Изменить стиль страницы

Мне, бывшему кавалеристу, была непонятна и противна такая жестокость по отношению к животным. Правда, мне не приходилось общаться с кровожадными хищниками, но в армии у меня было много лошадей. Скажу не рисуясь, что я больше думал о них, чем о себе. И не только потому, что от их состояния часто зависела моя жизнь на фронте. Просто я любил их.

Лошади всегда у меня были чистые, сытые, ухоженные. Я заботился даже об их хорошем настроении. Бодрая лошадь — самое надежное «оружие» всадника. Невзгоды и лишения сурового военного времени мы делили поровну. А иногда случалось оставаться без провианта, то от случайной пайки хлеба я отделял ей большую часть.

Десять лет — военных и мирных — провел я, что называется, не слезая с коня. Мы никогда не «ссорились». Казалось, и мои подопечные довольны мной. Я был для них и ласковой нянькой и заботливым лекарем. Наверно, и они по-своему, по-лошадиному, любили меня; Стоило мне только издали позвать «Рыжий»! — как конь тот час навострит уши и ответит приветливым ржанием, нетерпеливо забьет копытом и всеми доступными ему знаками выказывает свою радость и любовь. И уж, конечно, он знал, что встреча не обойдется без угощения хлебом, морковкой или горстью зерна. Когда его хлопали по шее, гладили по морде и говорили что-нибудь ласковым голосом, теплел и млел его лошадиный глаз.

А тут вдруг вижу, как животное бьют без жалости, с остервенением. Нет, не понравился мне этот Казимир Кун! Ничего не мог я почерпнуть из его работы. Но, вспомнив своего Рыжего; понял, что именно тогда, в общении с ним прошел первые  уроки дрессировки, постиг первое ее условие — любить животное. Да зачем же делить свою жизнь с животными, не любя их?

На этом, к сожалению, и кончались мои познания искусстве дрессировки. Правда, в армии я еще занимался, выездкой лошадей. С цирковой дрессировкой это имеет мало общего. Сходство только одно — приемы поощрения. Да и лошадь с леопардом не сравнишь — характеры разные.

И вот теперь мне предстояло вслепую начать изучение этих «характеров». С тревогой и напряженным вниманием вглядывался я в морды леопардов. Но мой неопытный глаз еще ничего не мог схватить. Порой закрадывались и сомнения - сумею ли с ними справиться, подчинить себе, умею ли наладить совсем иные отношения о забитыми, зашуганными и оттого еще более яростными зверями?

А тут еще доходили до меня слова Купа, дескать, русские не в состоянии овладеть сложной дрессировкой хищников. Медведи — вот их предел. А леопарды — самые хищные звери, и для работы с ними нужна особая смелость и сила воли.

Такие разговоры злили и еще больше раззадоривали меня. Он-то, конечно, чувствовал, u, что ему скоро придется убираться восвояси. И не случайно последнее время он забивал зверей до того, что они отказывались выполнять трюки. Я раскусил замысел Куна — побоями оп хочет загубить зверей, добиться того, чтобы они потеряли всякую связь с человеком, забыли ключи дрессировки, то есть движения укротителя, являющиеся скрытыми командами. Ключи эти он, конечно, всячески засекречивал. Впоследствии на расшифровку этой тайны мне пришлось изрядно потратить времени и труда, часто идя на риск.

«Ключи», — это самое главное в дрессировке. Ребёнка или взрослого человека на одно и то же движение можно вызвать разными способами. Им можно подать команду словом, жестом, собственным примером — они поймут чего от них хотят. Зверь же делает движение только по одному определенному условному сигналу, к которому учили с самого начала. И на другую команду просто не обратить внимания. Поэтому так важно знать эти «ключи».

Увидев, как Кун относится к зверям, нельзя было не понять, что очень скоро леопарды будут приведены в нерабочее состояние. И тогда останется только расформировать аттракцион. Да и сам Кун не стесняясь заявлял:

 - Если меня не будет, то и зверей не станет.

Боялись даже, как бы он не отравил их. Поэтому за леопардами кто-нибудь постоянно наблюдал. Были установлены даже ночные дежурства.

Меня срочно вызвали в Москву:

— Дела обстоят так, что зверей надо принимать сейчас же. И к дрессировке приступать самостоятельно.

В общем-то, я был готов к этому, но слово «самостоятельно» все-таки ошеломило меня. Самостоятельно — значит, в клетку к леопардам я должен буду войти один и дрессировщиком должен сделать себя сам, и изучить зверей сам, и лечить их сам — все сам и все — один. Внутри у меня похолодело.

В истории цирка были случаи (это я узнал уже позже) когда в клетку к взрослым хищникам входил новый укротитель. Но таких смельчаков можно было пересчитать по пальцам. К тому же эти смельчаки были уже опытными дрессировщиками, знавшими «КЛЮЧИ» и приемы, постигшие тонкости общения со зверями.

Я же хищников не знал ни теоретически, ни практически, даже не был дилетантом. Потому что дилетант обладать хоть какими-то знаниями. И все-таки мне предстояло к ним войти!

Как обычно происходит передача дрессированных зверей их учителем тому, кто будет с ними работать в дальнейшем?

Никто не понимает зверей так, как дрессировщик. Он знает «душу» каждого, все тонкости его поведения признаки малейшего изменения настроения он знает, как на какого зверя воздействовать, чего от  него ждать и много других мелочей. Все это он рассказывает принимающем демонстратору и тут же постепенно передает «ключи» исполняемых трюков, то есть условные знаки,  которыми вызывают зверя на трюк. В клетку они входят вдвоем, и шаг за шагом, постепенно новичок осваивает практику управления зверями. Он может спокойно все заучить под надежной защитой прежнего укротителя. И только когда станет ясно, что звери привыкли к новому хозяину, а тот освоил все премудрости управления ими, — он входит в клетку самостоятельно, но первое время прежний дрессировщик находится рядом, за клеткой, чтобы прийти на помощь советом или действием в случае необходимости. И только окончательно убедившись, что теория и практика прочно укоренились в новом повелителе зверей, он со спокойной душой может расстаться с ними навсегда.

Такого Вергилия по хищному аду у меня не было, и всю подготовительную работу пришлось проделать самому. Это меня, конечно, держало в напряжении и беспокойстве. Но, признаюсь, и захватывало больше всего, даже радовало.

Это же, вероятно, беспокоило и совсем не радовало начальство. Потому что почти перец самым отъездом в Харьков мне вместе с приказом директору цирка о передаче аттракциона вручили еще и письмо для него. В письме давались дополнительные разъяснения: «… учитывая серьезность этого мероприятия, отсутствие гарантии у артиста Александрова, и также опасность, связанную с этим, необходимо организовать и создать соответствующую обстановку для нормального осуществления этого дела.

Прежде всего, вход к зверям арт. Александрову надо категорически воспретить впредь до момента, когда ему будет разрешено это засл. арт. республики Б. Эдером, который приедет в Харьков специально для осуществления передачи группы арт. Александрову. До этого времени арт. Александров проводит ознакомление со зверями с внешней стороны клетки.

Арт. Александрову работать со зверями не приходилось, и поэтому передачу нужно осуществить с чрезвычайной осторожностью, дабы не подвергнуть опасности тов. Александрова».

Я ничего не сказал по поводу этого письма. Правильное письмо! Но только показалось, что мне не особенно доверяют.

— Ну что ж, поживем — увидим, — сказал я.

— Не увидим, а просим вас выполнять все так, как отмечено в приказе и письме.

Тут уж я не сдержался:

— Меня не так легко запугать опасностями. А никакой приказ артиста не сделает. У каждого есть, своя мечта, и ограничивать её приказами не имеет смысла. Я — человек взрослый, бывалый. В этом трудном деле хочу быть самостоятельным. Надо, что бы мне верили, — вот лучшая помощь.

Расстроенный этой сценой, уехал в Харьков. Казимира Куна там уже не было.

Приняв зверей по акту, я стал их единственным и полновластным хозяином. Вот теперь можно начать с ними непосредственное знакомство. Надо сказать, что момента этого я ждал не только с нетерпением, но и с большим любопытством.