— Нет! Нет! — вскричал я. — Зачем же людям заниматься поисками каких-то составов, уменьшающих и восстанавливающих рост? Современные микроскопы помогают человеку достаточно хорошо изучить мельчайшие организмы.

— Не живя, не бывая в Стране Дремучих Трав, изучать ее?! Глядеть через стекла микроскопа?..

Я не ответил на это замечание. Разговор между нами прервался.

Потом я услышал, как он опять говорит сам с собою:

— Но как же он, этот суетливый человек, оказался здесь, недалеко от моего дома?

— Как? — воскликнул я. — Ведь все началось с листков в букете…

Думчев с недоумением посмотрел на меня:

— О каком букете вы говорите?

— Однажды вечером в номер гостиницы ко мне залетел букет цветов, а в нем листки, загадочные листки…

— Вы что-то путаете, молодой человек.

— Ничуть!

— Букет цветов… листки… гостиница… — Он сердито пожал плечами.

Я продолжал:

— Листки были прочитаны под микроскопом, листки вашего дневника.

Лицо Думчева осветилось тревожной радостью.

— Так он найден? Он дошел до людей?

— Кто? О ком, о чем вы говорите?

— О своем дневнике открытий, сделанных за все годы моего пребывания в Стране Дремучих Трав. Все ли, все ли листки дневника найдены?

— Три листка! Три листка. Они были загадочны и непонятны.

— А их было много, очень много! — с горечью сказал Думчев. — Их едва тащил на себе мой верблюд. Но он погиб, мой верблюд, мой паук-волк. А я все шел и шел… На северо-восток, на северо-восток, к беседке. Я хотел переправиться через Великую Медленную реку. Буря… Плот перевернулся. Под водой чудовище охраняло мой дневник. А потом… ветер унес листки. Ветер…

Думчев замолчал. А я все больше и больше верил в то, что он скоро, может быть уже сегодня, вернется к людям. И не надо будет думать о чернилах, не надо будет у бумажных ос добывать бумагу. Думчев вернется к людям и спокойно вспомнит, восстановит, повторит то, что было в его дневнике. Сколько бед, невзгод, злоключений преодолел он, сколько отваги, труда, настойчивости, изобретательности проявил, чтобы обогатить человечество новыми знаниями и донести свой дневник людям, дневник, от которого остались только три листка!.. Теперь все это позади.

Я хотел сразу же заговорить об этом, но не знал, с чего начать. Крупинка роста лежала на земле перед нами. Стоило только развязать плащ. Но ведь один раз я протянул ему крупинку, а он отвернулся от нее. Почему?

Думчев прервал мои размышления и задал свой первый вопрос:

— Да, вы говорили, что люди еще не изобрели сложных составов, влияющих на рост живого организма. Но как же вы здесь очутились?

— Случилось так, что в моем распоряжении оказались порошок и две крупинки. Они лежали на столе в фанерном домике.

— И вы проглотили порошок, не так ли?

— А вот эта крупинка, Сергей Сергеевич, сохранена для вас, — сказал я твердо и спокойно и протянул ее.

— Мешок! Посмотрите, какой хороший мешок!

— Где? О чем вы говорите?

— Движется большой мешок. Как, вы не видите? — Думчев указал на большую гусеницу, похожую на ту, которую я принял когда-то за удава.

— Почему вы эту гусеницу называете мешком?

Но Думчев уже сорвался с места и побежал за гусеницей, скрылся в травах.

Скоро он вернулся и весело воскликнул:

— Выследил! Из добротных шелковых ниток сплетет она оболочку — кокон. А я ее из этого мешка вытряхну.

Будет для вас хороший спальный мешок. — Он похлопал ладонью по своему дорожному мешку. — Не хуже этого… Но я вернулся к прерванному разговору:

— Так вот, Сергей Сергеевич, были у меня две крупинки. Одна вот эта…

— А другая? — спросил Думчев.

— Другую закатали скарабеи.

— Понимаю, понимаю… Закатали в навозный шар. А не укажете ли вы место, где видели в последний раз скарабеев с навозным шаром? Отобрать у них крупинку! Что ж, человеку перехитрить зверя нетрудно. Если скарабеи катили шар-кладовую, то есть такой шар, в который они откладывают яйцо, то крупинка будет наша. Но если… если скарабеи катили шар не для потомства, а чтобы съесть его, то она погибла!

Горькая обида

Горькая обида, тягостное недоразумение стали между мной и Думчевым.

Как это случилось?

От места схватки с богомолом, из страшных пил которого меня спас Думчев, мы отправились на поиски скарабеев. Мы шли к речке, чтобы переправиться на другой берег — туда, где скарабеи столкнули меня в воду. Думчев шел впереди. За плечами он нес большой мешок с картоном, добытым в осином городе, в руках — саблю.

Как я вскоре убедился, Думчев почти каждый день подстерегал гусеницу, когда она, выпустив нити-веревки, подвешивается к растению и изготовляет кокон. Думчев перерезал веревки острым кусочком раковины, вытряхивал гусеницу из кокона-мешка, а затем пропитывал его специальным составом. Так кокон гусеницы стал мешком. В Стране Дремучих Трав можно было с успехом раздобыть и воск, и креозот, и лаки, и йод, и другие сложные составы.

Думчев шел легко и быстро. А я тащился за ним со своим узлом-плащом. В нем были шар-крупинка и деревянная ложка, с которой я не хотел расставаться.

Я шел и думал: почему, когда я протянул Думчеву крупинку роста, он на нее и не посмотрел, а заговорил о… чернилах? Странно… А ведь стоило ему принять крупинку — и через час или два он был бы у себя за столом в лаборатории. После стольких лет одиночества!

А здесь ему еще придется превращать в бумагу картон, который он несет в мешке за спиной.

Думчев словно угадал мои мысли. Он сказал: — Человек многое подсмотрел у насекомых, люди многое взяли у них для развития культуры… Хотя бы чернила…

Я, конечно, стал сразу же объяснять, что чернила производятся из анилиновых красок.

— Вы, видно, не понимаете, о чем я говорю, — возразил Думчев. — Человек еще до ваших красок заметил чернильно-ореховую муху и те странные наросты, которые она делала на растениях, — чернильные орешки… Простая вещь — чернила, а какой скачок сделала с их появлением человеческая культура. Наблюдать, исследовать жизнь насекомых. Здесь столько богатств!

— Чернила — это мелочь, — возразил я.

— Насекомое прокалывает лист, — продолжал Думчев, оставив без внимания мои слова, — откладывает яичко, потом образуется орешек, в котором живет личинка. И люди стали приготовлять из этих дубовых орешков чернила. А бумага? Бумажные осы подсказали человеку, как производить бумагу из древесины. Бумага из льняного тряпья стоила слишком дорого. А культура человечества требовала много, очень много удобного и дешевого материала для письма — бумаги. Осы уже миллионы лет выскребывают своими челюстями волоконца дерева, растирают их в мелкий порошок и, выделяя клейкую жидкость, слепляют бумажный шарик. Этот шарик они прессуют челюстями, превращают его в тоненькую пластинку. И материал для стен их жилищ готов. Только лет его назад был открыт секрет производства бумаги из древесины. И на такой бумаге мы сейчас пишем и печатаем книги. Ведь это технический переворот, огромный скачок культуры вперед!

Мы шли дальше.

Я думал: какое странное торжественное выражение было на лице Думчева, когда он заговорил о чернильных мухах, о бумажных осах, а вот когда я ему протянул крупинку роста, он будто ее и не заметил. «Почему?» — спрашивал я себя. Смутная, пугающая догадка пришла мне в голову: неужели страстность и одержимость исследователя, открывателя победили в нем желание вернуться в большой мир? Неужели он не хочет расставаться со Страной Дремучих Трав?

Вдруг Думчев остановился и заговорил сам с собою:

— Надо думать, что молодому человеку (это он говорил обо мне) совсем не легко тащить в плаще тяжелый груз. Но мешок мой до отказа набит картоном. А надо, чтобы у нас руки были свободны.

Он повернулся ко мне:

— Не лучше ли спрятать наши вещи в надежное место? Будет легче идти. Мы спрячем их в гнезде халикодомы.

Это слово — «халикодомы» — он произнес с глубоким уважением.