– Поставь ее на очаг, – сказала Анна и велела Андрополусу принести побольше дров. Пастух притащил толстый кипарисовый комель.

Анна уселась у огня. Поставила ноги на железную скамеечку, протянувшуюся вдоль очага. Ветер завывал в трубе и хлопал оконными ставнями.

Андрополус подбросил в пламя немного лаванды, комната наполнилась ароматом.

– Матушка всегда так делала, чтобы хорошо пахло, – задумчиво промолвил пастух. – Завтра я пойду на могилу Лукреции. Хочу отнести ей гребень.

– Гребень?

– Зеркало там уже есть – то, что раньше стояло у нее на столе. А гребень куца-то пропал.

– Отнеси мой, – предложила она.

Он взял протянутую расческу и несколько раз провел ею по волосам.

– Это я на всякий случай, чтобы вшей не было. Сам-то я от них избавился.

– На моем вшей нет, – усмехнулась Анна.

– Я тоже так думаю, – серьезно ответил пастух, – но ей подходит только самое чистое.

Его лицо словно освещалось изнутри, когда он говорил о Лукреции. Мальчик живет в окружении мертвых, подумалось Анне: сначала мать, потом отец, потом моя дочь.

– Вы долго будете читать? – спросил Андрополус.

– Наверное. Мне нужно кое-что отыскать в этой книге.

Лиам с другим томом стоял около масляной лампы и, подслеповато водя глазами по странице, тихонько произносил прочитанные греческие слова. Голос монаха звучал торжественно и восторженно.

– Так ты умеешь читать по-гречески? – обрадованно удивился Андрополус.

– Умел, – кивнул Лиам, – но многое позабыл. Ты мне поможешь?

– Конечно!

Они, взяв книгу, ушли. Анна заперла дверь и перед тем, как закрыть ставни, взглянула в темнеющую даль. Долина показалась ей утратившей былую прелесть, какой-то безжалостной и жестокой. Глинистые волны превратились в барханы пустыни, такой же бесплодной, как она, Анна. Таившиеся в них обеих чудодейственные источники утратили магическую силу.

Вот ее комната: кровать под шелковым балдахином, раковины морских улиток, лежащие на столе рядом с туфельками Лукреции, букет лютиков в вазе из купален императора Тита, выкрашенной изнутри пурпурином, той, что подарил Пий Второй в бытность Анны папской красильщицей, им же подаренные пять монет с профилем Цезаря… Комната – ее узилище, воспоминания – сокамерники, а единственное занятие – размышления о том, как выбраться на свободу, которую у нее отняли.

С востока дует марино, с запада – сирокко, с юга – трамонтан, мистраль – с севера. Дубовые рощи не преграждают, как было прежде, путь ветрам, хозяйничающим в долине.

Анна выбрала среди книг ту, что называлась «O природе», потому что хотела спасти жизнь и вернуть уважение к себе, но, едва взявшись за том, отдернула руку от переплета. Ее пронзила мысль о возможном жестоком разочаровании, которое наступит неминуемо, если Господь действительно отвернулся от отлученной. А это, кажется, так: сколько ни молилась она о приезде Бернардо, мольбы не были услышаны. Боже, зачем Ты отверг меня? Неужели Ты не хочешь, чтобы я нашла в Италии алунит и заслужила прощение наместника Твоего? Я ведь всегда тратила пурпур лишь во имя Твое и только в последний раз – из любви к человеку!

Терзаясь сомнениями, Анна осторожно взяла другую книгу – ту, в украшенном золотом и камнями переплете. «Сказание об Орфее и Эвридике, переданное Платоном», – было написано на титульном листе. И чуть ниже: «Анне от Лоренцо» – почерком бывшего мужа, синей краской индиго, которую добывают из листьев кустарника, именуемого так же. Великолепная краска. Она провела пальцами по буквам, перелистнула страницу. Из книги выпал обрезок окрашенной пурпуром материи. Пробный кусочек, на котором она проверяла, как густо надо смочить шелк улиточной слизью, чтобы плащ Бернардо приобрел достаточно глубокий цвет. Как этот обрезок оказался здесь, рядом с иллюстрацией, изображающей Орфея, выводящего Эвридику из царства мертвых? Весточка от Лоренцо: Анна для него мертва и никогда не вернется из Тартара; ее связь с архитектором разоблачена.

Он приехал в замок, рылся в оставленных ею вещах, нашел под подушкой, набитой гусиным пухом, кусочек шелка, оставленный на память, узнал необыкновенно насыщенный цвет, знакомый по триумфальному плащу Росселино, и понял, что приходской священник не врет. Вот почему Лоренцо назвал ее дрянью и подверг домашнему аресту! А она-то сначала подумала, будто книга – тайный знак примирения: Анна давно мечтала иметь в доме сказание об Орфее и Эвридике, и муж в лучшие времена обещал исполнить ее просьбу. И вот при каких обстоятельствах это случилось. Как там Бернардо, не случилось ли с ним беды?

Один из ставней громыхнул по стене. Она подошла к окну, чтобы навести порядок, и увидела вдали фигурку Андрополуса, бредущего по направлению к поместью, к могиле Лукреции. «Лукреция, – прошептала Анна, – возьми меня к себе! Я не хочу умирать, но ведь и ты не хотела!»

Надгробный камень стоит рядом с часовней, возле дерева, на том самом месте, где смерть настигла девочку. Только Андрополус навещает могилу. Обычно он пробирается туда ночью и до рассвета сидит рядом с холмиком, прислонясь к стволу старой оливы, а вот сегодня отправился еще до наступления темноты.

Анна положила миф об Орфее и Эвридике обратно в сундук и решительно раскрыла фолиант «О природе». Шестнадцать лет она не держала его в руках, но телячья кожа переплета была по-прежнему мягка под рукой, пергамент страниц цел и буквы нисколько не выцвели.

Название первой главы: «Каталог красящих растений». «Без посредства алунита окраска тканей и кож растительными веществами недолговечна». Знакомые латинские названия: flos, folium, fructus, herba, lichen, lignum, radix[30]… Багрец из кошенили, из красных личинок, именуемый «кровь святого Иоанна»… Кошениль доставляют из Палестины. Личинки предварительно следует тщательно высушить… Марена, Rubia tinctorum, содержит красящее вещество ализарин, или пурпурин…

Следующая глава была целиком посвящена серовато-белому минералу, залежи которого можно отыскать только в Азии, алуниту, или, как его еще называют, квасцовому камню. Он придает растительной краске прочность и глубину.

Алунит ввозят из Турции, это она и раньше знала. В Смирне, говорят, есть мастерские, в которых из камня получают квасцы.

До того как Анна попала в монастырь Ноннесеттер, ее вообще не интересовали минералы, применяемые при окраске растительными веществами. Она ведь всегда пользовалась улиточной слизью, при этом никакие добавки не нужны, и только в красильне обители впервые увидела, как сестры протравливали шерстяные нитки в кислом растворе, добытом из сланца. Шерсть при этом становилась темно-коричневой, потому что в сланце содержится много железа, от этого и цвет такой.

Читая в монастыре книгу, с трудом разбираясь в малопонятной тоща еще латыни, Анна натолкнулась на изображение растения, любящего кислую почву. Там, где оно произрастает, можно найти в земле квасцовый камень, в котором железа почти нет. Она бросилась к монахиням в красильню: а что как поискать эту траву по берегам Бергенфьорда? Вдруг удастся найти алунит? Они облазали все окрестные скалы, но редкостного растения не увидели, зато набрали полные корзины дубовой коры, вереска и мха – ими тоже можно неплохо протравливать нитки, если добавить мыла. Это было шестнадцать лет назад. До того как она вышла замуж за Лоренцо, до того как родилась Лукреция.

Вспоминая о былом, Анна продолжала листать страницы. Вот же он, тот рисунок! Она внимательно вгляделась. Кажется, это растение вживе встречалось ей где-то в долине Орсия! Но где?

Анна стала читать дальше. «Белый камень алунит содержит в своем составе окись калия и глинозем. Хорошо растворяется в воде. При нагревании раствора выделяется большое количество квасцов. Если протравить ими нити, окраска будет глубокой и долговечной».

Она на миг оторвалась от книги. При нагревании… А до какой температуры? На чем? Может быть, на горячих углях?