На память приходит еще эпизод, наглядно иллюстрирующий транспортные затруднения в те времена. Американско-Гамбургская линия была тогда очень несговорчива и неохотно соглашалась брать зверей на борт своих пароходов. После бесконечных переговоров пришли, наконец, к соглашению погрузить животное по пассажирскому тарифу — за пять тысяч марок. Так как у нас не было никакой другой возможности перевезти слониху, то американцы должны были согласиться уплатить эти огромные деньги. Пришлось погрузить еще деревянную клетку для слонихи — большой ящик в десять футов длины, семь футов ширины и четырнадцать футов высоты. Ящик был сколочен в Штейнверде около Гамбурга из толстых 2,5-дюймовых досок, скреплен громадными железными обручами и прикреплен к палубе парохода рядом с дымовой трубой.
Слониху должны были ввести на палубу и поместить в ящик. Для этой цели был выстроен специальный мост от берега к палубе парохода. Тогда еще не был изобретен кран, при помощи которого в 1898 году была погружена на корабль гигантская пушка, отправленная Круппом на Всемирную выставку в Чикаго. Там, где сегодня тысячи подъемных кранов, экскаваторов и элеваторов погружают и разгружают трюмы океанских кораблей, в те времена работали лишь потомственные грузчики с вагами и лебедками.
Погрузка слонихи превратилась в чистейшую комедию. Утром в первый день Троицы я прибыл со слонихой к мосту. Животное было необыкновенно спокойно и вело себя очень смирно, и я настолько доверился его добродушию, что мог позволить себе взять слониху за ухо и таким образом ввести на мост. Она осторожно попробовала передними ногами настил моста, спокойно сделала несколько шагов вперед и вдруг попятилась назад.
Возможно, она почувствовала легкое колебание моста, который был на понтонах. Короче, теперь ее уже нельзя было никакими силами заставить пройти через мост. После нескольких бесплодных понуканий я приказал привязать канаты к передним ногам слонихи. Каждый канат взяли двадцать человек, а все сорок — весь экипаж парохода. Я командовал «лево», и двадцать человек тянули левую ногу, а когда я кричал «право», то другая партия тянула правую ногу. Слониха спокойно позволяла это делать, пока не очутилась на расстоянии нескольких Петров от палубы. Тут она вдруг потянула левую ногу, и двадцать человек, как один растянулись на мосту. Я страшно испугался, но совершенно напрасно, так как слониха после неожиданного проявления силы совершенно спокойно направилась в свой ящик. Она словно хотела показать, что тянуть было бы бесполезно, если бы она сама не хотела итти. Я думаю, что если бы слоны умели смеяться, то этот непременно бы рассмеялся, войдя в свое стойло. В Америке моя старая знакомая достигла большой популярности под именем «Импресс» («Императрица»).
Для обращения с дикими зверями нет специальных правил. Один зверь — смирный, другой — буйный. В то время как одного представителя того же семейства можно вести за руку, другого нужно связать и перевозить в экипаже. Все зависит от обстоятельств и является вопросом практического соображения и присутствия духа, так как все эти создания руководствуются в своих действиях не разумом, а инстинктом, импульсом, и потому каждое мгновение может быть чревато какой-нибудь неожиданностью.
Допустим, нужно заставить носорога итти с парохода по сходням на берег. Ведь не достаточно же сказать ему: «Многоуважаемый носорог, не будете ли вы настолько добры выйти наружу!» Такого языка носорог все равно не поймет. Если же ему надеть веревку на шею и тянуть и в то же время сзади подталкивать дубинкой, то и такого языка он тоже не поймет и, наверно, своим рогом больно кольнет пониже спины человека с веревкой. Но у этой бестии есть своя слабая струнка: желудок. Им следует пользоваться как международным языком, который понимают и животные. Если к пасти толстокожего поднести руку, полную корма, то уже можно не прибегать к вежливым упрашиваниям.
Эту мудрость я постиг очень рано, однако следование ей поставило меня однажды в очень опасное положение. У меня произошло как-то весьма неприятное происшествие с носорогом. Это было в 1871 году, когда я приехал в Лондон для приемки прибывшего на мое имя транспорта животных. Среди животных находилась почти взрослая самка носорога, доставленная в громадной, специально для нее выстроенной клетке. Этот ящик был, разумеется, нетранспортабелен и потому нужно было так или иначе свести носорога с парохода в транспортный фургон, к которому проложили мостки, покрытые соломой. Расстояние от парохода до вагона составляло около пятисот метров, его нужно было пройти по рельсам, проложенным вдоль длинных пакгаузов остиндских доков. Мистер Джемрач, наш опытный коллега, предложил провести носорога, поскольку он казался смирным, просто на веревке. Я согласился, не приняв во внимание всю опасность подобного способа выгрузки. Носорогу на шею надели прочный канат, а другой, более длинный, на одну из передних ног. В запас взяли большое количество веревок. Наконец, тронулись в путь. Носорог медленно шел следом за кормящим его из рук сторожем по помосту на берег. Канат, надетый на шею, я дал шести сторожам и сказал им, чтобы тотчас же по прибытии к вагону его протянули сквозь решетки боковых стенок и прикрепили к оси. Веревку, привязанную к передней ноге животного, я взял в руки сам и бодро зашагал вдоль длинных доков, сопровождаемый немалой толпой любопытных.
Когда мы почти вплотную подошли к вагону, я заметил, что к нам свистя и шипя приближается паровоз с товарным составом. С быстротой, которую можно развить только в момент опасности, я вскочил в вагон. Моя поспешность передалась сторожам и в мгновение ока животное было привязано. Машинист, наблюдавший заключительную фазу погрузки, напоминавшую бегство, позволил себе глупую шутку — дал длинный и пронзительный свисток. Ужас и страх объяли носорога и ввергли его в сильное возбуждение. С большим трудом мне удалось привязать сопевшее животное за вторую свободную ногу запасными веревками. Однако возбуждение носорога из-за повторяющихся все время паровозных гудков и шума перешло в ярость. Сильным ударом он разбил вдребезги козлы фургона. К счастью, обломки его не попали на лошадей, иначе случилось бы непоправимое несчастье. Разъяренный зверь пытался теперь разломать переднюю стенку фургона. Но я уже был начеку: взобравшись на крышу фургона, схватил конец каната и изо всей силы стал наносить им удары животному между ушей. Он, по-видимому, почувствовал, что имеет дело с силой, не уступающей его силе. В конце концов мы оба устали, и я и мой непокорный друг, который постепенно пришел в себя и успокоился. Когда мы, наконец, прибыли к стойлам, то были вынуждены пятить его из фургона назад. Веревки, которыми был привязан носорог за передние ноги, пропустили через кольца, вделанные в стену стойла. Теперь у носорога начался новый приступ ярости, который еще усилился под действием шума собравшейся толпы. Несмотря на это, мы все же с большим трудом препроводили животное в стойло. С меня было довольно такого способа доставки, и для дальнейшей транспортировки носорога в Гамбург я заказал большой ящик. Если бы животное вырвалось у меня из рук в тот момент, когда к нам приближался паровоз, то, вероятно, в этих воспоминаниях пришлось бы рассказать о большом несчастье и нескольких погибших человеческих жизнях.
Много раз мне приходилось наблюдать, как носороги в припадке бешенства ломали себе рог и нисколько от этого не страдали. Рог вырастал снова и в течение года достигал значительной величины. Как я уже упоминал в главе, посвященной ловле зверей, молодые носороги легко привыкают к людям. В нубийском караване, который я в семидесятых годах выставлял в Берлинском зоологическом саду, находилось три молодых носорога, свободно бегавших по загону. Посетители были в восторге, когда сторож в шутку прятался где-нибудь и животные, издавая трубные звуки, начинали искать его.
В начале семидесятых годов Казанова привез в Европу первого африканского носорога. Хотя носорог был небольшого рос — всего 80 сантиметров, он в один прекрасный день оказался настоящим атлетом, который вызвал меня на единоборство. По дороге из Триеста в Вену я устроился со своим «сокровищем» отдельном купе. Сидя в углу, я немного вздремнул, когда меня друг разбудил легкий толчок; проснувшись, я заметил, что животное держало в пасти край моего пиджака и совершенно покойно жевало его. Со всей возможной вежливостью я хотел отнять свое платье у маленького повесы, но животному это очень не понравилось. В мгновение ока носорог впал в дикую ярость, издал пронзительный свистящий звук и напал на меня признаюсь, что, спасая свою жизнь, я одним прыжком перескочил через мешки и ящики. При этом носорогу скатился под ноги мешок весом в 150 фунтов, который он подбросил в воздух словно маленький мячик. Само собой разумеется, я немедленно (покинул своего африканского гостя, чтобы не давать ему возможности поиграть и мною, как мячиком. Другой раз во время морского путешествия я был свидетелем того, как взбесившийся носорог одним ударом разломал толстые доски своего ящика, словно это был ящик из-под сигар. Только благодаря тому что 3 тут же обтянул всю клетку парусиной, удалось предупредить большое несчастье, которое иначе могло бы произойти.