Адам Чарторыйский: «Наконец я снова увидел Александра, и первое впечатление, которое он произвел на меня, подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвращался с парада или учения, как будто бы его отец был еще жив. Он казался бледным и утомленным. Он принял меня чрезвычайно ласково, но имел вид человека печального и убитого горем, чуждого сердечной жизнерадостности, свойственной людям, не имеющим основания следить за собою и сдерживаться. Теперь, когда он был уже властелином, я стал замечать в нем, быть может ошибочно, особенный оттенок сдержанности и беспокойства, от которых невольно сжималось сердце. Он пригласил меня в свой кабинет… «Если бы вы находились здесь, — продолжал государь, — всего бы этого не случилось: будь вы со мною, я никогда не был бы увлечен таким образом…» Затем он стал говорить мне о смерти своего отца в выражениях, полных скорби и раскаяния невыразимого».
Счастье для исследователей, что Чарторыйский оставил нам свои «Записки». В августе 1801 года Александра короновали в Москве. Это пышное, ритуальное действо при огромном скоплении ликующего народа тоже было Александру поперек горла. Адам Чарторыйский: «Коронационные торжества были для него источником сильнейшей грусти. У него были минуты такого страшного уныния, что боялись за его рассудок».
Интересны в «Записках» Чарторыйского рассуждения Валериана Зубова по поводу отставки его брата. В свое время Платон Зубов помог Чарторыйскому вернуть земли его отца, и тот, чувствуя себя обязанным, устроил братьям Зубовым встречу с Александром. Через день-два Валериан Зубов попросил Чарторыйского о встрече.
«Во время разговора он (Валериан) много и подробно говорил о совершившейся революции и о современном настроении умов, жалуясь, что государь не высказался за своих истинных друзей, которые возвели его на престол, пренебрегая всеми опасностями ради его дела. «Не так действовала императрица Екатерина, — говорил Зубов. — Она открыто поддерживала тех, кто ради ее спасения рисковали своими головами. Она не задумалась искать в них опору, и, благодаря этой политике, столь же мудрой, сколь предусмотрительной, она всегда могла рассчитывать на их безграничную преданность. Обещая с первых дней вступления на престол не забывать оказанных ей услуг, она этим приобрела преданность и любовь всей России. Вот почем, продолжал граф Валериан, царствование Екатерины было столь могущественным и славным, потому что никто не поколебался принести величайшую жертву для государыни, зная, что он будет достойно вознагражден. Но император Александр, своим двусмысленным, нерешительным образом действий, рискует самыми плачевными последствиями; он обескураживает и охлаждает рвение своих истинных друзей, тех, которые только желают доказать ему свою преданность»».
Что-то людоедское есть в словах Валериана, при этом он совершенно искренен. Да, убийство, но ведь «во благо Отечества»! Матушке Екатерине II обеспечили трон также убийством, что делать, пришлось во имя службы и справедливости, и она всех за это отблагодарила — что правда. Александр оказался в такой же ситуации, но вместо наград он воротит от нас нос, да еще и наказывает. Надо ли говорить, что мои симпатии целиком на стороне Александра, а к его премудрой бабке именно из-за убийства ее мужа и вечной попытке во всем винить его, убитого, всегда чувствовала настороженность.
«Комитет общественного спасения»
Так в шутку, помня французские уроки, называли тайный комитет его участники — уже описанная мной четверка, — призванная в Петербург Александром сразу после воцарения. Энциклопедия называет этот комитет «кружком», так как он не имел официального названия. Во главе комитета стоял сам Александр, его члены: Н. Н. Новосильцев, Адам Чарторыйский, П. А Строганов и В. П. Кочубей. Смело можно утверждать, что подобного комитета не было нигде в мире. Тайным он был потому, что формально власть принадлежала Непременному комитету, а также важным опытным сановникам Сената. Их четверка прозвала «инвалидами», пусть себе работают, а мы будем направлять, куда России плыть.
Александр — Лагарпу: «Нужно будет стараться, само собой разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы… Дай только Бог, чтобы мы могли когда-нибудь достигнуть нашей цели — даровать России свободу и предохранить ее от поползновений деспотизма и тирании. Вот мое единственное желание».
Такой же точки зрения придерживался и комитет, но сколько ругани досталось им и от современников, и от критически настроенных потомков! Балованные, самонадеянные мальчишки, для которых родной язык — французский! Они совершенно не знают и не понимают русской действительности, они неопытны, а туда же! Да и нужна ли русскому человеку свобода? Будем справедливы. Двести лет опытные мужи с великолепным знанием русского языка решают эту задачу, «а воз и ныне там». Про Ленина−Сталина я не говорю, но интересно, что бы сказал Александр, скажем, заглянув в наш 2011 год.
Комитет начал работу 24 июня 1801 года, еще до коронации Александра, и просуществовал до 1803 года. Собирались в Зимнем дворце по понедельникам. Император приглашал на обед гостей, пили, ели, расходились. Потом означенная четверка возвращалась во дворец — в маленький кабинет Александра во внутренних покоях. Заседали «без протокола» — говорили и спорили до хрипоты. Счастье для последующих исследователей, что Павел Строганов иногда записывал, о чем говорили. Записки эти сохранились. Со временем их опубликовал великий князь Николай Михайлович Романов, политический деятель и историк, расстрелянный в 1918 году большевиками.
Надо отдать должное демократизму комитета, первую скрипку в нем играл вовсе не император. Но Александр умел слушать. Екатерина Великая «Наказ» написала, но не дала России строгой системы управления. Комитет решил вначале изучить состояние дел в государстве, а потом заняться усовершенствованием центрального управления. Екатерининский Государственный совет собирался от случая к случаю, поэтому он был упразднен. Для начала вместо него создан Непременный совет — постоянное учреждение из двенадцати человек. Совет делился на департаменты. Коллегии были преобразованы в восемь министерств. Новым в этом преобразовании было единоличное, а не коллегиальное управление, было кому отвечать за плохую работу. Чарторыйский стал министром иностранных дел, Павлу Строганову были поручены дела внутренние.
Александр считал необходимым продолжить дело Павла — уравнять сословия перед законом. Указом от 12 декабря 1801 года купцам, мещанам и казенным крестьянам разрешалось покупать земли без крепостных. Рушилась монополия дворянства на владение землей. Дворянство было обижено не только этим законом. При воцарении Александр оно ожидало от него обычных подарков — крестьян с землями.
Ведь обещал же государь, что «все будет как при бабушке», а Екатерина делала всю жизнь очень щедрые подарки. Но Александр не подарил в личное пользование ни одного казенного крестьянина.
Конечно, на комитете обсуждался вопрос об отмене крепостного права, только не знали, как это сделать. Недаром Пушкин говорил, что в России главный либерал — сам царь, а вот окружение весьма консервативное. Не только «дремучие крепостники», но и светлые головы (Карамзин, Державин) были против отмены крепостничества, боялись бунта.
Интересны рассуждения Павла Строганова: «В вопросе об освобождении крестьян заинтересованы два элемента — народ и дворянство; неудовольствие и волнение относятся, очевидно, не к народу. Что же такое наше дворянство? Каков его состав? Каков дух его? Дворянство состоит у нас из известного числа людей, которые сделались дворянами только при помощи службы, которые не получили никакого воспитания и все мысли которых направлены только на преклонение перед властью императора. Ни право, ни справедливость — ничто не может породить в них даже идеи о самомалейшем сопротивлении. Это класс общества самый невежественный, самый презренный, по духу своему самый тупой». Во как! Это было сказано прямо в глаза императору.