Каменная бухта оказалась намного красивее, чем на фотографиях в интернете — Суннива не удержалась и нащелкала не меньше пятнадцати снимков, как только вышла из автомобиля, а также заметила, что Ларс весьма поскупился, назвав бухту симпатичным местечком. Она стоила того, чтобы последние пять километров пути трястись по неровной постоянно петляющей дороге сквозь убористый лес. Песчаная площадка пляжа оказалась совсем небольшой, не многим более пяти метров на семь, остальное пространство вплоть до воды занимали разномастные камни, от крошечных, размером с ноготь, до огромных валунов, раскиданных то тут, то там группами и по одиночке. Чуть в стороне у каменного нароста, будто крышей закрывающего закуток, из которого тонкой струйкой в Мраморный залив вытекал ручей, проглядывался темно-рыжий пласт с торчащими в разные стороны редкими пучками травы.

— Глина, — сказал Пауль, растирая между пальцами рыжий комочек.

Пока молодые люди разбивали палатки на единственном песочном участке бухты, девушки раскладывали полотенца и готовили легкий завтрак из фруктов и бурфи, восточного лакомства, которое вчера приготовила Суннива.

— А кто это? — поинтересовалась она у Греты, раскладывая на блюде нарезанные яблоки, — Твой друг? Или друг?

Грета глядела, как ловко Мартин работает молотком.

— Он работает вместе с отцом.

— Тоже офицер полиции?

— Да.

— Надо же, а с виду не скажешь.

Грета не могла с этим не согласиться. Внешне Мартин вполне мог бы сгодиться на роль сокурсника Пауля.

— И вы до сих пор… нет?

Грета смутилась.

— Нет, конечно. Я несовершеннолетняя. Для него это важно.

— Но хоть целовались? — не унималась Суннива.

— Да.

— Выходит не так уж и важно. И как?

Грете не пришлось отвечать, потому что ответ был написан у нее на лице.

— Только никому не говори! — Грета погрозила ей пальцем, и Сонни застегнула на губах невидимую молнию.

Через полчаса, когда молодые люди закончили ставить палатки, они, наконец, позавтракали. Пауль вытащил из машины газеты для мангала, разжег огонь и достал кастрюлю с замаринованным мясом. Мартин никак не прокомментировал то, что Грета стащила из дома бутылку вина, но ей будто нравилось дразнить его. Сама же она выпила только половину бокала. Пока шашлыки томились на огне, Суннива затеяла игру «в вышибалу». Поначалу Мартин отказывался принимать участие в играх, ссылаясь на то, что лучше последит за шашлыками, но едва ли кому-то когда-то удавалось устоять перед напором Суннивы. Два раза, будучи водой, Грета попадала Мартину по плечу — совсем забыла про его ранение. Только когда второй раз он поморщился и схватился за старую рану, она вспомнила и извинилась. Когда водил он, больше целился в Грету, чем в остальных, Пауль и Суннива выбивали того, кто оказывался ближе. Они так увлеклись, что едва не сожгли первую партию мяса. Потом они за обе щеки уплетали фруктовый салат, который Суннива решила приготовить вместо торта.

— В сливках одни калории, — сказала она, — А здесь одни витамины.

Когда салат был съеден, Пауль предложил вручить имениннице подарки. Грета помнила об ореховой скорлупе с серьгами и тоже захотела подарить подруге что-то необычное. Она вручила ей летний палантин, который по собственному эскизу расписала акриловыми райскими птицами на ветках цветущей вишни. Пауль преподнес аккуратный серебряный браслет с подвесками в виде звезд, такой же сверкающий, как ее амулеты. Мартин старался держаться особнячком, так как свой подарок уже вручил. К тому же его не покидало чувство неловкости, и он предпочитал наблюдать за Гретой.

Когда солнце раскалило воздух, превратив его в душное марево, настало время купаться, но Суннива в последний момент предпочла воде загорание.

Вода была очень теплая. Мартин плавал лучше Пауля. Когда молодой офицер полиции снял рубашку, Грета впервые увидела насколько он крепко сложен. Мартин пытался научить Грету лежать на воде. Придерживал ее спину и говорил, что нужно расслабиться и дать воде удерживать себя, но где ей было расслабиться, ощущая голой кожей руку мужчины? Ей все время казалось, что она вот-вот пойдет ко дну, верещала и цеплялась ему за плечи. Потом она пыталась от него уплыть, но когда он нагнал ее, так быстро, как акула, она обрызгала его водой из ладоней. Впервые он улыбнулся, открыто во все 32 ровных, белоснежных, как цинковые белила, зуба. Он не был ни слепым и ни глупым — она опять с ним заигрывала.

Обсыхали они тоже вместе, сидя на соседнем от Суннивы и Пауля каменном валуне, и поедали черный виноград. Только сейчас Грете удалось разглядеть круглый шрам на его плече. Светлый, почти белый. Ужасный. Наверное, ему было тогда очень больно и страшно. Отец как-то говорил, что молодым офицерам иногда бывает трудно пережить первое ранение, даже не из-за боли, а потому что смерть вдруг становится слишком осязаемой. Он говорил, что обычно лицо человека, который хотел тебя убить, запоминается навсегда. Наверное, Мартин тоже запомнил того человека. Ей было неудобно его об этом спросить. Шрам под ключицей был на его теле далеко не единственным. На его верхней губе Грета уже давно заметила два тонких старых шрама — почти незаметных, только если свет падал под особенным углом. Когда-то Мартин сильно получил по лицу.

А ведь она о нем ничего не знает. Что он любит? Ненавидит? Что заставляет его смеяться или грустить? Какой фильм он считает лучшим? Какие читает книги? Почему он стал полицейским? И какого цвета его любимая футболка? Тысяча мелочей, важных для нее. Мартин был не из тех, у кого душа нараспашку Грета тоже. И ей было с ним трудно.

Что он любит в девушках, и что его раздражает? И что она, Грета, может сделать, чтобы он почувствовал себя счастливым? Что он прикрывает угрюмым молчанием? Тысячи вопросов вихрем пронеслись в ее сознании. Хотел ли и он узнать о ней что-нибудь? Если да, то почему не торопится ее расспросить?

— Когда у тебя день рожденья? — спросила она, отправляя в рот очередную виноградину. Мартин сощурился от яркого августовского солнца.

— В январе. Четырнадцатого.

Значит, когда они встретились, его день рождения уже прошел… Она помнила, что в тот день она сдала первый экзамен по литературе и, придя на работу к отцу, увидела Мартина, но никто даже виду не подал, что у него праздник. Видимо его поздравили только на словах.

— У тебя была девушка?

Мартин как-то странно на нее посмотрел. Наверное, вспомнил тот разговор со Стиной, который Грета прекрасно слышала. Он сделал вид, что стряхивает невидимый песок с колена.

— Мы расстались.

Грета едва удержалась от вопросов «почему?» и «кто кого бросил?», потому что Мартин наверняка бы ей не ответил, а если и ответил, то неохотно.

— Это было наше общее решение, — ответил он, прервав ее размышления.

Грета была безумно этому рада. Самое ужасное подозрение, почему он ей так редко звонит или пишет, не оправдалось — у него никто не появился после Стины. Он просто много работал. И даже если он с этой Стиной сейчас созванивается и переписывается, как друзья, это было бы вдвойне не так горько, как понимать, что каждую ночь он приходит к ней и целует, как Грету, и так же шепчет ей на ухо ее имя. Интересно, сколько они были вместе?

— Какой твой любимый цвет? — решила она заполнить провисающую паузу, потому как Мартин не торопился задавать ей встречные вопросы.

— Синий, — ответил он. — Почти как твои прядки.

Он тронул одну из них.

— А ты знаешь, что синий говорит об организованности, идеализме, меланхолии, преданности, серьезности, строгости и любви к порядку? Его предпочитают люди со своей точкой зрения и скрытные.

Мартин пожал плечами.

— Наверное. Ты это на занятиях узнала?

— Да. На психологии цвета. Синий не рекомендуют использовать для стен в детских комнатах.

— В детстве у меня была комната с синими стенами.

Снова повисла пауза.

«Тебе было больно, когда в тебя стреляли?» — хотела она спросить его, но в последний момент прикусила язык. Как же ей хотелось, чтобы Мартин оставил виноград в покое и обнял ее, как Пауль сейчас обнимает Сунниву на камне позади, но вместо этого Мартин потянул Грету в воду. Тоже неплохая альтернатива.