– У тебя и голова здорово поранена, Эл?

– Нет, царапина, кожа содрана… Похожа на сырой бифштекс, а? Был ты когда-нибудь в Страсбурге?

– Нет.

– Слушай, вот это город! А девушки в этих костюмах! Ах!

– Ты ведь из Сан-Франциско?

– Да.

– Ты не знал там одного молодца, с которым я познакомился в учебном лагере, Фюзелли?

– Фюзелли? Как же, да это мой лучший друг… Ты не знаешь, где он теперь?

– Я видел его в Париже два месяца назад.

– Ах, черт меня возьми! Боже мой, это замечательно! Так ты знал Дэна в учебном лагере? Последнее письмо от него я получил приблизительно год назад. Дэн тогда только что стал капралом. Он чертовски умный малый, этот Дэн, и очень честолюбивый, один из тех молодцов, которые всегда добиваются успеха. Боже мой, я не желал бы встретиться с ним в таком виде. Знаешь, мы часто виделись в Фриско, и он всегда говорил мне, что выйдет в люди раньше меня. Он был чертовски прав. Он говорил всегда, что я бабник… Честное слово, я пытался выбиться в люди в армии. Я делал все, что возможно. Но все, чего я добился, было спокойное место в полковой канцелярии. Но Дэн… Черт его знает, он, может быть, теперь вышел в офицеры.

– Нет, он не офицер, – сказал Эндрюс. – Напрасно ты вертишься, береги руку-то.

– К черту руку! Она скорее пройдет, если я забуду о ней. Видишь ли, я поскользнулся, когда они вдруг дернули вагон, в который я влезал, и… Хорошо еще, что не насмерть. Но когда я подумаю, что не сойди я с ума насчет этой девушки, я был бы уже теперь дома…

– Ходя говорит, что строят баррикады на авеню Маджента.

– Это значит будет дело!

– Никакого дела не будет! – закричал Слиппери. – Один танк и несколько шершавых сенегальцев так погонят ваших проклятых социалистов, что они будут бежать до самого Дижона. Вам, молодчики, надо бы быть поумнее.

Слиппери встал и подошел к постели, гремя костями, зажатыми у него в руке.

– Знаете, нужно побольше, чем горсточка социалистов, подкупленных бошами, чтобы разрушить армию. Если бы это можно было сделать, неужели вы думаете, что люди не сделали бы этого давно?

– Помолчи минуту. Мне что-то послышалось, – сказал вдруг Крис, подходя к окну.

Все затаили дыхание; только трещала кровать, когда Эл беспокойно заерзал на ней.

– Нет, ничего. Мне показалось, что я слышу пение.

– «Интернационал»! – воскликнул Эл.

– Заткнись! – грубо сказал Крисфилд.

В тишине раздались шаги на лестнице.

– Ни черта! Это всего только Смидди, – сказал Слиппери и снова бросил кости на пол.

Дверь медленно открылась и пропустила высокого, сутулого человека, с длинным лицом и длинными зубами.

– Кто эта лягушатник? – спросил он испуганно^ не выпуская дверной ручки.

– Ничего, Смидди, это не лягушатник, это приятель Криса. Он снял форму.

– Товарищ, значит, – сказал Смидди, протягивая руку Эндрюсу. – Господи, ты выглядишь совсем как лягушатник!

– Это хорошо, – сказал Эндрюс.

– Чертовская история, – начал Смидди, задыхаясь. – Вы знаете Гуса Эванса и этого маленького черноволосого молодчика, который все ходил с ним? Их поймали. Я сам видел их с военными полицейскими на площади Бастилии. Один молодчик, с которым я ночевал вчера под мостом, сказал мне, что они решили очистить Париж от дезертиров, хотя бы им пришлось обыскать каждый дом в городе.

Если они придут сюда, они найдут здесь кое-что, чего они не ищут, – пробормотал Крисфилд.

Я еду в Ниццу, здесь стало очень беспокойно. У меня в кармане лежит литер, – сказал Слиппери, закуривая папиросу и пуская дым в потолок.

– Как ты его достал?

– Просто, как шоколад. Я встретился в американском баре с одним молодчиком, младшим лейтенантом. Мы с ним выпили и ночевали с двумя девушками. Утром я поднялся рано, и теперь у меня в кармане пять тысяч франков, отпускной билет и серебряный портсигар, а лейтенант Франклин бегает, небось, по городу, рассказывая всюду, как он был обокраден парижской хипесницей, или, вернее, сидит смирно и молчит. Вот моя система.

– Но, черт подери, я этого не понимаю! Как ты можешь водить компанию с человеком, пить с ним вместе, а потом ограбить его? – крикнул Эл.

– А как ты думаешь, если бы он знал, что я простой рядовой, он не передал бы меня моментально полевому жандарму?

– Нет, я этого не думаю, – сказал Эл. – Они такие же люди, как мы с тобой. Офицеры тоже до смерти боятся, как бы не проштрафиться; они не станут вредить человеку без причины.

– Собачий вздор! – воскликнул Крисфилд. – Они обожают ездить на людях. Простой человек для них хуже собаки. Я бы пристрелил любого из них так же легко, как какого-нибудь негра.

Эндрюс наблюдал за лицом Крисфилда – оно вдруг вспыхнуло; он сразу замолчал. Когда его глаза встретились со взглядом Эндрюса, в них отражался страх.

– Среди офицеров бывают разные люди, хорошие и плохие, так же как и среди нас, – настаивал на своем Эл.

– Чертово дурачье, будет вам спорить! – закричал Смидди. – Надо решить, что делать. Здесь больше небезопасно оставаться, по-моему.

Все замолчали. Наконец Крисфилд сказал:

– Что ты будешь делать, Энди?

– Сам не знаю. Я думаю отправиться в Сен-Жермен – у меня там есть знакомый молодчик, который работает на ферме. Посмотрю, может быть, устроюсь там на работу. Я не хочу оставаться в Париже. Потом, здесь живет одна девушка, которую я хочу повидать; мне нужно видеть ее. – Эндрюс вдруг замолчал и зашагал взад и вперед по комнате.

– Ты бы лучше поостерегся; тебя, вероятно, расстреляют, если поймают, – сказал Слиппери.

Эндрюс пожал плечами.

– Ну что ж, я предпочел бы быть расстрелянным, чем сесть в Ливенуортс на двадцать лет, клянусь Богом! – воскликнул Эл.

– Как вы здесь питаетесь? – спросил Слиппери.

– Покупаем провизию, а девушка варит нам.

– Готовили что-нибудь сегодня?

– Я схожу куплю чего-нибудь, – сказал Эндрюс. – Мне безопаснее выходить на улицу, чем вам.

Крисфилд спустился по лестнице вслед за Эндрюсом. Когда они дошли до коридора внизу, он положил руку на плечо Эндрюса и прошептал:

– Скажи, Энди, как ты думаешь, выйдет какой толк из этой революции? Я никогда не думал, что они смогут опрокинуть строй таким образом.

– В России сделали же.

– Тогда мы будем свободными, штатскими гражданами, какими мы были до войны? Но это невозможно, Энди, это невозможно!

– Увидим, – сказал Эндрюс, открывая дверь в бар.

Он возбужденно подошел к Ходе, сидевшему за рядами бутылок, стоящих на стойке.

– Ну, как дела?

– Где?

– У Западного вокзала, где строили баррикады.

– «Баррикады»! – воскликнул молодой человек с красным шарфом, пивший вино за столиком. – Они просто сломали несколько железных решеток вокруг деревьев – вот и вся баррикада! Трусы! Где только их атакуют, они бегут. Вонючие трусы!

– Как вы думаете, выйдет что-нибудь?

– Что же может выйти, когда нет никого, кроме оравы грязных трусов?

– А вы как думаете об этом? – спросил Эндрюс, повернувшись к Ходе.

Ходя вместо ответа покачал головой. Эндрюс вышел.

Когда он вернулся, он нашел в комнате только Эла и Крисфилда. Крисфилд ходил взад и вперед, кусая ногти. На стене против окна светился четырехугольник солнечного света, отраженного противоположной стеной здания суда.

– Ради Бога, Крис, уходи. Я вполне здоров, – сказал Эл слабым, плачущим голосом; лицо его было искажено страданием.

В чем дело? – воскликнул Эндрюс, поставив на пол большой пакет.

Слиппери видел военного полицейского – он вертелся на тротуаре против кабачка и что-то вынюхивал.

– Боже мой!

– Они еле ушли. Плохо, что Эл так слаб… Честное слово, я останусь с тобой, Эл.

– Нет! Если тебе есть куда идти, уходи, Крис. Я останусь здесь с Элом и буду говорить с жандармами по-французски, если они придут сюда. Мы как-нибудь их одурачим.

Эндрюс почувствовал внезапный прилив веселости и бодрости.

– Честное слово, Энди, я бы остался, если бы не было того… что знает этот сержант, – сказал отрывисто Крисфилд.