И людское море забушевало, заревело гневно, волны его все ближе подкатывались к княгине Ольге, к воинам, кои были рядом с нею. Казалось, толпа вот — вот обрушит свой гнев, свою ярость на княгиню, сомнет ее вместе с конем, растопчет.

Но встал в стременах великий князь Святослав и звонким, СИЛЬНЫМ ГОЛОСОМ КрИКНуЛ:

— Остудитесь, кияне! И слушайте князя!

Киевляне насторожились, у них пробудилось любопытство: что же скажет князь — отрок, может, и он вместе с матушкой отступился от веры великого князя Игоря? То‑то рядом с ним нет Свенельда, стойкого Перунова воина.

— Говори, князь! — крикнул кряжистый киевлянин с черной бородой, опираясь на березовую дубину.

— Говорю! — отозвался Святослав. — Великая княгиня сказала не все! Слушайте ее и не галдите, как на торжище!

— Подданные князей киевских, я не ухожу от вас, я с вами, но я не нарушу ваших обрядов, вы вольны оставаться в Перуновой вере. Вот мой сын, великий князь Святослав, я не зову его к христианам. Он остается с вами и в вере. Под его знаменем пойдете на ворогов, ежели они посягнут на Русь! Пока же мы десять лет пребываем в мире. Сохраним же его на рубежах державы и дома. Я люблю вас, дети мои, я с вами и не судите меня за то, что познала Христову веру.

Над площадью возникла разноголосица, похоже, что одни еще оставались непримиримы к Ольге, другие же приняли ее искреннюю исповедь милосердно. Знали же они, что в Киеве уже немало христиан, их соплеменников, кои живут мирно и тихо в трудах праведных, в поте лица добывают свой хлеб и всем, кто отрицает их и предан другой вере, они не мешают жить, не досаждают, не обличают их в идолопоклонничестве. И нашелся среди киевлян смелый торговый гость, купец по имени Прокл, который многажды ходил с товарищами в Корсунь и Царьград. Он поднялся на забор и крикнул:

— Россы, кияне! Хаживал я за море в Царьград, видел там, как живут христиане, видел их храмы. Скажу одно: благочестивый народ. Отпустим и мы матушку княгиню с миром. Да пусть в Царьград сходит, увидит там, к истинной ли вере идет! Вот тогда и спросим.

Тут же рядом с Проклом возник другой киевлянин, в драном сермяжном кафтане.

— Ты сам в ту веру метишь переметнуться. Ведомо всем, что на Священный холм не носишь приношений.

— Носил. Да Проклу от того мало проку. Сколько раз грабили в пути на тебя схожие, а Перуну и дела мало.

В сей миг в толпе горожан произошло сильное движение, будто ураганным ветром зашатало их. И возгласы накатывались все мощнее. И услышала великая княгиня одно слово: «Богомил! Богомил! Богомил!» И чувствовались в этих возгласах киевлян почтительность и восхищение. И было ясно, что толпа пойдет за верховным жрецом туда, куда он ее поведет, и сделает то, что он повелит. Опасность приближалась к Ольге, накатывалась. У Богомила было основание посчитаться с княгиней. И как упустить сей случай, ежели силы его с каждым мгновением прирастали. Богомил восседал на высоких носилках, кои несли на плечах четверо дюжих жрецов. Они остановились на противоположном конце площади, и, когда Богомил поднял руку, толпа утихла. И донесся его голос:

— Спрашиваю вас, дети Перуна, когда видите змею, что надо делать?

Над площадью прокатился гул, подобный грому, но недолго торжествовал, а как осел, то воцарилась первозданная тишина, потому как задумались киевляне. Поняли они, на кого намекал Богомил, крикнув о змее. Поняли они и то, что их призывают поднять руку на великую княгиню, на ту, с кем держава вот уже сорок лет благоденствует. Ее уставы знали все киевляне, вся Русь, они, эти уставы, защищали русичей от буйного произвола не только варягов, но и своих жрецов, алчных, ненасытных. Уставы Ольги позволяли вольно торговать, вольно заниматься ремеслами, хлебопашеством, охотой, рыбной ловлей — всем тем, чем они жили. А как все было осмыслено киевлянами, так они отвернулись от Богомила, который увидел в их матушке змею и теперь призывал их убить кормилицу. Нет, тому не бывать, сказали горожане. Но не успели защитить свою княгиню.

Едва разразилась новая буря негодования, теперь уже навалившаяся на Богомила, на своего духовного правителя, как со стороны Священного холма, оттуда, где сгрудились слути Богомила, прилетела стрела. Она пробила ухо коня и вонзилась в луку седла, всего в нескольких вершках ниже сердца княгини. Конь взвился на дыбы, княгиня не удержалась в седле и упала на снег. Князь Святослав крикнул телохранителям:

— Поднимите матушку! — Сам же обнажил меч и ринулся туда, откуда прилетела стрела.

Толпа отхлынула с пути князя и его воинов. Вырвавшись на простор улицы, князь увидел убегающего человека и преследующих его горожан. Они настигли убегающего, повалили на снег. Тут же скрутили руки, подняли и повели навстречу князю Святославу.

— Вот он, злодей! — крикнул князю молодой русич, по обличью ремесленник.

Святослав занес меч, чтобы убить злодея. Но в этот миг поскакал воевода Претич и встал перед князем.

— Князь — батюшка, остановись! Пусть его осудит твоя матушка!

— Как можно? Сие злодей! — крикнул Святослав и потеснил Претича.

Но воевода стоял непоколебимо.

— Не он злодей, но тот, кто направил его руку. Сие вы с княгиней должны знать.

— Смотри, Претич, что не так — на тебе вина, — отозвался князь и убрал меч.

Той порой княгиню Ольгу подняли с земли. Падение ее было удачным, и она ничего не повредила себе.

— Ведите меня к Богомилу. Где он? — спросила Ольга телохранителей.

Верховный жрец продолжал сидеть на носилках. К нему приближались с одной стороны княгиня Ольга, с другой — князь Святослав.

Увидев княгиню, Святослав крикнул ей:

— Матушка, вот злодей, пославший в тебя стрелу. Повели, и мы убьем его.

— Пусть он подойдет ко мне, — попросила княгиня.

К Ольге подвели худого черноволосого человека со звероватым взглядом. Она узнала его, не раз видела на Священном холме, где он прислуживал жрецам.

— Знаю, тебя зовут Светомил. Зачем ты пустил в меня стрелу? — спросила княгиня.

Услужитель по — волчьи глянул на княгиню и зло произнес:

— Убейте меня! Хочу на алтарь!

— Зачем тебе умирать? Ты молод, и я прощаю тебя. Скажи лишь, кем послан, дабы лишить меня жизни, и я отпущу тебя с миром.

— На алтарь хочу! Убейте же! — снова крикнул услужитель.

— Воевода Асмуд, вели подойти сюда Богомилу, — попросила Ольга.

Асмуд добрался до Богомила, взялся за край носилок, потянул их на себя. Богомил отвернулся от Асмуда.

— Зреть не могу прислужников гремучей змеи. Уходи, пока не ожег гневом, — зло произнес Богомил.

Асмуд попытался уговорить Богомила поговорить с Ольгой, но вернулся к княгине ни с чем. Он передал ей все, что услышал от жреца. В душе у княгини Ольги вспыхнул гнев, и она уже готова была послать за Богомилом воинов, чтобы привели силой. Но в сей миг тьму, помутившую разум, прорезал солнечный луч, и она увидела лик Григория и услышала его слова: «Будь милосердна к врагу! И Бог воздаст тебе!»

— У него есть причина сердиться на меня, — ответила она Асмуду и сама направилась к Богомилу. Воины повели следом злодея.

— Поставьте носилки на землю, — повелела Ольга жрецам.

Те переглянулись и посмотрели на Богомила. Он дал знак опустить носилки. Ольга спросила Богомила:

— Ответь мне, жрец Богомил, почему он хотел убить меня?

— Я спрошу, — ответил Богомил, даже не подумав встать перед княгиней с носилок, кои стояли на невысоких ножках — Отвечай, Светомил, почему ты не убил княгиню Ольгу? Ты не исполнил волю Перуна.

— Хочу на алтарь! Убей же меня, верховный жрец! — стоял на своем услужитель с чуждым ему именем Светомил.

— Ты умрешь до полуночи сегодня же, — ответил Богомил и посмотрел на Ольгу. — Довольна ли, великая княгиня? Теперь ты знаешь, кто направлял руку Перунова слуги.

При ясном свете морозного дня Ольга увидела в глазах Богомила такую ненависть, какой даже в пору кровной мести не испытывала к врагам. Она поняла, что, бросив открытый вызов ей, государыне, верховный жрец не думал о последствиях, потому как не страшился смерти. Увидев на своем веку тысячи смертей, он давно уже не страдал чувством жалости ни к людям, ни к себе. Знал же он твердо и другое: посягнув на его жизнь, Ольга восстанавливала против себя всю языческую Русь. И найдутся тысячи и тысячи сынов мироправителя Перуна, подобных Светомилу, которые, не дрогнув, отдадут свою жизнь за веру и пошлют более меткие стрелы в отступницу. И Ольга поняла все, чего добивался Богомил. Снова в ее груди всколыхнулся гнев. О, она сумеет наказать этого супротивного ей человека за то, что возомнил себя и вознес выше великокняжеского чина. Она скажет сейчас подданным доброе слово и уйдет в терема. Богомилу же после сего жить до полуночи. Ибо никому не дано безнаказанно поднимать руку на государей.