– Мы жаждем мученической смерти во имя веры, что бы наши потомки прямо взирали в глаза мировой ереси.

Знали потому, что с этим девизом тысячи зелёно-повязочных, приехавших с юга убивали, резали, жгли и творили всяческие беспорядки. С этим девизом на покрытых пеной губах бросались и поганые чурки-тринцы на самого Джакара, грозясь достать кривым клинком горло. Не достали. Но цепкие лапы имама всё сильнее впивались в мир – не достали сегодня, достанут завтра, если не прикрыть зло в зародыше. А Джакар бы добавил. – Да, расстрелять. Нельзя их вешать, это не предатели и не словоблуды, они гибнут за то во что верят.

Джакар поглядел на Фатиму. В её лице прикрытым полупрозрачным покрывалом, не было той слепой, безумной веры, что сверкала в глазах седобородых имамов. У Фатимы был другой бог - бог любви. Джакар задумался – каждый человек верит во что-то, каждый выбирает себе кумира, противясь десяти заповедям, Кай Джойстер падал ниц перед войной, Фатима перед любовью, визирь балийский перед рубиновой чашей. А во что верю я? Джакар понял, что не верит не во что. Ни в бога, ни в дьявола, ни в завтрашний день, ни в светлое будущее. Незавидная участь. С верой, с ней даже и погибать легче.

Дойдя до покоев калуфа, Джакар оставил Фатиму одну, на резной скамеечке, украшенной яшмой, а сам, пройдя через разомкнутые мечи охраны, очутился в другом зале, ещё более прекрасном, чем предыдущий зал – дворик.

Калуф оказался седобородым старцем, хотя Джакар знал, что он не старше его отца, Джойстера Громовержца. В Балии старились раньше, особенно обладатели огромных гаремов и прожигатели жизни, хотя так было везде… Калуф сидел, обложившись атласными подушками, куря кальян и ежеминутно кашляя. Он был бледен, хотя народ здесь был гораздо смуглее, даже чернее аргонцев. Он учтиво указал Джакару на такую же кипу подушек, но тот, прежде чем сесть на лебяжий пух, обтянутый атласом протянул папку бумаг немногословному старцу. Тот осмотрел их и заговорил, заговорил скрипуче, будто каждое слово давалось ему с огромной силой и давалось с такой же огромной болью.

- Садись, сынок. Ты разрешишь называть себя так? Мы с твоим отцом, Джойстером ещё в юности лазили в гарем моего отца, пока твой отец не женился на твоей матери. – Джакар чуть не упал на пол от таких подробностей. Калуф вновь проглядел содержимое папки, и откинул её в сторону.

- В детстве мы играли с твоим отцом в разведчиков, и даже выдумали свой шифр. А сейчас я прочитал его в папке. Здесь код. Думаешь твоему отцу нужны наши танки, когда его гораздо лучше, и мы покупаем их, а не вы наши. Он стоит перед большой бедой, да и весь ваш народ… Старина Джойстер просит союза с Балией. Просит. Я не узнаю его и клянусь Баллахом, что раньше он знал только слово «требую». Ему нужно наше присутствие в тех его колониях, которые слабы и далеки от Аргонии, но близки к нам. Да будет так. Гм! Кхе! – Старик закашлялся и налился пунцовой краской. Через минуту, отдышавшись от приступа кашля, отхаркавшись, он продолжил.

- Да будет так! Но мне осталось жить недолго, а сыновья мой готовы во всём уподобиться канефлянам, этим проклятым еретикам. Принц Леон, с которым вы рука об руку дрались с убийцами в Шебраэне, незаконнорожден, точнее он не принц, а бастард, но я не люблю этого слова… Потому сынок молите Баллаха, или как вы там его зовёте, что бы эта война разразилась при моей жизни. Иначе мои дети обрушатся на вас вместе с канефлянами, и помешать этому, я бессилен. А теперь иди сынок, мне нужно помолиться. Я завидую, что Джойстеру есть кому передать свой трон. Мне – некому.

Джакар поклонился и вышел.

Есть хорошие люди. Есть и в Аргонии, есть и в Балии. Есть они и в Канефлянии. Есть, но почему все они спиваются, кончают жизнь так за зря? Тяжела ты доля хорошего человека, нет ни счастья от тебя, ни покоя. На него действует рвущий всё в клочья, тянущий одеяло на себя волчий мир подонков. Давит и гонит – хорошим людям нет места на земле, их земля – рай, царствие небесное. Сколько боли в глазах калуфа, сколько её в глазах отца. А разве ему, Джакару, легче? Джакар был уверен, что мир кончит очень плохо.

Фатима ждала его у резных ворот. Джакар сразу увидел её фигурку, на фоне стальных доспехов стоящей поодаль когорты охраны. Обняв Фатиму, он взглянул на солдат, они глядели настороженно и упрямо. Джакар знал, почуй они что неладное, бросились бы на дворец, под лучи плазмомётов – погибли бы все до одного, но царевича спасли. Он отпустил хрупкое тело девушки и подошёл к строю.

- А теперь - по машинам. Наша родина ждёт нас! – Джакар с Фатимой сели в огромный «Мегатроник – Адмирал», аргонский лимузин представительского класса и приказали шофёру лететь к стратодрому, туда, где стоял «Багровый рассвет», готовый к возвращению на родину, в метрополию, в столицу – в Технотепуль. Но царевича не ждали в Аргонии, похоже здесь вообще никого не ждали. В Технотепуле стоял какой то причудливый бардак, стратодром был переполнен и поэтому стратоплан императора, борт №1, словно какой то экраноплан везущий в столицу презервативы, задвинули во второй эшелон, и спустя два часа разрешили посадку в космопорту. Космодром в Технотепуле, на который приземлился «Багровый рассвет» был переполнен. Недоумевающему взгляду Джакара предстали толпы народа, целые полчища наёмников, аргонских и пеларгонских штурмовиков. Но не встретить своего принца вышли они – они огромными змеями вползали в бездонные корпуса звездолётов. Море, мириады людей, колонны арендной пеларгонской техники… В недоумении Джакар вышел на бетонку космодрома и подозвал прогуливающегося в развалку капитана.

- В чём дело, капитан? Император объявил поход? С кем воюем?

- Ни с кем, ваше высочество. Ваш отец в Шебраэне подписал столько всего, что здесь нам больше нечего делать. Он сократил армию на пять миллионов человек и упразднил Звёздный флот, а это наш хлеб, сократил в половину наёмные и союзные пеларгонские отряды, отдал из аренды всю пеларгонскую боевую технику… Нам дали два дня, что бы улететь. Куда? В Пеларгонию? Нас не ждут там… Я скажу одно, ваше высочество, вы теряете с нами ВСЁ. Не будет ни колонизации планет, не будет и аргонского господства. Я бы советовал вам лететь с нами, через пару недель ваш отец вгонит страну в такую пропасть, откуда вам уже никогда не выбраться. Мы без сомнения изберём вас своим императором, у вас отличная слава в народе и армии, вы хоть и сын императора, но жили нашей жизнью и не так далеки, как ваши братья и отец.

- Спасибо вам капитан за хорошие слова, но моё место здесь, а, кроме того, будучи избранным вами императором, я автоматически стану государственным изменником. Нет, капитан, я приду к власти, только когда мой отец сам передаст мне власть. Тогда я порву все договоры и верну вас обратно. Я построю вам такой флот, какого нет даже у Пеларгонии. Только обещайте мне вернуться, если я позову.

- Да, ваше ВЕЛИЧЕСТВО. Мы вернёмся.

Джакар вернулся обратно в стратоплан, где его ждала ничего не понимающая, улыбающаяся Фатима. Она не видела нескончаемых потоков народа, не слышала слов седого капитана. Она слышала лишь рёв дюз взлетающих и садящихся звездолётов – аргонская армада улетала, улетала если и не навсегда, то надолго, но ей это ни о чём не говорило. Джакар обнял её и вжался головой в тёплую податливую грудь. Он понимал, что Аргонии и им с Фатимой отпущено Господом лишь несколько недель, всего несколько десятков дней и ночей. Но, нет поры горевать, придут и худшие времена, не за горами они…

Часть 4. Поверженная вселенная

Три минуты до залпа.

Они сидел в лодке, спрятанной в камышах, и с мольбой взирали на предутреннее небо, начинающее розоветь позади на западе, и усыпанное тускнеющими звёздами на северо-востоке, там, где была Аргония.

Две тени схватившиеся за вёсла переглянулись.

- Что будет, если мы не увидим знака?

- Это будет означать лишь одно – наши товарищи, готовящие переход погибли. Погибли бесполезно.