Не было случая, чтоб беглецов не поймали – «бегают» обычно недолго – от пятнадцати минут до двух недель. Конец всегда один и тот же – страшная Казань. За найденную на койке пилку – тоже Казань.
Меня не отправили лишь потому, что меня, получившего серьезные травмы пожалели врачи. Случая, подобного моему тогда еще не было в их практике, я был своего рода первой ласточкой.
Обычно технология побега однотипна – в палате открывают форточку, перепиливают купленной у медперсонала пилкой пару прутьев решетки, и, отогнув их, спускают в образовавшуюся дыру шлейф из простыней или даже вязок и спокойно спускаются вниз. Был случай, когда спускались по дымоотводной трубе, идущей из пищеблока, расположенного на первом этаже.
Бегут в любое время года – вплоть до трескучих морозов. Однажды пара побегушников смоталась в 35˚ мороз в пижамах и резиновых сланцах на босу ногу. Часа через полтора их доставила вневедомственная охрана с ближайшего завода, куда они, отморозившиеся зашли погреться.
Рекорд в длительности побега – две недели совершил некто Марат Кашапов – он смог добежать до товарной ветки и проникнуть в вагон, на котором добрался до родного Ишимбая. Там, пьянствуя на квартире у брата, он и попался во время рейда по проверке неблагоприятных квартир.
Основная ошибка побегушников – стремление к родному дому. Об этом прекрасно осведомлена милиция и побегушников уже ждут возле дома сотрудники с распростертыми объятиями.
Повезло с побегом только дебилу Чайнику. У Чайника проломлен лоб и удалена большая часть лобной кости, когда он злится или смеется, кожа на его лбу страшно надувается.
Чайнику повезло – он находился в тридцатом отделении, на втором этаже. Однажды, когда сломался вытяжной вентилятор в курилке, он вызвался помогать приехавшему электрику, и, дождавшись, когда решетку с вентилятора сняли, а сам вентилятор вытащили, фуганул в образовавшееся отверстие.
Несмотря на целый ряд особых примет и конкретную дебильность, Чайнику удалось скрыться, если не навсегда, то на приличное время. Его не нашли.
После каждого побега страдает все отделение – начиная от врачей и кончая последним «чумовым» больным. Заведующего отделением могут уволить, могут перевести во врачи-ординаторы, могут вынести строгий выговор с занесением. Следующие по цепочке – медсестры и санитарки – недосмотрели они, значит и вина на них. Их лишают премий, выносят выговора, смену, в которую был совершен побег, могут в полном составе отправить на биржу труда.
Тут и начинается «праздник» для больных. Все отделение находится при таких репрессалиях, что ни вздохнуть, ни пернуть. Начинаются бесконечные шмоны – как результат отделение остается без чая и сигарет, остается вообще без всего. Больные целыми днями сидят в палатах, спят со светом, в любое время дня и ночи в отделение могут зайти менты и перевернуть все вверх дном. Отменяются все праздники, сходить покурить в туалет становится проблематичным – больные ходят курить по часам, как наблюдательная палата.
Короче, наладившаяся было жизнь, в отделении ломается и надолго, поэтому сами же больные стараются пресекать побеги своих товарищей по несчастью
Очнулся я в отдельной палате – это шестнадцатая. Она тоже близко к посту, но на ней нет решетки на входной двери, вернее решетка есть, но не запирается вообще. Я весь в бинтах и гипсах – ни рукой, ни ногой не пошевелить, рядом с койкой утка и мочеприемник.
У моей палаты постоянно дежурят санитарки, некоторые из них, жалостливо относящиеся ко мне, даже дают покурить. Но уже не чифирнешь и от отсутствия чая моя голова раскалывается.
Самое главное теперь я нахожусь не в наблюдательной палате, а в отделении и могу свободно общаться. Оказывается, контингент отделения сильно отличается от контингента наблюдательной палаты – люди здесь в основном вменяемые, очень много «косорезов» (то есть не больных, а попросту закосивших на экспертизе). Им всем охота пообщаться со мной – после моего затяжного прыжка без парашюта я герой дня.
Узнаю, что таких легкостатейников как я раз, два и обчелся. Отделение населено в основном лицами, совершившими следующие преступления:
Статья УК 105 – прямое убийство с отягчающими обстоятельствами или без оных.
Статья УК 111 – причинение тяжкого вреда здоровью.
Статьи УК 131 и 132 – изнасилование (а чаще всего в весьма извращенной форме).
И статья УК 119 – угроза или попытка убийства.
Вот в таком обществе мне и придется провести годы. Я уже уяснил для себя, что придется постоянно быть настороже и спать в один глаз.
Хотя встречаются и люди, сидящие за статьи, принципиально не совместимыми с невменяемостью и дурдомом. Так один отбывал срок за кустарное изготовление шпионской аппаратуры и торговлю ей. Он то как попал в дурдом?
Сидел и хозяин нефтяной компании, торгующий 76 и 80 бензином для нужд сельского хозяйства. Сидел за биржевые махинации.
Они не закосили, не заплатили. Совершенно ненормальные врачи признали их сумасшедшими, хотя каждому пожелаю быть таким дураком, как они.
У меня появляется первый друг в отделении – это Камиль Ишмурзин по прозвищу «Кэмел». История его такова: он работал ВОХРовцем (военизированным охранником) железнодорожного моста через Белую возле Чишмов. Пил беспробудно, как и все его коллеги, и, однажды, у него произошла ссора с начальником смены. Не долго думая, Кэмел набил полный рожок автомата патронами и выпустил весь магазин в пузо своего начальника. Он бы и дальше продолжил воевать, но когда его скручивали, вытащенный им ПМ (пистолет Макарова) оказался заряженным, но без патрона в стволе, а дослать патрон, передернув затвор одной рукой, он не смог – за вторую его уже держали. А иначе трупов у Кэмела было бы значительно больше.
Этот тощий человек тихо ходит по отделению, не выпендриваясь, ибо помнит о своем ментовском прошлом. С ним мы общаемся больше всего, он выручает меня сигаретами и передачками, которых я тогда еще не получал.
Именно в то время я нашел для себя спасение от беспробудной больничной жизни. Нашел я его в книгах. Книги – это здесь единственный способ отвлечься от больничной скукоты и серости. Я нахожу их везде – спрашиваю у больных, реабилитолог приносит их мне из отделенческой библиотеки. Читаю все – от беспонтовейшего соцреализма до «Розы Мира», читаю запоем, отвлекаясь только на еду и беседы с моими товарищами по несчастью. Узнаю, что одному больному, Ренату Сабирову, приносят из дома журналы «Вокруг Света». Их я проглатываю молниеносно, яркие краски экзотики вносят разнообразие в эту беспросветную жизнь.
Ренат Сабиров поседел в психушке – поседел за какие-то месяцы. Дело в том, что преступление, совершенное им постоянно изматывает его, он постоянно «гонит». На воле он увлекался травкой и покупал ее стаканами. Под конец, в своей шестилетней дочке он увидел черта с рогами и, схватив ее за ноги, со всей силы долбанул головой об печку. Потом, отойдя от галлюцинаций, долго баюкал остывающий маленький трупик на своих руках.
И это не самый жуткий случай, содеянный человеком, перекурившим травки. Один мой земляк по «alma mater», учившийся в Авиационном институте на пару курсов старше меня, перед госэкзаменами тоже сильно увлекся канабисом и, обкурившись, зубрил как лось. В определенный момент конопля и с ним сыграла злую шутку – он начал гонять чертей по квартире.
Своей жене, пытавшейся его успокоить, он нанес около двадцати ножевых ударов в живот, а затем принялся за своего годовалого ребенка. Кухонным ножом он отрезал малышу половой член, а затем орущего благим матом ребенка утопил в ванной. Галлюцинации не успокаивались и он, схватив топор, начал высаживать входную дверь. Соседи на шум ударов и треск ломаемой двери вызвали милицию. Вырвись бы этот маньяк с топором на улицы города - дело не ограничилось бы двумя трупами.
Здесь они спокойны, вежливы, даже услужливы. Глаза добрые-предобрые, и если бы не их рассказы и прочитанные мною позже их истории болезни, никогда бы не поверил, что за плечами у них кровавые преступления, полные бессмысленной жестокости.