— Очень оригинально! — похвалила мама, когда Стасик принес большой лист ватмана, на котором уже были наклеены фотоснимки и в самом центре — большие портреты круглых отличников класса. Ведь номер, можно сказать, итоговый, приурочен к концу четверти, поэтому редактор специально выяснил у Таисии Николаевны, кто завершает четверть лучше всех, и поместил три портрета: Кузеванова, Смирновой и Шереметьева. А вокруг портретов он распределил остальные снимки: тут ребята и на перемене (Возжов прыгает козлом), и в классе перед началом урока (о чем-то, широко раскрыв рот, кричит Валерий Петренко), и даже на контрольной по русскому языку, когда Эдик с разрешения Таисии Николаевны запечатлел, как Жаркова косит глаза в чужую тетрадь. От такой критики никуда не денешься, фотообъектив обвиняет! Эдик так и попросил написать крупными буквами. И Стасик оформил газету с особенным удовольствием: вот уж теперь она по-настоящему оправдывает своё название: «Наша жизнь»!

Стасик, не вставая с места, принялся за рисунки для сбора, потом успел урвать часок и поработать над картиной.

— Заработался наш сын, — шутливо заметил папа за обедам.

— Ничего, — возразила мама. — У них горячая страда сейчас, к празднику торопятся.

Она часто теперь бывает в школе, знает все новости и сама с другими родительницами готовит ребятам угощение — на сборе, кажется будет чай с домашним тортом.

А приглашённым на сбор почётным путешественникам в будущее — Елене Максимовне, которая живёт в одной квартире с Галкиным, дедушке Ани Смирновой и учёному академику из Сибирского отделения Академии наук решено сделать коллективные подарки.

Пообедав, Стасик снова сел за картину: на улице было сумрачно и грязно. Растаявший снег оголил крыши и деревья. Мокрые и почерневшие, они казались совсем голыми, да и всё вокруг выглядело сиротливо, неуютно.

А на картине, наоборот, с каждым мазком кисти всё становилось красивее и радовало глаз. Стасик нарочно подбирал особенно яркую синюю краску для неба и зелёную для соснового бора. Он представил, как, наверное, хорошо смотреть с этого обрыва ночью — сияют в долине золотой россыпью заводские огни, а сверху среди бесконечных звезд плавно скользит по небосводу первая в мире маленькая луна!

Вечером пришли гости: папин товарищ по работе — беловолосый проектировщик и его кудрявая жена в прозрачной, как стекло, белой кофточке — оба молодые и весёлые. Они пригласили папу и маму на какой-то вечер. Мама стала быстро собираться, а папа в это время познакомил гостей со своим сыном, попросив Стасика показать рисунки. Гости с интересом всё рассматривали, вслух читая подписи под фотографиями в новой стенгазете.

— А это ваши лучшие люди? — спросил проектировщик, ткнув пальцем в портреты Кузеванова, Смирновой и Шереметьева.

— Это отличники, — сказал папа, и Стасику понравилось, что папа назвал именно так — «отличники». Каким «лучшим человеком» является Дима Шереметьев? Разве он лучший?

Гости похвалили Стасика за рисунки.

Но, проводив взрослых, стоя на крыльце дома, Стасик думал, что самое приятное будет завтра в школе, когда вокруг новой стенгазеты столпятся ребята.

Он не ошибся. Газета вызвала бурю восторгов. Теперь уже из шестого «А» прибегали в их класс смотреть, какая у них великолепная «Наша жизнь». Подступиться к газете в первые минуты было просто невозможно. Желающие её посмотреть лезли друг другу на головы, передавая содержание снимков тем, кто не мог протиснуться поближе.

Члены редколлегии во главе с Эдиком Зайцевым стояли в стороне и, посмеиваясь, слушали, что говорят ребята.

— Ловко придумали!

— Вот это да! Молодцы!

— Не отстали теперь от жизни! — отметил и Володя.

Возбуждение в классе не проходило весь день, может быть, потому, что занятия кончились, отметки были выставлены и все жили ожиданием большого праздника. У каждого находилось важное дело, все стремились закончить то, что им поручено: художники рисовали, артисты репетировали, физики оборудовали радиоузел. С географии старшая пионервожатая увела четырёх девочек в пионерскую комнату делать гирлянды флажков, а с урока русского языка Таисия Николаевна отпустила Стасика Гроховского в распоряжение завхоза школы, и Стасик вместе с двумя учениками из других классов писал разведённым мелом на красной материи: «Да здравствует сороковая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции!»

А перед уроком труда произошло событие, которое показало, как дружны ребята, сплочённые одной заботой. Аня Смирнова собирала деньги для украшения классной колонны на демонстрации. Девочки решили сделать цветы из бумаги. Мальчики заявили, что они смастерят модель искусственного спутника. Договорились, что каждый внесёт по рублю.

И вдруг Дима Шереметьев, схватившись за голову, стал выворачивать свои карманы.

— Ох, ох! Потерял! Брал из дому полтора рубля, и вот что осталось, — он показывал всем гривенник, продолжая охать. — Рубль сорок потерял…

Тогда ребята вложили за него рубль в общую казну — кто добавил десять копеек, кто пятнадцать лишь бы Шереметьев не чувствовал себя в стороне от общего дела. Он, конечно, радовался, громко обещал, что вернёт все деньги и торжественно отдал Смирновой последний гривенник, чудом уцелевший от рубля пятидесяти копеек.

Ребята были довольны тем, что выручили Диму, и добродушно посмеивались над ним, расспрашивая, где его угораздило потерять деньги. Так, со смехом, спустились на первый этаж в слесарную мастерскую.

На уроке труда тоже готовились к празднику. Директор школы дал слесарной мастерской заказ: подготовить оформление школьной колонны. Преподаватель по труду Иван Осипович, поглядывая из-под очков, вручал ребятам инструменты и материал, быстро проставляя на клочке бумажки размеры деталей. Небрежным движением засунув за ухо карандаш, он отошёл от Стасика.

Со всех сторон уже нёсся скрежет и визг железа. Все выпиливали остроугольные наконечники для знамён.

Стасик любил уроки труда — когда вокруг старательно пилят, режут, стучат молотками, вымеривают линейками…

Когда-то, ещё в Краснодаре, Стасик ходил с папой на завод, в сборочный цех. Его оглушили грохот и треск, но захватило всеобщее движение массы людей, конвейеров и подъёмных кранов, ослепили вспышки голубых молний электросварки. Конечно, в школьной мастерской всё было далеко не так, но деловая обстановка и здесь заражала Стасика кипучим желанием тоже пилить, резать, стучать молотком.

Делаешь, делаешь, незаметно летит время, и вдруг видишь — получается из простой железки какая-нибудь нужная вещь. Вот как сейчас — вытачивается из кусочка серебристого металла остроносый шпилик на древко знамени. Надо очень осторожно водить напильником в просверленном отверстии, чтобы в середине наконечника вышла звезда, мягкий металл легко поддается. Увлечённо работают все: и Аня Смирнова, и Валерий Петренко, а чуть подальше — Галчонок. Низко согнувшись, прищурив глаза, он заглядывает в просверленную дырочку — прицеливается, как лучше пилить.

Иван Осипович поторапливает:

— Нажимайте, нажимайте. До звонка осталось немного.

И когда, наконец, раздаётся за дверью звонок, ребята окружают Ивана Осиповича, протягивая готовые наконечники.

Как приятно вручить вещь, сделанную собственными руками!

Учитель принимает её, придирчиво рассматривая, и кладёт в шкаф, отмечая что-то карандашом в блокноте.

Отставшие ещё копошатся около тисков, думая хоть за перемену наверстать упущенные на уроке минуты. Упорно не бросает дела и Галкин.

Обычно после сдвоенных уроков слесарного дела Иван Осипович сам старается поскорее выпроводить ребят из мастерской, чтобы успеть приготовить её к приходу следующего класса, но сейчас кончились последние уроки, и учитель не спешит. Поэтому и ребята задерживаются, чувствуя себя свободно, — ведь урока уже нет, значит, можно переброситься громкими фразами и незаметно от Ивана Осиповича крутнуть какой-нибудь рычаг у токарного станка — вообще-то шестиклассников к станкам не подпускают!