Выходит — паук: у них по восемь таких же вот глаз, направленных в разные стороны. Но как-то уж не по-паучьему торчат вверх и острые крючки-хваталки, и усики.

Пришлось одну норку вскрыть. Она вела глубоко вниз, и я не без труда обнаружил на ее дне — сантиметров двенадцать от поверхности — престранное создание, несомненно личинку насекомого, но какого?

Ее облик был совершенно необычен и устрашающ: тело изогнуто крутым двойным зигзагом; на спинной части — выступ с двумя прочными коричневыми рожками направленными вверх; конец брюшка и выпуклая задняя часть спины — утыканы жесткими щетками; голова с переднеспинкой составила одну общую плоскость, жесткую и прочную, которая была поставлена перпендикулярно туловищу, а над всем этим угрожающе выставились два острых рога жвал.

И выходило так: обитательница подземелья, прочно упершись в стенки своего колодца концом брюшка и крючками спинного выступа, запирала вход в норку щитом, состоящим из головы и переднеспинки, и глазела в оба во все стороны в ожидании своей жертвы. Точнее, не в оба, а в шестеро: глаз у нее оказалось шесть штук. И выяснилось, что это была личинка жука-скакуна — родственника жужелиц, длинноногого красавца, совсем не похожего на это вот подземное страшилище.

Взрослые жуки-скакуны, в отличие от личинок, ослепительно красивы.

Повадки взрослых скакунов я знал хорошо: быстрые бегуны и отличные летуны, они не подпускали меня с сачком ближе чем на пять метров. Они были «свободными охотниками» — ловили не таясь всякую живность своими мощными крупнозубыми жвалами, благородно украшенными эмалево-белой полосой. Верх их тела был окрашен либо в матово-зеленый, «с искрою», цвет, либо был пятнистым — в зависимости от вида; низ же туловища вместе с длинными сильными ногами блестяще сиял рубином, изумрудом, кобальтом — словом, всеми цветами радуги. И очень выразительными были два огромных выпуклых фасетчатых глаза, способных замечать издали и мелкую добычу, и опасность вроде такого вот энтомолога с сачком: скакун мгновенно срывался и улетал за пяток-другой метров, да не куда-нибудь вбок, а только вдоль той самой тропки или межи, по которой я шел, дразня меня подобным образом иногда с километр; столь быстрого раскрывания надкрыльев и крыльев для полета я не знаю ни у какого другого жука.

Я добыл еще две личинки и посадил их в таз с землей. Но делать норки в рыхлой почве они наотрез отказались, объявив в знак протеста полную голодовку. Пришлось удовлетворить их законное требование и отнести в Лесочек на их родину, где они сделали бы себе новые норки. Мне не оставалось ничего иного, как для продолжения исследований вырезать там же несколько монолитов с обитаемыми норками личинок скакунов, и я немало попотел: твердый как камень, сероватый суглинок очень плохо поддавался топорику и ножу.

Страничка из моего лабораторного дневника 1968 года.

Несколько дней хищницы отсиживались в глубине своих колодцев, перемещенных из Лесочка на подоконник. Неужели и эти забастовали? Но через неделю все личинки все-таки встали на свои посты, плотно закрыв свои норки голово-спинками и выставив наверх острые жвалы, усики, щупики и глаза, направленные во все стороны света. При моем приближении личинки мгновенно прятались, и мне пришлось поломать голову, как сделать, чтобы вблизи норки передвигалось насекомое-жертва: неподвижные объекты их не интересовали.

И тогда происходило нечто удивительное. Проползает гусеничка или травяной клопик сантиметрах в трех от норки — вдруг громкий резкий щелчок, и насекомого нет — оно уже там, в норке… Бросокнастолько быстр, что ничего и не видишь, кроме мгновенного исчезновения бедняги, да лишь сухой щелчок слышен — и все. Такого в природе я больше нигде не видел, лишь на телевидении и в кино возможны подобные фокусы.

Личинка же поступает так: заметив, в каком секторе движется жертва, поворачивается вдоль вертикальной оси к ней не передом, а спиною; подбежало насекомое поближе, и хищница, плотно вонзив спинные крючья в стенку колодца, выбрасывает наружу сильно вытянутую переднюю часть туловища, изгибая его назад наподобие полусальто, хватает добычу острыми жвалами, не теряя ни на миг из виду — глаза теперь смотрят сверху вниз! — и тут же затаскивает ее в убежище, резко сжав свое тело. Все эти процедуры занимают в целом не более 0,05 секунды; иначе человеческий глаз заметил бы хоть какое-то мелькание.

Удалось мне пронаблюдать и за рытьем норки. Личинка, оказывается, делает эту работу повернувшись вниз, загребая землю широкой головой, как скрепером, и уперевшись в бока колодца сначала ногами, а затем спинными крючьями; впрочем, этот же спинной горб служит и дополнительным ковшом для поднятия на-гора земли из более глубоких горизонтов.

Увеличивая расстояния между норками и движущимися жертвами, — а ими у меня служили ватные шарики на нитке, пропитанные медом, — я установил предел бросков хищниц: он составлял… четыре с половиной сантиметра. Это настолько вытягивалась — и лишь передней частью туловища — в общем-то кургузая короткая личинка!

Личинка скакуна в стеклянной трубке.

В разгадке этого чуда помогла бы только сверхскоростная киносъемка.

Личинки скакунов вовсе не были застрахованы от нападений других членистоногих. Одну из них одолевали мелкие клещики — и подвижные, и безногие, неподвижно к ней присосавшиеся. А в Лесочке у гнезд скакунов бегали какие-то насекомые, похожие на муравьев; одного из них охотница схватила, но что-то помешало затащить его вглубь, и между насекомыми началась судорожная борьба, в результате которой на моих глазах личинка замерла, а «муравей» стал зачем-то затаскивать свою мучительницу в глубь ее же гнезда.

Это оказалась самка осы-метохи: позволив себя схватить, она парализует личинку мгновенным уколом ядовитого жала, а уж потом, в глубине ее колодца, отложит на нее яйцо, из которого выйдет метохина личинка и будет кормиться обездвиженной хищницей. А самцы метох крылаты и издали похожи на наездников.

Схватка метохи с личинкой скакуна.

Но по меньшей мере две загадки личинок скакунов я так и не разгадал. Первая из них: куда девается земля, вытолкнутая этими землекопами при устройстве, а затем, по мере роста личинки, при расширении и углублении норки?

И вторая загадка: какова природа щелчка? Почти всегда бросок хищницы удачен, и острые жвалы глубоко вонзаются в бока жертвы, нередко мягкой, например, гусеницы или моей медовой ватки. Может быть, клацание происходит не снаружи, а в горловине норки по той же причине, по какой хлопает пробка, резко вытащенная из бутылки? Но звук броска какой-то уж очень сухой, мгновенный, вроде «выстрела» пастушьего бича, кончик которого рассекает воздух со сверхзвуковой скоростью…

А так охотится взрослый скакун.

Не с такой ли скоростью выбрасывает личинка скакуна свое тело из норки в момент своей невидимой для человеческих глаз охоты?

На западной границе «Центральной Африки» — поросль молодых, до пояса, осинок. Здесь из года в год устраивали какие-то странные не то собрания, не то митинги — скорпионницы. Этих насекомых я знавал, в общем-то, давно и «уважал» за их большие, красивые прозрачные крылья с черными пятнами и поперечными полосами, а также за «хвост», который был только у самцов и действительно очень напоминал грозное скорпионово оружие. Будучи пойманным и взятым в пальцы, самец скорпионницы поднимал этот страшноватый крюк с толстым баллоном, будто бы наполненным ядом, и угрожающе им размахивал; но я уже знал, что это не более чем мистификация «под скорпиона», никакого яда и жала у этого насекомого нет, и что «жало» — всего лишь безобидные специальные щипчики для удерживания брюшка самки.