Думчев отошел в сторону, прошел через открытую полянку и остановился.
Высоко в небо упиралась вершиной огромная голая, лишенная зелени каменная гора. К горе прилепилось белесоватое полукруглое сооружение. Оно в нескольких местах было просверлено. Подойдя ближе, я увидел, что отверстия эти гладкие и круглые.
— Лучшего места для хранения вещей не найти, — сказал Думчев. — Мы перед жильем халикодомы, пчелы-каменщицы. Молодые пчелы, пробив крыши своих гнезд и общий свод, улетели. Сейчас там пусто, все здесь будет в сохранности.
Думчев взял из моих рук узел, поправил за спиной мешок с картоном и стал легко взбираться на гору. С горы он перебрался на прилепившееся к ней белесоватое сооружение.
Я едва-едва вскарабкался вслед за ним. Все вещи Думчев опустил на длинных веревках в отверстие свода сооружения, а затем заложил отверстие камнями.
— Надеюсь, вы запомните это место? — спросил он.
— Но это невозможно!
— Учитесь топографии у пчел.
— Топографии? При чем тут топография? Здесь инстинкт. Результат миллионов лет приспособления. Но инстинкт слеп! До крайности ограничен, всегда автоматичен!
Я сказал это резко. Но разве я хотел быть резким?
Однако сам я почувствовал, что получилось обидно и назидательно.
Думчев решительно возразил:
— Вздор! Пчела всегда без ошибки находит свое гнездо.
— Да, это так! — уже запальчиво вскричал я. — Но перенесите это же гнездо в сторону, пусть совсем близко, так, чтобы пчела видела его, и она не узнает свое же гнездо. Она возвращается только к тому месту, от которого отлетела. Здесь инстинкт. А вы сказали: человеку надо учиться у пчелы, подражать ей. Ведь это нелепо! В безбрежном океане человек найдет человека. Разум создал компас и другие сложнейшие инструменты.
Угрюмая складка легла возле губ Думчева. Наступило тягостное молчание. Потом Думчев сказал:
— А все же человек учился у пчелы-халикодомы. Она приготовила цемент. Из цемента построила вот это жилье для своего потомства. Известково-глинистая земля, смоченная слюной пчелы, «схватывается» на воздухе и затвердевает навсегда! — Думчев почти выкрикнул это слово — «навсегда».
По-видимому, он был очень уязвлен моим замечанием, что людям нечему учиться у халикодомы. Я молчал.
Мое молчание он принял за возражение. С каким-то вызовом, не глядя на меня, он продолжал:
— Она, эта скромная пчела-каменщица, преподнесла человеку в дар тайну цемента.
Я попытался возразить Думчеву, но он резко прервал меня:
— Древний человек был весьма наблюдателен. Египтянин заметил: халикодома строит свое гнездо на камне из цемента. И строители египетских пирамид обратились к цементу. В этом они подражали халикодоме. Цемент скрепил пирамиды навсегда! До наших дней!
— От некоторых пирамид осталась груда развалин, — возразил я.
При этом я почему-то вспомнил подпись под рисунком пирамиды в одном альбоме по истории древнего Египта: «Не суди обо мне низко по сравнению с каменными пирамидами, потому что меня строили так: глубоко в болото погружали жердь, затем ее вынимали и собирали прилипший к ней ил; из этого ила сделаны мои кирпичи»-Эту надпись одного фараона на пирамиде я прочел вслух Думчеву.
— Знаю, знаю! — сказал Думчев. — Пирамида Асихиса. Хвастовство не помогло — она рассыпалась. Но раскопки установили, что для скрепления кирпичей египетские строители тоже употребляли известковый вяжущий раствор — цемент халикодомы. У нее учились.
— Сергей Сергеевич, строительство пирамид древними египтянами — дело истории. Уже открыты новые вяжущие материалы — портландцемент, гидравлический цемент. Цемент дал возможность создать новый строительный материал — бетон. Теперь люди строят из железобетона здания, огромные мосты, перекрытия… И вовсе не пчела подсказала изобретение железобетона.
Думчев вслушивался, он повторял едва слышно:
— Железобетон… бетон… гидрав… Не понимаю…
— Согласитесь же со мной, Сергей Сергеевич, — сказал я тихо. — Человеку нечему учиться ни у этой пчелы, ни у других насекомых — у этих живых машин.
— Что? Как вы сказали?
— Все эти насекомые — живые машины! Низшие организмы!
Какой болью исказилось лицо Думчева! И я понял: горькая обида легла между нами.
Мы спустились на землю. Вот и случилось, сказал я себе: не сдержался и причинил боль тому человеку, к которому привязался еще тогда, когда не знал и не видел его. А ведь я так искал, ждал встречи с ним в этой Стране Дремучих Трав! Он спас мне жизнь… А вот я нанес ему обиду.
Я шел вслед за Думчевым. Солнце уже было совсем высоко. Я все хотел сказать, что чувствую себя виноватым перед ним, но не знал, с чего начать.
Когда в воде не тонешь
Шумела речка Запоздалых Попреков, к которой мы приближались, и вот уже из-за деревьев-трав блеснули ее бурливые воды.
— Через речку мы переправимся на плоту. Он привязан здесь, у поворота. На том берегу мы пойдем по следам скарабеев. Настигнем их, отберем вторую крупинку обратного роста, — сказал Думчев.
Длинными баграми (сухими иглами сосны) мы оттолкнулись от берега и поплыли.
Рядом с плотом плыли огромные водяные чудовища — живые «лодки» с веслами на уключинах.
Опытной рукой Думчев направлял плот к берегу. Вдруг мне послышалось, что недалеко кто-то ударяет веслами по воде. Оглянулся и… засмотрелся. Рядом с плотом плыли огромные водяные чудовища — живые «лодки» с веслами на уключинах. Эти «лодки» с большими пристальными красными глазами то высматривали что-то в воде — замирали и двигались очень медленно, то сразу устремлялись вперед. Весла, обросшие щетинками, били по воде, и с неизмеримой быстротой «лодки» неслись по глади реки. Гибель наша была бы неминуема, если бы хоть одна из «лодок» задела на ходу наш плот — он мгновенно перевернулся бы.
— Наблюдайте! Гладыш — прообраз весельной лодки. Задние ноги этого водяного насекомого — весла — держатся точно на уключинах, и концы их покрыты щетинками. Сильнее толкайте плот! — крикнул Думчев. — Гладыш настигает!
И почти тут же волна окатила нас. Плот закачался, завертелся. Думчев перебежал на другой конец плота. Равновесие трудно было восстановить. Плот сильно заливало водой. Он накренился, и один его край ушел под воду. Думчев выровнял его.
Опасная минута прошла. Думчев спокойно говорил, работая багром:
— Кто знает, не подсмотрел ли первобытный человек, как передвигается по воде гладыш? Посмотрел — и научился делать весла с уключинами…
Думчев не договорил. Толчок снизу! Плот встал отвесно, и мы оба оказались в воде.
Волны захлестывали нас и относили в сторону.
— Гладыш рядом! Ныряйте!
И Думчев исчез под водой. Я нырнул за ним.
Видение ли это? Под водой предо мной возник необычайный хрустальный терем. В этом тереме, на стволе какого-то дерева, спокойно сидел Думчев и знаками приглашал меня к себе.
Нет, это не видение! Вот и я оказался под прозрачным, точно хрустальным колоколом.
«Аргиронета! Серебрянка!» — сообразил я, вспомнив все, что читал о подводных аэростатах в записках Думчева.
— Дышите здесь спокойно, как на земле, — услышал я ровный голос Думчева, когда устроился рядом с ним на стволе.
Я стал осматриваться. Сквозь прозрачную оболочку терема, в котором мы сидели, я видел, как толстые стволы незнакомых мне подводных деревьев тянулись со дна речки, сплетались, переплетались, дрожали в зыбкой воде и уходили ввысь. Длинные боковые стебли стлались по течению, точно уплывали куда-то далеко-далеко.
Видно, мало стало места на земле могучей растительности Страны Дремучих Трав, и она ринулась в воду.
Вдруг за густыми переплетами водорослей, совсем недалеко от нас, я увидел горящие глаза. От ветки к ветке, от ствола к стволу потянулись канаты.