— Полагаю, теперь моя очередь?

— Великие небеса, нет. Я даже не думал о таком — сказал Герике. — Вы, мой дорогой доктор, гораздо более полезны свободной. Вначале, приготовьте фляжку горячего чая и сэндвичи, а потом мы продолжим в рулевой рубке.

— Продолжим что? — подозрительно спросила она.

— Ну, тему, которую мы оставили в поезде, если хотите.

Он улыбнулся:

— Кстати, камбуз прямо сзади вас.

В рулевой рубке было очень мирно. Джанет облокачивалась то на одну, то на другую ручку кресла возле стола для карт и наблюдала за Герике у штурвала.

— Вам нравиться, не так ли? — спросила она.

— Палуба под ногами, прыгающий в руках штурвал? — Он улыбнулся — Самое великолепное ощущение в этом мире. Ну, почти.

— Вы не всегда серьезны?

— Такое невозможно. Весьма рано я понял, как погано все вокруг. Разумный человек не может воспринимать мир серьезно. Когда я был мальчишкой, у нас были тяжелые времена, знаете? Мой отец погиб на Западном фронте.

— Он был солдатом?

— Нет, пилотом-истребителем. Одним из первых. Он продержался три года. Время долгое, но недостаточное.

— А мать?

— Умерла в эпидемию инфлюэнцы в 1918 году. Я стал жить с ее братом, моим дядей Лотаром в Гамбурге. Бедный, как церковная мышь, но один из самых добрых людей, которых я знал. Он был учителем математики. Жил в доме у Бланк-ан-Зев на Эльбе, из которого было видно каждое судно, входящее или уходящее из Гамбурга. Часто ночью я часами сидел в своей комнате с открытым окном, наблюдая огни грузовых судов, уходящих в море. Уходящих куда-то в романтические страны — всегда так. И мне хотелось уплыть с ними.

— Начало любви?

Он продолжал:

— И если было слишком туманно, чтобы их видеть, то всегда ревели туманные сирены где-то там, на краю мира.

Он взял одну из ее сигарет из пачки на столе. Джанет сказала:

— Когда я была девочкой, я проводила лето в доме дяди на Кейп Код. Там масса тумана. Иногда по ночам можно было слышать, как рыбацкие суда перекликаются далеко в море.

Герике кивнул:

— Звук одиночества в необитаемом мире…

Она повернулась на вращающемся сидении взглянуть на него:

— Вы знаете это место?

— Возле этого берега между серединой марта и концом апреля сорок второго я потопил двенадцать судов. — На его губах появилась немного ироническая улыбка — Снова вернулись счастливые дни. На пять минут меня действительно посетила мысль, что мы можем выиграть войну.

— Суда американские?

— Да, кроме одного. Испанский танкер, как говориться, попался по дороге.

— Понимаю — сказала она. — Даже нейтралы не безопасны от вашего внимания?

Он сардонически улыбнулся:

— Морские волки. Разве нас не так зовут?

— И вы этим гордитесь? — Она потянулась к термосу, главным образом, чтобы хоть чем-то занять руки, и налила чаю в пластмассовую чашечку. — Теперь позвольте кое-что сказать. Лейтенант Джего дал мне в поезде прочитать рапорт о вас.

— Должен предположить, что это прямое нарушение правил.

— Испанское судно было танкером «Сан Кристобаль» из Бильбао. В то время была большая суматоха в газетах, потому что судно было нейтральным, но потом оказалось, что оно зафрахтовано американским военным департаментом. Вы знали это, когда потопили его?

— Естественно.

Он взглянул на компас и чуть свернул вправо.

— Тогда зачем пытаться устроить, чтобы я думала по-другому?

Он добродушно улыбнулся:

— Мне казалось, что именно в это вы хотите поверить. Жестокий гунн за дьявольской работой. Расстрел спасательных лодок из пулеметов, убедившись конечно, что среди выживших нет красивых женщин.

— Черт побери вас, Герике!

— Он позаботился задолго до вас.

Она закурила еще одну сигарету и сидела, облокотившись на стол с картами, нахмурившись и глядя в темное стекло:

— Вы любите суда, и все же разрушаете их.

— Я извращенный по природе. Вам стоит испытать меня как-нибудь.

— Нет уж, спасибо — и, однако, это не настоящее объяснение.

— А что вы предпочитаете — тонкий психологический анализ, мол, каждый убивает то, что любит? Ну же, доктор. Даже великий Фрейд сказал, что иногда сигара — это просто сигара.

— Нас, конечно, не учили этому в медицинской школе.

— Тогда спишите на проклятую войну.

В его голосе появились жестокие нотки, которых прежде не было. Мгновение она стояла на краю чего-то, вглядываясь во тьму тайника души, и вернулась назад.

Он снова проверил курс и мрачно глядел во тьму с застывшим лицом, впервые исчезла постоянная легкая улыбка.

— Ваш английский — неубедительно сказала она, — по-настоящему хорош.

— Некоторое время мы жили в Гулле. Это порт на восточном побережье Англии.

— Я знаю.

— Дядя изучал там английский два года.

Он улыбнулся:

— Мне говорили, что у меня йоркширский акцент. Когда мы вернулись домой, я провел год в университете. Философия и математика, потому что этого хотел дядя Лотар. Но ничего не вышло и он позволил мне вступить в школу младших морских офицеров на Финкенвердер в Гамбурге. Потом я ушел в море юнгой на паруснике.

— Тяжелая школа.

— Как узнал вчера мой друг Карвер. Некоторое время я ходил на парусных клипперах. Торговля чилийскими нитратами, зерно из Австралии через мыс Горн. Потом я служил третьим офицером на торговом судне, чтобы пополнить свои навигационные навыки. Мне было всего двадцать два, когда я получил капитанские дипломы как для парусников, так и для пароходов.

— А потом?

— Я никому не был нужен. Бродил по улицам Гамбурга. Посетил каждого судовладельца, который был там, но ничего не получилось. Времена были тяжелые, депрессия в самом разгаре. Мы все встречались в баре на Давид-штрассе под названием «Звезда Давида». Хозяин служил когда-то боцманом на паруснике и давал в кредит. В конце концов я ушел первым помощником на клиппере по большому кругу. Чили, Штаты, потом напрямик в Австралию и снова домой. Когда я вернулся, все изменилось.

— Как?

— Шел тридцать третий и Кригсмарине обещало эквивалентный ранг офицерам торгового флота. Я не мог дождаться, когда попаду в Штральзунд, чтобы завербоваться.

— Чтобы учиться, как топить суда?

— Чем-то надо жить.

На некоторое время наступила тишина. Ветер сменился, поднялась волна, «Катрина» покачивалась на ходу. Джанет осторожно сказала:

— А женщины? Семья? О них не упоминалось. Занимают ли они вообще какое-нибудь место в вашей схеме мира?

— Право, нет. Женщины да, но самым обычным образом. Однако, побывка на берегу, как я всегда находил, редко длится достаточно долго, чтобы выросло что-то более постоянное.

— Прямо, как корабли, что проходят в ночи?

— Похожая аналогия. — Он пожал плечами. — И еще важные вещи в жизни имеют чертовское обыкновение случаться в самое неподходящее время. Разве вы не знаете об этом?

Он повернулся к ней лицом. Она почувствовала холодное возбуждение, необходимость глубоко вздохнуть, и вдруг внезапный жестокий шквал ударил «Катрину» положив катер на левый борт. Джанет свалилась с кресла.

Герике, борясь со штурвалом, выправил ход:

— С вами все в порядке?

Она кое-как встала на ноги, белая и дрожащая:

— Да, но мне лучше сойти вниз и проверить остальных. — Она помедлила, поглядев во тьму: — Думаете, станет хуже?

— Вполне могу представить. Я поставлю на автопилот и сам схожу вниз.

— Безопасно, если один автомат станет управлять в такую погоду?

— Гораздо безопаснее, чем позволить вам одной сойти вниз.

Она скользнула в дверь и исчезла. Он чертыхнулся, включил автоштурман и побежал за ней, уже опоздав, ибо когда он вошел в салон, у нее в руках была лаклановская винтовка Ли-Энфилда. Она щелкнула предохранителем, передернула затвор, загнав патрон в патронник, и обернулась.

— Заряжена, я предполагаю? — спросил он.

— Даю честное слово — сказал Лаклан, пытаясь сесть.