Я вовсе не уверен, что превосходство человеческого разума над разумом животных неоспоримо. Очевидно, мы еще не умеем до конца понять зверей, «ограниченные» своим, человеческим способом мышления.
Для постижения звериной тайны нужно знать язык каждого животного, уметь до тончайших нюансов подражать их голосу, чтобы еще больше войти к ним в доверие. Не подумайте, что я преувеличиваю, говоря о языке. Условный, без слов, но он существует. Опять сошлюсь на свидетельства охотников, да и мои собственные наблюдения подтверждают это.
Вот, например, Раджа и Акбар очень отличаются друг от друга своим «языком» (поставим на всякий случай это слово в кавычки). Когда я подхожу к Радже, он мурлыкает приглушенно, на грубых, низких нотах. Акбар в таких случаях мурлыкает нежно, переливчато и даже как-то грустно, как бы высказывая какую-то обиду или просьбу, вроде жалуется. А спросишь его: «Как твои дела, Акбар?» — он заведет свою песню, а я вторю ему, поддерживая «разговор» стонущим, пискливым голосом. И мне кажется, что в моих «стонах» он понимает больше, чем я в его: для него в них есть что-то конкретное. Как жаль, что я никогда не узнаю — что.
Как бы то ни было, ласковость и щедрость дают для познания зверя больше, чем грубость и жестокость. Криком и кулаками ведь и людям трудно договориться между собой. А в пылу гнева наделаешь больше ошибок.
Как нет в мире двух людей с одинаковыми характера ми и способностями, так и звери отличаются по своим индивидуальностям друг от друга. Поэтому при обучении нельзя быть ко всем одинаково взыскательным, так как понятливость каждого зверя имеет границы. И то, что можно потребовать от одного, нельзя требовать от другого. Чуткая душа и отзывчивое сердце в обращении с хищниками нужны не меньше, чем с людьми.
Даже если вашу доброту животные и не оценят, все равно надо оставаться добрым, излишняя строгость породит только непримиримую враждебность, которая, если не обращать на нее внимания, как зараза, передастся другим зверям.
Бывает что зверь ранит меня без злобных намерении. Иногда это происходит и по моей неосторожности. Сделаю резкое движение, неожиданное для тигра, а он напугается и невольно выбросит вперед лапу с выпущенными когтями, для самозащиты, и случайно заденет меня. Мы ведь тоже выставляем руку вперед для обороны, как бы прикрываясь ею, когда сосед делает непроизвольное движение в нашу сторону. И за это я зверей не наказываю, не за что.
Своим добрым и мягким отношением я не только «извлекаю» из своих учеников их таланты, но и устанавливаю внутреннюю, душевную связь между нами и очень забочусь, чтобы она по какой-либо причине не прервалась, так как это может разладить всю дрессировку.
Чтобы избежать срывов, я стараюсь учитывать настроение зверя и вести себя в соответствии с ним. Нельзя не принимать во внимание то, что хищник, хотя и мгновенно повинуется инстинкту, соображает намного медленнее человека. Поэтому надо давать ему время на осмысление нового задания. Если хочешь жить со зверем в мире, иногда приходится и потакать его капризам.
Не всегда спокойный зверь является безобидным существом. Часто его поведение бывает обманчиво и маскирует характер скрытный и хитрый. Я почти никогда не беспокоюсь, если за моей спиной находятся самые шумливые звери, выражающие свое недовольство рычанием, вроде Акбара или Бемби. Много шуму — мало толку. А в тихом болоте черти водятся. Это также и у зверей.
Взять хотя бы Раджу. Он никогда не огрызается, сидит спокойно на тумбе и молча выжидает удобный момент, чтобы напасть на меня или же на рядом сидящего сородича. Заранее обнаружить его злонамеренность никак нельзя.
Против таких субъектов всегда надо применять самые радикальные меры предосторожности. Когда я бываю вынужден встать к Радже спиной, ассистент сейчас же поворачивает его мордой к себе и отвлекает от злых мыслей кусочками мяса. Если этого не сделать, тяжелые последствия неизбежны.
Зверь все-таки остается зверем. И, несмотря на корректные и даже ласковые взаимоотношения, где-то внутри у него тлеет искра недоверчивости и враждебности, которая каждую секунду от малейшего повода может вспыхнуть ярким пламенем. Вы поймете это, если вспомните; как часто бывает трудно удержаться от раздражения, от вспышки недовольства нам, людям. А ведь нами управляет самый совершенный разум. Чего же требовать от диких зверей?!
Конечно, попадаются среди них действительно мирные экземпляры. Изучение их поведения в течение целых суток на конюшне, на репетиции, на представлении дает возможность определить качество такого спокойствия. А длительное наблюдение в течение нескольких месяца — окончательно определить его характер.
Тигр Алмаз всегда спокоен внешне — не скалится, не рычит. Кажется, что просто нелепо хоть в чем-нибудь его подозревать. Но это — самый опасный зверь. Уже не раз, дождавшись удобного момента, набрасывался он на Акбара, Раджу и Рыжика. В драке так свиреп, что мне даже подумать страшно, что когда-нибудь придется помериться с ним силами.
Наблюдая его дикие расправы с сородичами, я изучаю пределы его злобы, силы и кровожадности. Для человека они слишком безграничны. Без содрогания вспоминать ярость спокойного на вид Алмаза невозможно. По случайно перехваченному взгляду зверя можно обычно определить, какое в нем зреет намерение. Но у Алмаза маленькие сверкающие зрачки так спрятаны густо нависшей шерстью, что едва выглядывают, как у медведя, а хвост часто остается спокойным и тогда, когда тигр явно зол. Приходится держать его под неусыпным наблюдением. Но этот зверь настолько лукав, коварен и хитер, что умеет подловить именно ту секунду, когда человек, ослабив бдительность, выпускает его из-под надзора. И как он об этом догадывается?
Сначала Алмаз не обнаруживал своей злобы, и я, усыпленный его спокойным видом, упустил момент, когда характер зверя начал перерождаться в связи с возрастом. Теперь мне приходится быть вдвойне осторожным и избегать малейших столкновений. Расстанусь с ним, как только найду ему замену. Он мешает мне работать, отвлекает внимание на вещи, которые к искусству уже не имеют отношения.
Второй месяц знакомства подходил к концу, и я уже приглядывался к тиграм, стараюсь уловить день хорошего настроения, чтобы встретится в клетке. Хотя мне всегда не терпится прийти на первое свидание, я все же решил не очень торопиться. Тем более что «пренебрежительное отношение к опасности», как называют это мои близкие, доставляет большое беспокойство семье. Я стараюсь сдерживаться, но не всегда удается.
Действительно, если звери еще не «созрели» для встречи, то могут возникнуть неприятные последствия. Все подвержены минутным слабостям и неустойчивости. И хотя дрессировщикам иметь эти качества не полагается, но ведь и дрессировщики — люди…
В июне Рижская киностудия с большим трудом уговорила меня сняться в короткометражном фильме «Как дрессируют зверей».
Съемки с Акбаром и Бемби, я был уверен, пройдут пристойно и тихо. С ними мы дольше знакомы, встречались уже на манеже, они почти «цивилизованные» звери. Уссурийцы же на манеже еще не появлялись, и этот день был для них боевым крещением. Только бы для них!..
Я знал, что выводить на арену Тарана и Раджу рано, да еще в такой необычной, нервозной обстановке: яркий свет, беготня обслуживающего персонала цирка и студии, громкие приказания режиссера — все это не для первой встречи. Тигры будут слишком взвинчены. Поставив двух ассистентов, одного с револьвером, другого со шлангом, я уступил просьбам режиссеров и вошел в клетку.
По-видиму, застраховать себя от ошибок невозможно. Режиссеры Рижской студии вполне могли подождать, неделю или две. Но здесь я сержусь на себя: поступил легкомысленно, вопреки своим убеждениям, поддался слабости и проиграл.
Не скрою, уступил я не только просьбам кинематографистов. Мне хотелось испытать себя в такой необычной ситуации — встретиться с еще мало обработанным, почти диким зверем, почти как в тайге, почти как охотник, которым я всегда немного завидую. Втайне думал, что здесь, может быть, откроются мне новые пути дрессировки.