Вступительные пассажи, однако, затянулись, а значит, два разворота фотографий остались без пояснений. Пытаюсь исправиться. На первом вы видите одного из множества изваяний львов, которые — что в Пекине, что в Тайбее, что в Гонконге — символизируют сильную власть («вертикаль», если угодно). На титульном снимке лапа льва прижимает к земле львенка, а следовательно, мы имеем дело не со львом, а с львицей, императрицей, которая — до поры до времени — держит в полном повиновении наследника, будущего императора. Портрет Председателя Мао висит которое уже десятилетие на входной стене в «Запретный город» — огромный дворцовый комплекс, выросший не ввысь, а вширь, мавзолей же Председателя стоит неподалеку, с другой стороны знаменитой площади Тяньаньмэнь, способной, со слов китайцев, вместить пару миллионов человек. Справа от Председателя реет черный воздушный змей, запуском которых (и не только черных) развлекается народ, пришедший на площадь. Часовой, изображенный внизу, на мой взгляд, символизирует текущую политическую систему Китая: своим честным и непреклонным видом. Помните знаменитое выражение насчет холодной головы, горячего сердца и чистых рук? Кстати, о схожести большевистского (КНР) Китая с меньшевистским (Тайвань): там тоже есть свой мавзолей (правый нижний угол пятого разворота) и свои, очень похожие на пекинского, часовые: только в мавзолее похоронен Чан Кайши.
Следующий, второй, разворот, посвящен по преимуществу заводу iRiver в Дунгуане (и только внизу — фрагмент «Запретного города» да демон-охранник храма Неба). Завод совершенно удивительный: почти километровая в длину дуга, новенький (только-только стукнул год), с оригинальной конвейерной концепцией: и столики со сборочной аппаратурой, и автоматы, и даже трубы вытяжек (тут кое-что, особенно тонкое, паяют еще вручную), не говоря уже о высоких стульях рабочих, — все это динамическое, все — «на колесах» (и в прямом и в переносном смысле). Это значит, что буквально за час можно из одной поточной линии сделать совсем другую — не только по собираемому продукту, но даже и по конфигурации в плане. Работает на этом заводе два десятка менеджеров и инженеров из Кореи и полтысячи китайских высококвалифицированных (на уровне «техников») рабочих (впрочем, по подавляющему преимуществу — работниц). Заработки у них, по нашим меркам, довольно скромные: 250—300 долларов в месяц, однако для Китая, где средние заработки вертятся вокруг 100 баксов, — это почти счастье, да плюс еще выходные и отпуска (ни того, ни другого в Китае, как правило, не бывает: разве что всенародные праздники вроде Первого мая).
Забавная история: поначалу фотографировать на заводе нам не разрешили, но когда я попытался поднять на смех их скромность, смешанную с помешательством на почве безопасности, разрешение было получено. Когда один из журналистов нацелился объективом на график текущих тестов продукции, iRiver’ские офицеры замерли и «сделали стойку» — однако, аппарат отбирать не кинулись. Так вот, наиболее забавным в этом анекдоте представляется то, что на графике было обозначено: 100% — OK!
Что же касается разворота текущего — тут специального комментария ничто, кажется, не требует: древние солнечные часы, печально смотрящиеся в пасмурную погоду, фрагмент чайной церемонии, о которой поговорить подробно все равно нет места, лапа льва-императора, попирающая мир, специально подстриженная акация, каких тут много и поверить в какие трудно: все кажется, что это какое-то компьютерное 3D-извращение…
Что же касается контролерши с красной повязкой и группы молодых солдат — думаю, у читателей постарше они вызовут довольно безотказную ассоциацию со сравнительно уже давним (70—80-е годы) прошлым нашей замечательной страны. И тут очень подумаешь, что сильнее воздействует на нравы: этнические ли традиции или государственное устройство.
Перевернув страницу, мы попадаем в Гонконг. Главное отличие Гонконга от остального Китая (включая Тайвань, исключая Макао: эдакий восточно-азиатский Лас-Вегас, находившийся те же сто лет под португальским протекторатом) — это психология населяющих его китайцев. Мало того, что даже чисто внешне они отличаются от китайцев северных, в том числе — пекинских (те больше похожи на монголов или бурятов, эти — на малайцев или, если хотите, японцев), и говорят практически на другом языке (кантонский диалект, в котором, в отличие от общекитайского мандаринского, основной упор делается на интонацию, «пение», и который даже на бумаге, во вроде бы универсальном иероглифическом написании, отличается углубленной сложностью), — они еще успели за сто лет заразиться от англичан неким повышенным чувством достоинства, самоуважения, сознания своих прав. Посему в Гонконге ничего, кроме денег и услуг, не производят. Ну, я имею в виду банковский бизнес и управление предприятиями, расположенными по преимуществу в основном Китае, с его дешевой рабочей силой и готовностью «пахать» с утра до вечера и без выходных и отпусков за деньги, за которые нормальный гонконгский китаец даже не встанет со стула…
То есть именно в Гонконге кожей осознаешь разгадку «китайского hi-tech-чуда»: тысячелетиями воспитанная покорность, дающая возможность существовать по сути рабскому труду.
Большинство фотографий этого разворота сделано в местечке под названием Repulse Bay — Бухта Отпора. Это очень тихий район Гонконга, весьма дорогой и престижный, с красивыми домами, с обширными пляжами и, главное, с некой площадкой, на которой сосредоточены всевозможные китайские боги. Я так и не разобрал — то ли это своеобразный Диснейленд, то ли объединенный храм: что туристов, что серьезных, углубленных местных жителей там поровну. Вы видите на этом развороте и толстого, довольного жизнью, смеющегося Будду, и священную лошадь, и какого-то дракона — чего там только нет! (Кстати, на следующем развороте помещен скульптурный портрет Конфуция, снятый в конфуцианском храме, расположенном в ста метрах от буддистского, в Пекине.)
Я даже обнаружил на этой площадке некую скульптуру, поставленную знаменитым польским режиссером Кшиштофом Занусси. В некоторых из дорогих домов этого района есть специальные огромные проемы, сделанные для того, чтобы сквозь них мог пролететь дракон. Квартиры в таких домах стоят процентов на двадцать дороже: считается, что пролетающий сквозь дом дракон приносит счастье…
Меня еще и на Тайване, а потом — в Японии, а теперь вот — в Китае приятно поражает, что религия — это и впрямь — весьма частное дело. Каждый верит, во что хочет, и никто никого за его веру не высмеивает и не преследует. И совсем не надо придерживаться той или иной (и только!) религии, чтобы занимать какие-нибудь выгодные государственные посты. Наиболее распространены в Китае четыре… даже, может быть, не религии — миропонимания, философии: в первую очередь, конечно, буддизм (как минимум — две разновидности; вторая — это тибетский буддизм или ламаизм), затем — конфуцианство, затем — даосизм и наконец — синтоизм, язычество. И можно быть буддистом и одновременно — конфуцианцем, и никто в тебя камень не кинет.
Такое отношение к религии очень мне симпатично: установка на «единственно правильное учение», особенно, после костров инквизиции, крестовых походов и, наконец, семидесяти лет отечественного социализма, — приводит в дрожь. Вроде бы, при таком историческом отношении китайцы должны быть внутренне свободны все, не только живущие в Гонконге, — однако… С другой стороны, еще Христос говорил: кесарю — кесарево, а Богу — богово.