– Я сама вольна избрать искупительный путь, – таково было желание Папы Римского, о котором вам, видимо, забыли доложить.
Священник решил прекратить спор. Он поедет за ней, а там посмотрим: может статься, совместное путешествие их сблизит – и еще неизвестно, до какой степени. Все к лучшему.
Небольшая кавалькада – Анна в белом покаянном плаще, Лиам и солдаты – двигалась по долине. Моросил мелкий дождик. Сзади ехал падре. Он отставал все больше и больше, хоть и погонял своего осла, как только мог, понукая его то палкой, то кулаком – темным от загара, загрубевшим от пребывания на открытом воздухе. Руки сторожа, а не священнослужителя высовывались из-под обтрепанных рукавов. Вот что сделала с ним плотина. Это не его руки, благословлявшие еще недавно коленопреклоненных женщин, смиренного моливших о прощении. «Нищий в рубище, – подумал падре о себе. – А каков новый пастырь прихода? Потребовал отдать новую сутану, подаренную Его Святейшеством в день освящения церкви, крохобор!»
Они подъехали к холмам Тольфы. Солдаты расположились внизу, у реки, бегущей к морю, а Анна поднялась по склону вверх. Падре, добравшийся чуть позже, последовал за ней. Его охватил какой-то необъяснимый восторг. Он чувствовал себя пилигримом, восходящим из глубины греха к светлой тверди Господних небес, к ангельской обители. Там ждет его Анна, чтобы, преклонив колени, вместе с ним вознести покаянные молитвы. Он и она, вдвоем, наедине. Да, да, пора настала, он покается тоже, признается в своем смертном грехе, и будь что будет. Пусть суд вершит она, наполнившая его сердце любовью, пусть сбросит несчастного в пылающую пасть геенны огненной! Она не знает, какой путь ему пришлось пройти. Сын бедного крестьянина, жалкий оборванец, он недоедал и недопивал, чтобы попасть в круг приличных людей, у него не было должных манер, воспитания, лоска, ключа к чинам и званиям. И все-таки он кое-чего достиг: женщины поверяли ему свои тайны, смиренно спеша преклонить колени.
– Преклонить колени, – вслух повторил падре.
Она даже не обернулась, занятая своими поисками.
– Преклонить колени, – сказал он немного громче.
Ветер бесследно унес его слова. Видно, надо кричать, чтобы она услышала.
– Преклонить колени!
Что это она ищет? Порывшись в карманах, падре протянул Анне немного сушеного инжира – вдруг она проголодалась? Никакого ответного движения. Он для нее невидим. Она не верит в его добрые намерения. Ну и не надо. Священник повернулся и спустился с холма. Склонился над рекой, чтобы напиться. В реке-то все и дело. В тот день на берегу Орсии, когда Папа Римский и его свита хохотали над неловким падре и никто не выказал ни малейшего сострадания, его душа опустошилась, светлые чувства покинули ее, испарились вместе с благовонным дымом кадильницы, который должен был изгнать демонов из города.
«Епископ Корсиньяно», – сказал ему Пий Второй. Какая жестокая насмешка, что за дьявольский соблазн! И в ту же ночь на его оливу опустилась женская ночная сорочка, и пастух обманул его, явившись девушкой, и мнимый ангел встал у дверей. Вот тебе и епископ Корсиньяно!
Падре взобрался обратно на холм, ведя за собой солдат, подошел к Анне. Она глядела мимо, словно он стал прозрачным, будто он воплощенное ничто. А это не так: он – воплощенное зло.
Виной тому – сам Папа Римский. Его обещание вселило нечистого в душу, сбросило в тот круг ада, где стенают предатели величества земного и небесного, лишенные в наказание за грехи телесной оболочки.
Продолжая искать растение, изображенное в книге, Анна наткнулась на белесый камешек. Подняла с земли, облизала. Солоноватый. Солдаты, усмехаясь, переглянулись. Попробовала надкусить.
– Питаться камнями – новый вид покаяния? – хмыкнул падре и опять протянул ей инжир.
Она вновь сделала вид, что не замечает протянутой руки. Солдаты засмеялись. Анна и на них не обратила внимания, просто продолжила поиски. И – вот оно, это растение! Все сошлось одно к одному. Анна молча обошла холм, собирая камни в полотняный мешочек. Потом вскочила в седло и объехала окрестности – от холма к холму, час за часом, не замечая усталости. Наконец она полностью уверилась, что на холмах Тольфы к югу от Амиаты залегает большая жила алунита.
У Папы Римского будет пурпур.
На обратном пути они миновали озеро Больсена, проехали каштановые леса Савоны, выехали на Виа-Франсиджена и, немного не доезжая долины Орсия, поднялись по южному склону Амиаты к монастырю аббатства Сан-Сальваторе, где решено было переночевать.
«Ваше Святейшество! – начала Анна письмо. – Спешу сообщить Вам, что если пурпур имеет решающее значение в победе над турками, то успех за Вами».
Она сидела за широким столом. Лиам стоял рядом, читал написанное и подавал советы. Два монаха ожидали, когда послание будет готово. Утром они собирались отвезти покаянное, как они считали, письмо в Ватикан.
«Мне удалось отыскать близ Тольфы семь холмов, столь богатых квасцовым камнем, что его хватило бы и на семь миров. Если Вы пожелаете разрабатывать найденные залежи, соблаговолите распорядиться о сооружении карьеров, подобных тем, которые имели римские язычники на острове Искья. В дальнейшем Ваше Святейшество сможет снабжать алунитом всю Европу, и султан лишится этой статьи своих доходов.
На холмах в достатке имеются лес и вода. Рядом расположен портовый город Чивитавеккья, что облегчит вывоз квасцового камня. Полученная прибыль, надеюсь, снабдит Ватикан деньгами в количестве, достаточном для подготовки к крестовому походу.
Хочется думать, что моя находка сможет послужить достойным поводом для снятия отлучения».
Анна трижды перечитала письмо при свете масляной лампы, запечатала конверт и протянула его сидящему напротив монаху-иезуиту.
– Я передам послание в канцелярию Его Святейшества, – кивнул тот.
Анна ответила, что письмо предназначено для передачи лично в руки Папе Римскому – и только ему.
– По принятым правилам покаянные письма должны проходить через канцелярию, – неуверенно промолвил иезуит.
– Сделай так, как просит она, – сказал Лиам и подал монаху полотняный мешочек с белыми камнями. – Камни тоже должны попасть к Его Святейшеству.
Лиам устал, ему хотелось отдохнуть у своих бывших братьев в монастыре аббатства, и он пожелал остаться здесь на всю зиму, чтобы молиться и держать пост. Анна же на рассвете следующего дня отправилась вместе со своими провожатыми в Рокка-ди-Тентенано – поблагодарить святую Екатерину за помощь.
Анна стояла у крепости Рокка-ди-Тентекано, подставив лицо теплому сирокко, разметавшему ей волосы. Ветер нес с собой красный песок пустыни, разносил его повсюду, даже воздух слегка окрасился розовым.
Льняная вуаль наполнилась ветром, была, казалось, готова улететь прочь, как когда-то ночная сорочка. Падре, стоящий рядом, видел мокрые от слез щеки. Анна молилась, безмолвно шевеля губами.
В прошлый раз рядом был Бернардо.
Священник смотрел на нее неотрывно, словно боялся выпустить из цепких глаз.
– Когда же вы соизволите преклонить колени? – настойчиво спросил он.
– Когда останусь одна.
– Вы строптивы. Это не доведет до добра. Анна промолчала.
– Покаянная молитва требует коленопреклонения! – повысил голос падре.
– Вы мне мешаете.
Солдаты на вершину горы подниматься не стали, а вот священник, как она ни протестовала, не отходил ни на шаг. Его воля. Анна продолжала молиться.
Вода в Орсии прибывала, угрожая прорвать плотину. Зима была снежной, весной талые воды устремились с Амиаты вниз, и для реки, принимающей потоки влаги, русло стало тесным. У моста поставили деревянные заграждения, солдаты и крестьяне суетились у плотины, укрепляя ее бревнами и бочками с торфом, но шумная вода поднималась неумолимо. Может статься, скоро большая волна накроет долину.
Вокруг открывался бескрайний простор, но Анна и здесь чувствовала себя запертой в комнате с закрытыми ставнями. Одиночество бесконечно. Нет Лукреции. Андрополуса нет. Старик Лиам, наверное, до конца жизни останется в монастыре. И Бернардо нет. Почему он не едет? Неужели только она мечтает о скором свидании?