Так случилось, что старый враг Аун Сана оказался с ним в одном лагере. И с этих пор им еще несколько лет придется идти рядом.
«Блок свободы» широко развернул свою деятельность. Члены его разъехались по районам, агитируя за созыв учредительного собрания, за независимость. «Блок свободы» как организация был еще более расплывчат, чем партия такинов, и Аун Сану и его друзьям стоило больших трудов сохранить партию, не дать ей раствориться в рыхлом конгломерате партий и союзов. Все чаще в речах ораторов «Блока» звучала фраза: «Трудности для Англии — шансы для Бирмы», все чаше упоминалась в их речах «великая» Япония — защитник покоренных народов.
И не удивительно. В Бирме все больше становилось японцев. Это были журналисты, туристы, инженеры, торговцы, представители банков и информационных служб. Англичане не верили в реальность конфликта с Японией, не придавали деятельности японцев большого значения. А японцы встречались с бирманскими политиками, обещали им помощь и произносили сладкие речи о готовности Японии на любые жертвы для того, чтобы помочь братьям.
Адъютанты Ба Mo несколько раз побывали в Японии. После этого кампания восхваления Японии разгорелась с новой силой. И все больше бирманцев начинало верить в разукрашенный портрет «доброго японского дяди». Тем более что деятельность «Блока свободы» не давала тех результатов, на которые надеялись его организаторы.
А Ба Mo кипел. Он выступал на митингах и нападал на англичан даже яростней, чем такины. Но и это был ход. Теперь Ба Mo почувствовал за своей спиной нового хозяина, а раз хозяин был, то еще не все потеряно. Казалось даже, что Ба Mo хочет, чтобы его арестовали англичане, напрашивается на это. Арест тоже входил в планы Ба Mo. Его вполне устраивал ореол мученика. Он метил высоко, и ради такого стоило пойти на жертвы. «Успокаиваться нельзя, пока не достигнем свободы», — начинал он свои речи. А потому переходил к более земным проблемам. Ни одна малая нации не может обойтись без союзов с великими державами. А раз так, то бирманцам надо спешить, чтобы не остаться в изоляции. Но с кем войти в союз? С англичанами или с японцами? С англичанами в союз войти нельзя, потому что они и есть угнетатели Бирмы. «Бирма не должна бояться иностранной агрессии, если она сделает Бирму свободной», — кончал он. Он же и другие его помощники высказывали и мысль о том, что всему народу нет необходимости включаться в борьбу. Достаточно десяти лучших вождей, которые обеспечат нужные договоры, — и свобода будет преподнесена Бирме на блюде.
Многие друзья Аун Сана отдавали все свое время народно-революционной партии, а та уже разрабатывала планы прихода к власти при японцах. Уверенность в том, что война между Англией и Японией скоро наступит, охватила понемногу всю Бирму. Вопрос стоял только о том, когда эта война начнется и на чью сторону встать в ней.
Однако в целом партия «Добама», коммунисты Бирмы и сам Аун Сан еще противостояли прояпонскому потоку. План Аун Сана, который он с некоторой иронией называл впоследствии своим «Великим планом», заключался в том, чтобы в случае войны бороться за независимость собственными силами, «массовыми действиями», как писал он. Когда начнется война, надо организовывать массовые забастовки, вести боевую пропаганду, начать партизанскую войну. Если японские войска приблизятся к Бирме, надо будет воспользоваться развалом колониальной администрации для перехода на сторону народа колониальных войск. Если японские войска вторгнутся в Бирму, можно будет начать с ними переговоры, а в случае несогласия Японии признать независимую Бирму, начать борьбу с Японией и отразить вторжение.
Этот план обсуждался в руководстве такинов, но так как реальных оснований считать, что война вот-вот начнется, еще не было, его пока отложили.
Пока шла война с гитлеровской Германией, с фашизмом, решено было на компромиссы с фашистами не идти, а продолжать борьбу на два фронта.
У Пу — послушный англичанам новый премьер, ежедневно подписывал все новые приказы об аресте такинов, членов партии «Синьета», НРП — в общем всех партий «Блока свободы».
В течение сорокового года большинство коммунистов и лидеров такинов оказались в тюрьмах. Особенно свирепствовала полиция в арестах коммунистов: Арестован был и доктор Ба Mo.
И тут к власти в Бирме неожиданно прорвался фашист У Со. Случилось это так. Во время одной из очередных свар в парламенте колонии правительству У Пу был поставлен на голосование вотум недоверия. Вдруг во время дебатов по этому весьма обычному в политической грызне парламента вопросу один из министров У Пу, уже известный нам У Со, внезапно вышел из правительства и этим нарушил равновесие сил. У Со присоединился к оппозиции, и У Пу пришлось уйти в отставку — вотум недоверия прошел большинством голосов.
Английский губернатор в тот же вечер вызвал У Со к себе и предложил сформировать правительство. Тот согласился, роздал министерские портфели представителям всех парламентских групп — в парламенте не было ни коммунистов, ни такинов, и правительство было готово.
Тут же с У Со, который последнее время подозрительно много часов проводил в обществе японских гостей и печатал в своей газете статьи, восхваляющие «великую» Японию, произошла удивительная метаморфоза. Он стал англоманом. И настолько преданным, что даже видавшие виды англичане удивились.
Теперь уж стали арестовывать не только такинов, но и всех, кто когда-либо позволил себе нажить недруга в лице У Со. Правда, армию свою он распустил за ненадобностью — теперь у него в распоряжении оказалась бирманская полиция.
Дошла очередь и до Аун Сана. В июне он выступал на митинге в деревне Даунджи, и на этом собрании была вынесена резолюция о немедленной свободе для Бирмы. Не первая, конечно, и не последняя резолюция подобного рода, вынесенная по предложению Аун Сана, но так как его все равно надо было арестовать, собрание в Даунджи подходило для выдачи ордера на арест так же хорошо, как и любое другое.
Начальник полиции того района ордер подписал. И больше того, объявил, что за поимку Аун Сана или донос в полицию о его местонахождении полагается награда — пять рупий.
Всех тогда в Бирме удивил и оскорбил этот факт. Нет, не выдача ордера на арест — этого ждали, этому не удивились. Но объявить о пяти рупиях — даже за мелкого карманника награда была не меньше сотни. Начальник полиции, видимо, давно жил в Бирме и знал, как можно оскорбить бирманцев. И добился своего. Нам это может показаться странным, — хотя в общем чувства такинов и сочувствующих им бирманцев понятны, — но возмущение в Бирме было настолько велико, что через несколько дней приказ о пяти рупиях был отменен.
Это совсем не значит, что кто-то хотел воспользоваться этими рупиями. Вряд ли нашелся бы честный бирманец, который бы выдал Аун Сана.
Но тем не менее переход на нелегальное положение осложнил и без того сложную ситуацию. Почти все товарищи Аун Сана были в тюрьмах, явки завалены, денежные поступления нарушены, вокруг шныряли полицейские агенты.
Пришлось уходить в подлолье. Ночевать каждый раз в другом доме, скитаться по случайным знакомым и выходить на улицы только в сумерках — слишком многие из полицейских знали Такин Аун Сана в лицо.
Аун Сан оказался одним из немногих такинов, оставшихся на свободе. Многие были растерянны, не знали, что предпринять. Движение было обезглавлено, и разброд, овладевший такинами, еще в большей степени был характерен для бирманской общественности.
В один из июньских дней Аун Сану сказали, что с ним хочет встретиться господин Минами, японский журналист, секретарь Японо-Бирманского культурного общества, сочувствующий борьбе бирманцев за независимость.
С утра шел проливной дождь. Знакомый по студенческим временам врач, давший приют Аун Сану на ночь, умолил его уйти пораньше, чтобы не возбуждать подозрения полиции и не подвергать опасности его семью и детей.
Аун Сан быстро позавтракал и ушел. Зонт, который ему подарили три дня назад хозяева одной из явочных квартир, был зонтом только по названию — что-что, а воду он пропускал свободно. Аун Сан все время старался прикрыть им лицо от прохожих. Деваться было некуда. Он наскреб на дне шанской сумки, единственного его имущества, пятьдесят пья и купил билет в кино.