Намерения Гуляева. Становились для Никитина ясными, он решительно шагнул к реке и бросился в воду. Никитину хотелось размахнуться саженкой, а он должен был, загребая по-собачьи руками, тянуться за Гуляевым, плывшим сильным, свободным брасом.

Старик то отдыхал, лежа на спине, и поджидал Никитина, то вырывался вперед, то так же быстро возвращался назад, приговаривая: «Хорошо! Хорошо, черт возьми!»

Когда они были на середине реки и Никитин, тяжело дыша, подплыл к Гуляеву, он увидел лицо старика и понял, что с ним происходит что-то неладное.

— Судорога!.. Степан… Помогите! Помог… тону!! — закричал Гуляев.

Никитин быстро осмотрелся: Андрей Николаевич был далеко. Никитин понял, что старик умышленно, чтобы избежать свидетеля, затянул начало этой ловко разыгрываемой драмы.

«А вдруг все это правда? — неожиданно подумал Никитин. — Вдруг старик действительно, не рассчитав свои силы, тонет?!»

Он сделал несколько сильных взмахов и оказался подле Гуляева. Старик с криком «тону!» схватил его обеими руками за шею и сдавил с такой необычайной силой, что Никитин на миг потерял сознание.

Очнулся он, коснувшись ногами дна, открыл глаза и, встретившись взглядом с Гуляевым, быстро оценил обстановку. Огромным физическим усилием Никитин оторвал руки старика от своего горла и энергичным толчком поднялся на поверхность… Вслед за ним поднялся и старик, кашляя и извергая ртом и носом целые водопады воды, он то погружался под воду, то всплывал опять.

Схватив Гуляева за волосы и притянув к своему левому плечу, сильно загребая правой рукой, Никитин поплыл с ним к берегу.

Старик был в сознании, но очень слаб.

Когда Никитин вытащил его на берег, взял на руки, отнес и, положив на траву, послушал сердце, то убедился, что сердце его билось отличными ровными ударами и пульс был совершенно нормальный. Включаясь в эту игру, Никитин с обеспокоенным лицом спросил его:

— Ну что, Сергей Иванович, вам лучше?

— Спасибо… Вы мне спасли жизнь… — почти беззвучно ответил старик.

Никитин понял: несколько минут тому назад он был на волосок от смерти. Он шел по следам зверя, а зверь шел по его следам — они оба шли по замкнутому кругу.

34. НА СМОЛЕНЩИНЕ

Только в четверг удалось Никитину выехать на родину Гуляева; а в девять часов сорок две минуты, точно по расписанию, Никитин вышел в Смоленске из вагона скорого поезда и отправился в буфет нового вокзала.

Здесь он позавтракал и расспросил, как ему добраться до цели. Оказалось, нужно было по шоссе Смоленск — Починок — Рославль километров пятьдесят — до Пересна — ехать на попутной машине, затем по проселочной дороге двадцать километров на запад до самой реки Сож пешком, а если повезет, то на случайной подводе.

Хотелось до наступления вечера добраться до места, и Никитин, не задерживаясь, вышел на южное шоссе.

«Голосовать» ему пришлось недолго, уже через несколько минут остановился газик, и он подсел к шоферу в кузов. Это была машина колхоза «Рассвет» из-под Пересна. Шофер отвозил в Смоленск на колхозный рынок, где была торговая палатка колхоза, салат, цветную капусту, зеленый лук и землянику, обратно он вез пустую тару и два ящика масляных красок — колхозники ремонтировали клуб.

Шофер, молодой словоохотливый паренек, был рад попутчику. Он охотно выкладывал перед москвичом, словно коробейник, похваляясь товаром, все колхозные новости, но это не мешало ему лихо вести машину. Оберегая рессоры, он осторожно притормаживал на плохих участках дороги, на хороших же давал такой газ, что стрелка спидометра подскакивала к шестидесяти, а то и к семидесяти километрам.

Шофер хорошо знал район и уже через полтора часа затормозил перед проселком, наотрез отказавшись взять у Никитина деньги, простился и уехал.

Перед Никитиным была неширокая дорога: посередине узкая змейка зелени, по краям неровные взрытые колеи, а слева и справа стеной стояли хлеба, наливался тучный золотистый колос. Время приближалось к полудню, начинало припекать. Никитин ровным, неторопливым шагом пошел на запад. Он шел, напевая себе под нос песенку без конца и без начала, и думал о том, что его ждет во Всесвятах.