Лёня молча ждал, что ещё скажет Елена Максимовна, но она подвинулась к столику и начала перебирать какие-то бумаги.
Тогда, пробормотав «до свиданья», он вышел.
Около подъезда Смирновых стояла автомашина с шахматной полоской вдоль корпуса… Лёня увидел, как шофёр, открыв дверцу, взял у Аниного дедушки небольшой чемодан. Появилась Анина мать в синем плаще, в чёрной шляпке и с чёрной сумочкой. За ней выбежала Аня в накинутой на плечи цигейковой шубке.
На улице было ветрено, под ногами с шуршанием взметались сухие листья. Аня поддерживала одной рукой сползающую с плеч шубку, а другой поправляла растрёпанные ветром волосы.
Лёня издали наблюдал. Анина мать что-то сказала дедушке, поцеловала его, а потом обратилась к Ане, и Аня крепко прижалась к ней, спрятав лицо на груди. Мать похлопала Аню по плечу, заглядывая в глаза, тоже обняла, поцеловала и стала садиться в машину. Машина прогудела и тронулась с места. Дедушка помахал ей вслед и заторопился домой, Аня же всё стояла и смотрела туда, где скрылось за углом такси, мелькнув в последний раз ярко вспыхнувшим красным огоньком. После этого Аня тоже направилась к дверям подъезда. И опустел двор, только взвихривались на земле сухие листья, словно пытаясь догнать машину.
Анина мать уехала.
Лёня никогда не предполагал, что это может произойти. Но из некоторых фраз и отдельных разговоров в доме у Смирновых он понял, что у Аниных родителей постоянно идут какие-то споры. Однажды Лёня пришёл к Ане раньше обычного и застал её отца и дедушку у открытой двери на лестничную площадку. До Лёни донеслись слова:
— А я против, решительно против её поездки.
Дедушка что-то тихо ответил Аниному отцу.
И вот всё-таки Анина мать уехала.
Лёня не знал: идти ему теперь к Ане или нет? Может, ей совсем сейчас не до занятий? Но, помедлив немного, зашагал к Аниному подъезду.
На повороте лестницы он застыл от неожиданности: на площадке между этажами, прислонившись к батарее плечом, беззвучно плакала Аня.
Лёня хотел незаметно спуститься вниз и даже сделал шаг назад, но в этот миг Аня подняла голову. Тогда он спросил:
— Из-за неё ревёшь?
Она отвернулась, вытерла слёзы.
— Не реви, — посоветовал он.
— Ладно, — сказала она как будто сердито. — Пошли.
— Заниматься?
— А то что же? Сегодня контрольная.
До самых уроков в школе они занимались алгеброй.
Контрольная прошла хорошо. Правда, Лёня сдал свой листок одним из последних, но все примеры решил правильно. Аня сильно волновалась за него и нарочно долго оставалась в классе, даже Павел Степанович заметил:
— Что же ты, Смирнова, сидишь?
Тогда она вышла, но беспрерывно заглядывала в класс. А на перемене упросила Павла Степановича просмотреть контрольную Галкина и успокоилась лишь после того, как учитель, добродушно посмеиваясь, сообщил:
— Хорошо написал твой друг! Тройку за четверть выведу.
Эмма Жаркова сразу подхватила слова «твой друг» и зашепталась с соседками, ехидно поглядывая на Лёню с Аней.
Аня на это не обратила внимания, а Лёне сделалось неприятно. «Тоже ещё ехидничает!» Правда, он сам когда-то с презрением отзывался о писклях-визглях, но ведь Анька Смирнова не пискля и не визгля!
И, назло Эммке Жарковой, он встал рядом с Аней и громко заговорил с ней.
После уроков Жаркова снова показала себя. Звено собралось к Елене Максимовне — приглашать её на сбор, а Эмма заявила, что не пойдет с ребятами.
— Я не могу, я занята!
Девочки возмутились:
— На танцульки к Зойке ходить не занята, а со звеном — занята.
Эмма завертелась юлой.
— Кому что нравится. Мне — к Зойке, а вот Смирновой, например, — к Галкину поближе!
Тут уж все окончательно на неё рассердились и пообещали пожаловаться вожатому.
Эммка мгновенно притихла. Лёня даже удивился, отчего она так испугалась.
А Володя, едва ему обо всём сообщили, сразу обратился к Жарковой:
— Как тебе не стыдно, Эмма! Хорошую дружбу ты высмеиваешь, а сама… Расскажи-ка ребятам, где я тебя вчера видел?
Но Эммка молчала, красная от смущения.
— Иду я вчера по главному проспекту, — продолжал Володя, — а навстречу мне шумная компания — ребята чуть ли не взрослые, с такими вот чубами, развязные, курят, какая-то кудрявая девица хохочет на всю улицу, вести себя не умеет… И с ними наша Жаркова. Полюбуйтесь на неё. Пионерский галстук сняла — наверное, стыдно с ним идти по улице — и тоже что-то выкрикивает, прохожих толкает, взрослую из себя корчит. Глядеть противно! И что, спрашивается, связывает её с теми ребятами? Что?
Лёня подумал, что с Аней Смирновой его связывает очень многое: и сидят они за одной партой, и занимаются у неё вместе, и на сбор с дедушкой она его позвала. А сейчас пойдут к Елене Максимовне…
И он нарочно погромче крикнул:
— А ну, пошли, пошли, ребята, познакомлю вас с соседкой!
Весёлой ватагой направились из школы, и Эмма Жаркова со всеми. Свернув на Рабочую, недалеко от дома Лёня увидел Елену Максимовну. Она тоже спешила домой, уставив очки в землю и крепко зажав под мышкой пачку книг. Почти у подъезда они столкнулись. Елена Максимовна хотела проскользнуть мимо, но Лёня окликнул ее:
— Елена Максимовна! Вот наши ребята к вам!
Она остановилась, оглядела всех по очереди и, словно освобождаясь от какой-то мысли, которой до сих пор была занята, заулыбалась:
— Пожалуйста, пожалуйста.
Шустро, совсем по-молодому она проскочила вперед и стала отпирать дверь в квартиру. Но расхлябанный замок никак не хотел отпираться.
— Дайте я, — протиснулся к Елене Максимовне Возжов и тоже начал ковыряться.
— Да он у нас так, пошаливает, — заметила Елена Максимовна.
Лёня испугался, как бы она не проговорилась, сколько было из-за этого замка разговоров, но ребята сами взяли Галкина в оборот.
— Пусть Галкин открывает! — предложил Зайцев.
— Не может починить, что ли? — возмутилась Гусева.
— Хозяин тоже называется!
Наконец Возжов широко распахнул дверь и с шутливым расшаркиванием отступил в сторону:
— Милости прошу!
Все вошли вслед за Еленой Максимовной в комнату, там она рассадила кого где и стала знакомиться. Потом Маша Гусева от имени отряда передала Елене Максимовне приглашение на сбор. А Эдик Зайцев принялся расспрашивать Елену Максимовну про её работу, и она сообщила, что пишет книгу воспоминаний — книга будет скоро издана, а пока отрывки из неё печатаются в местной газете.
Елена Максимовна показала длинные узенькие полоски бумаги — гранки. Буквы были отпечатаны только на одной стороне гранок, обратная сторона их была чистой. Завтра в газете поместят статью Елены Максимовны о революционном движении в Сибири. За этими гранками Елена Максимовна и ходила сейчас в редакцию, чтобы просмотреть их перед печатью.
Ребята с интересом разглядывали гранки. Внизу стояли фамилия Елены Максимовны и слова: «Член КПСС с 1915 года».
Елена Максимовна сказала, что вечером шестого ноября она идёт на торжественное заседание в Оперный театр — ей уже прислали билет, а пятого ноября и шестого утром она свободна и с удовольствием побеседует с ребятами обо всём, что их интересует.
Ребята договаривались, когда лучше провести сбор, а Лёня тихонечко выбрался в коридор, шмыгнул к себе и, отыскав в тумбочке среди всяких железок отвёртку, прокрался к двери.
Но едва он прикоснулся отвёрткой к замку, дверь от Елены Максимовны открылась и в коридор вышла Аня.
— Починить решил? — без всякого удивления спросила она.
— Да надо вот…
— А ты потом. Сейчас Зайцев фотографировать всех хочет. Пошли.
— Аня! Аня! — донеслось из комнаты Елены Максимовны.
— Где же вы? — раздался голос Зайцева, и сам Зайцев с аппаратом в руках тоже выглянул в коридор. — Ого! — Он увидел, как Лёня подкручивает шурупы. — Срочный ремонт?