Мы долго молчали, она не сводила глаз с пейзажа. Я уже начал думать, что она немножко притворяется. Я видел в университете нескольких снобов, которые страшно восторгаются природой, а ни разу в жизни не прикоснулись к дереву.

— Это и есть рай? — спросила наконец Эльза.

— Если он такой, значит, он нам не нужен…

Она приподнялась на локтях и пристально посмотрела на меня:

— Почему ты так думаешь?

— Я вообще об этом не думал… Но ведь Богомолов сегодня так сказал.

— Он, конечно, прав, — горячо согласилась Эльза. — Тысячу раз прав. Человек не может жить в раю. Человек должен лишь стремиться к нему…

— Вот видишь! Значит, я ошибся, что привел тебя сюда.

— Нет, ты не ошибся, — сказала она грустно.

Я никогда не видел ее в таком смятении. И вдруг мне пришло в голову, что, может, это просто ее волнение перед стартом.

— Эльза, ты уверена, что именно тебе надо было ввязываться в это дело? — спросил я, помрачнев.

— Да, Ник.

— Но все говорят, что это страшно опасно…

— Не все, Ник… Только невежественные журналисты.

— Но и ученые тоже, Эльза. Я читал высказывания известных ученых…

— Но это было несколько лет назад. Пойми, Ник, что на эту планету уже послали 62 капсулы. Все они благополучно долетели.

— Да, но без людей.

— Какое это имеет значение? Принцип один и тот же. И потом ты знаешь, что в них находилось дюжины две обезьянок и других животных. После возвращения все они чувствовали себя отлично.

— И все-таки три капсулы не долетели, — сказал я. — Исчезли, как туман, на глазах у журналистов!

— Эльза упрямо покачала-головой.

— Это случилось двадцать месяцев назад, Ник. Теперь положение иное. И не думай больше об этом, безопасность полностью гарантирована.

— И тем не менее я не понимаю, почему именно ты, Эльза…

— Потому! — ответила она немного сердито. — Потому что я хочу быть первой!

Я обиженно молчал. Явно мне в ее рассуждениях не было места.

Потом, когда мы возвращались пешком через парк, она снова завела тот же разговор.

— Ты же видишь, Ник, у нас нет другого выхода… Человечество попало в заколдованный круг. И притом ему приятно кружиться в нем, оно не хочет вырваться из него. Оно возвело чуть ли не в культ свое благополучие, свою безопасность и спокойствие. Этот образ жизни кажется ему таким совершенным, что оно уже не стремится ни к чему другому.

— Но разве это так уж плохо, Эльза? — спросил я уныло.

— Плохо! — раздраженно ответила Эльза. — Неужели ты не понимаешь, как это плохо… Вот уже целое столетие наука и философия топчутся на одном месте.

— Ну и что из этого? — спросил я. — Что важнее — достижения науки или благополучие людей? Наука не фетиш, если мы можем хорошо жить без науки, то и черт с ней…

— В том-то и дело, что мы не будем жить лучше. Мы только воображаем себе… А в сущности наше общество разлагается.

Я посмотрел на нее с удивлением:

— Чепуха, Эльза… Любой школьник тебе скажет, что наше общество переживает расцвет…

— Да, их так учат! — пренебрежительно ответила Эльза. — Не только мы, но и другие общества внушали себе подобные идиотские идеи. И обязательно погибали. А, по-моему, наше общество себя исчерпало, источники, его питавшие, пересыхают один за другим. Вот, например, — наше искусство просто умирает. У нас уже нет поэзии, нет драмы. То, что мы называем музыкой, вряд ли соответствует этому названию. А почему? Теоретики утверждают, что возможности жанров исчерпаны, сколько бы их ни искажали, пытаясь изобрести новое. Но верно ли это? Конечно, нет. Не искусство, а человек исчерпал свой эмоциональный запас, как некоторые мертвые планеты истощили свою атмосферу. Вместо того, чтобы объединяться, люди разъединяются, как разбегаются галактики. При мнимом благополучии человек в нашем обществе внутренне становится все беднее и все меньше интересуется тем, что его окружает… Ты думаешь, случайно каждый год увеличивается число самоубийств?

Признаюсь, я слушал ее не очень внимательно. Да и слышал я подобные рассуждения не в первый раз. В наших университетах было немало клубов, где ломали голову над такими вот проблемами. Конечно, не все осмеливались призывать возвратиться к прошлому, как некоторые архаики. Тем не менее…

— Ты. не слушаешь меня, Ник? — спросила Эльза укоризненно.

— Слушаю, Эльза… Но не понимаю, что общего имеет это с твоей капсулой?

— Безусловно, имеет! — нетерпеливо ответила Эльза. — Сегодня ты слышал главную часть лекции Богомолова. На первый взгляд, смешной человечек, правда? А по сравнению с ним твои спортсмены — жалкие бездушные роботы. А Богомолов молодой, живой, потому что он полон идей и стремлений. И вправду, странно, что люди сейчас не знают того, что знал в глубокой древности Моисей. Нет жизни без движения. Молекулы не сознают, для чего они движутся, но если они перестают двигаться, то застывают в токе абсолютного холода. Движение людей не может быть механическим, человек всегда хочет видеть цель своего движения. Даже бегуны видят впереди только белую ленточку. Философы в нашем веке утверждают, что эксцентрическое движение исчерпало себя и должно смениться концентрическим. Разве это не абсурд? Мы слишком рано остановились на пути познания, слишком рано нам понравилось жить в своем гнездышке. В сущности, эти два движения не противоречат друг другу, они составляют одно, более сложное единое движение. Нельзя открывать новые миры в себе, если ты оторван от других людей и от мира, если ты оторван от общего движения. Но архаики правы, когда обвиняют нас в том, что у нас нет целей и стимулов. Но и они не могут объяснить, почему надо искать цели в прошлом, а не в настоящем…

Только теперь я понял, к чему весь этот разговор, хотя мог бы раньше догадаться.

— И ты считаешь, что твоя капсула спасет мир? — спросил я разочарованно.

Она посмотрела на меня, огорченная моим тоном:

— Я, конечно, не уверена. Но все же это какая-то возможность, какой-то путь. В прошлом веке слишком многое ставилось на эту карту, и это было чересчур, я согласна. Слишком большие надежды, которые на это возлагались, и ограниченные возможности породили разочарование. «Космическая эра», которую фанфары возвестили в XX веке, теперь интересна только специалистам. Почему? Потому что цель ее оказалась не такой великой, как ожидалось. Ну хорошо, мы освоили Солнечную систему, удовлетворили свое любопытство. Но освоение Солнечной системы не решило ни одной практической проблемы человечества. Она оказалась более ограниченной, чем собственная Земля. Все наши попытки выйти в большой космос не дали особых результатов. Построение фотонных кораблей не увенчалось успехом. До сих пор все наши межзвездные корабли обходятся слишком дорого и не обладают достаточной скоростью. Те, что были запущены в большой космос, или не вернулись, или их полеты не дали значительных результатов. Как же тут не появиться всеобщему разочарованию. Люди испугались, утратили интерес к этим вопросам, поторопились замкнуться в своей раковине. И, не имея других шансов, начали чуть ли не обожествлять ее… Мы попали в заколдованный круг. Из этого круга вывести нас могут только новые поиски…

Она с надеждой взглянула на меня, но мое лицо, похоже, ее разочаровало.

— Ты что, не согласен со мной? — спросила она обиженно.

— Нет, не согласен, — ответил я.

— Почему, Ник?

— Очень просто, Эльза… Какая гарантия, что и в большом космосе мы не наткнемся на ту же пустыню, что и в нашей Солнечной системе? Но предположим, что это не так, что там нас ждет нечто невиданное… Что из того? В новый мир смогут попасть лишь тысячи, а нас миллиарды… Или ты хочешь, чтобы человечество разлетелось по космосу, навсегда покинуло нашу Землю? В поисках каких идеалов? Думай, что хочешь, а по мне, это просто ужасно. Я хочу найти мое счастье на Земле. И предпочитаю погибнуть здесь вместе со всеми, чем навсегда покинуть ее…

Мне показалось, что лицо Эльзы как-то особенно вытянулось и сделалось несчастным. Мне никогда не приходилось видеть такого несчастного лица. Я почувствовал огромное желание протянуть руку и погладить ее. Но не сделал этого, ведь я никогда не делал этого.