— Пора бы заглянуть к Матушке Тэнтрип и чего-нибудь выпить, — предложил Рой.

Они зашли в бар, теперь уже ярко освещенный, и Рой заказал две пинты горького. Здесь было еще несколько мужчин, по большей части молодых, тренированного вида — возможно, военные в штатском; Рой, похоже, их знал: он кивнул им запросто через бар.

— Не пожалеешь, точно тебе говорю, — сказал Рой. — Я о тренировках. Я, с тех пор как начал, форму набрал не поверишь как. Никто, конечно, не знает, сколько эта чрезвычайка продлится, но, так или иначе, все на пользу.

Рейнард заметил, что в речи приятеля уже не в первый раз промелькнуло слово «чрезвычайка»; сначала оно его озадачило, но он уже потерял охоту доискиваться значения терминов, которые употреблял Рой. Он предположил, что под «чрезвычайкой» Рой подразумевал просто общую ситуацию со времени войны; и в самом деле, официально «чрезвычайное положение» существовало до сих пор: никто его не отменял. Он ощутил мимолетную вину за свою неосведомленность в международных делах, вспомнив, как халтурно читал «Таймс», заголовки которой, даже когда он на них смотрел, будто расплывались бессмысленными пятнами. Ему казалось, что «кризис» стал уже чем-то вроде перманентного состояния умов: его принимали, как принимают погоду или часы работы банков, не подвергая сомнению и не ожидая ничего иного.

За второй пинтой Рой стал еще доверительней. Он говорил понизив голос, почти заговорщицки; его глаза сверкали необычайным возбуждением.

— Между нами говоря, — шепотом сказал он, — очень похоже, что события назревают быстрее, чем думает большинство. Я тут общался недавно с парой «шишек» — они, конечно, ничего не говорят, но мы и между строчек читать умеем.

Рейнард, ставший, как обычно, от пива более восприимчивым и менее критичным, слушал с возрастающим интересом. Даже сейчас он не понимал всего того, на что намекал Рой в своей речи, однако полагал, что довольно хорошо представляет себе основные детали. Уже в тот вечер, когда его друг впервые появился в Прайорсхолте, Рейнард ощутил необычайную убежденность в авторитете Роя; тогда он, конечно, не ведал о природе этого авторитета, но даже в самую первую их встречу сердце его и так дало внутреннее согласие, обет верности, не требовавший для подтверждения никакой формальной клятвы.

— И я догадываюсь, — говорил Рой, — что те тоже укрепляются — не в открытую, конечно; официально это просто рутинная операция — но, судя по тому, что видно и слышно, похоже, что к Блэдбину и Клэмберкрауну стягивают крупные силы. Может, это, конечно, просто блеф, но кое-кто из наших ребят уверен, что те ничего хорошего не замышляют…

Захмелев со второй пинты, Рейнард почти не вникал в то, что говорил Рой; ему довольно было смотреть вблизи на лучащееся здоровьем, обветренное лицо, на темные заводи глаз и подвижные губы под короткими щетинистыми усами. Пришло время уходить. Они вышли из бара и направились к машине Роя; стоял очень тихий вечер, шоссе почти вымерло, и крика чаек было не слышно. Рой сел в машину, не проронив ни слова, и Рейнард вслед за ним. Ему показалось, что он, должно быть, ошибся насчет местонахождения паба, так как до материнского дома они доехали необычайно быстро.

От настойчивого приглашения зайти чего-нибудь выпить Рой отказался вежливо, но твердо.

— Дел полно, — улыбнулся он. — Значит, не забудь — завтра вечером, в то же время на том же месте. Захвати шорты и — спортивная обувь у тебя есть? Отлично, ну тогда до встречи. Бывай!

Он завел машину и отъехал. Зайдя в дом, Рейнард подумал, что вернулся сегодня гораздо позже обычного, и виновато признался в этом матери. Однако миссис Лэнгриш восприняла его задержку с обычной безмятежностью; и действительно, когда он взглянул на часы в гостиной, то увидел, что еще вовсе не так поздно, как он вообразил. Он решил, что, должно быть, ушел из банка раньше, чем ему тогда показалось.

Ближе к ночи, перед сном, он ненадолго вышел в сад подышать воздухом. В тишине ему опять почудился далекий сигнал горна, и он припомнил, что Рой сказал что-то про «Блэдбин и Клэмберкраун». Тогда он оставил это замечание без внимания; теперь же вновь поймал себя на мысли, преследовавшей его уже несколько дней. Загадочный район, известный как Клэмберкраун, лежал за холмами к юго-востоку — и именно с той стороны, как ему казалось, доносились звуки горна. Рейнард безуспешно попытался вспомнить, что конкретно Рой сказал об этой местности; но он устал, выпил две пинты пива, и слова Роя — в чем бы они не состояли — совершенно изгладились из его памяти. И все же, пока он стоял в саду, напряженно вслушиваясь в темноту, ему на память пришел один случай, когда-то давно приключившийся с ним самим: он снова вспомнил дни раннего детства, когда исхаживал мили по лесистым холмам в поисках заброшенного постоялого двора под названием «Пес». Он так его и не нашел — но как-то в жаркий августовский день, пробираясь сквозь плотные заросли, вдруг выбрался на поляну и увидел вокруг себя солдат. То был, как он потом узнал, пехотный батальон, вставший лагерем в этом уединенном месте для каких-то особых полевых учений… Испугавшись багровых, ухмыляющихся рож, он развернулся и бросился наутек по той же тропинке, по которой пришел, — вслед ему несся хохот и свист. Это происшествие так его поразило, что он на годы оставил поиски Клэмберкраунского «Пса»; когда же он перерос этот нелепый страх, то обнаружил, что и давняя его мечта найти постоялый двор тоже исчезла.

6. Двойственный образ

На следующее утро Рейнард проснулся во власти странного и неотступного волнения, причину которого несколько минут не мог себе уяснить. Внезапно он вспомнил: сегодня ему предстояло начать «тренировки».

Его волнение было наполовину приятным, наполовину смешанным со страхом, и он испытывал некоторое облегчение от того, что, несмотря на свое обещание пройти курс, который его приятель неоднократно называл «переподготовкой», он пока что не связал себя обязательством определенно записаться по контракту. Он отчего-то посчитал невозможным рассказать обо всем матери и, прежде чем уйти в банк, предупредил ее, что он, вероятно, задержится на работе и ей не стоит ждать его с ужином. У него не было особых причин выдумывать эту отговорку, и он также мог бы обойтись и без объяснений, что армейская сумка ему понадобилась, чтобы отнести кое-какие бумаги, над которыми он работал дома, — на самом же деле в ней лежали футбольные шорты и парусиновые туфли для бега, оставшиеся у него от военного обмундирования. В «тренировочной программе» Рейнарда не было, безусловно, ничего предосудительного — и все же ему казалось необходимым держать это от матери в секрете: кроме всего прочего, это могло причинить ей «беспокойство» — она, возможно, вообразила бы, что не сегодня-завтра начнется война…

То, что его инстинктивная скрытность, похоже, была не напрасной, выяснилось, когда этим утром в банк пришел Рой. На сей раз Тэд Гарнетт был занят с клиентом, и Рой направился прямо к отделению Рейнарда. Они обменялись вежливыми приветствиями; Рой протянул чек на десять фунтов и, пока Рейнард выдавал ему наличные, обронил несколько замечаний о погоде (она оставалась теплой и безоблачной), о новостях дня и о фильме в местном кинотеатре. Он как будто куда-то спешил и, сосчитав деньги, тут же собрался уходить. Помня о том, что они не назначили точного времени для вечерней встречи, Рейнард собрался с мужеством и окликнул Роя — довольно громко, так как тот уже отвернулся от стойки.

— Послушай, — позвал он вслед удаляющейся фигуре, — я забыл сказать — я, может быть, сегодня немного задержусь.

Рой повернулся кругом, обратив к Рейнарду лицо, на котором, кроме обычной благожелательности, читалось довольно бестолковое непонимание.

— Извини, приятель, это ты мне? — переспросил он. — Я что-то не расслышал…

Зная, что произнес свои слова совершенно отчетливо и к тому же опасаясь привлечь внимание коллег, Рейнард виновато опустил глаза.