— Митя! — послышался голос из темноты. — Да ты у нас просто герой! Да это просто здорово! Как только ты к нему подобрался сквозь шквальный огонь, а?

— А чему тут дивиться, — вставил густой бас. — Солдат свое дело знает.

— Тут, братец мой, быть только солдатом маловато…

— Хо-хо-хо! — снова прогремел бас. — На войне, брат, в человеке все узнаешь: густой у тебя или жидкий ум, какое сердце. В бою, как бы тебе сказать, люди вроде голые, какие они в самом деле есть. Без маскировки.

— Да что вы, ребята, — торопливо заговорил сиплый голос. — Никакого тут геройства нет. Я сумел подобраться поближе к этому их дзотику раньше других, ну и швырнул ему в пасть связку гранат, вот и все геройство.

— Что верно, то верно, — ответил бас.

В укрытии все затихло. Вскоре послышалось похрапывание спящих.

Где-то совсем близко в расположении противника слышались говор, лязг оружия, короткие команды, а потом и там стало тихо.

Я вернулся в свой блиндаж. Здесь неторопливо вел рассказ дядя Вася:

— Бывало, в первые дни войны я чистил вот этот пулемет со своим юным дружком Гришей Стрельцовым. Поначалу он робел в бою, а потом свыкся — и ничего, отчаянным стал. Иной раз возле меня ляжет, прижмется ко мне и говорит про всякую всячину, а затем свернется по-ребячьи и уснет! Ох! Как он шибко ненавидел оккупантов! — Ершов вздохнул всей грудью. — Бывало, где уж очень опасно, оберегал я его, да случилось так, что не сумел уберечь, убили Гришу. А он был мне ровно родной сын. — Дядя Вася похлопал ладонью по крышке пулемета: — Сколько я перестрелял вот из этого «максима» фашистов, а все мало только за одну Гришину жизнь.

Василий Дмитриевич закашлялся и, отвернувшись, быстро утер ладонью глаза. Несколько раз пытался он свернуть самокрутку, но не мог: руки дрожали, рвали бумагу, табак сыпался на колени.

— Дядя Вася, дозволь мне, — сказал Найденов, — я сделаю.

— Спасибо, дорогой, мне сегодня что-то не по себе. — Ершов с жадностью затянулся и покачал головой. — Руки устали от пулемета, и уснуть, как видите, не довелось. Немцы небось захотят отобрать у нас то, что мы у них взяли, хотя и наше это, кровное, свое. — Василий Дмитриевич заторопился уходить. — Ну, ребята, спасибо, мне пора к себе пробираться, а то, чего доброго, и на своей земле в чужой траншее заплутаешься.

Прощаясь, дядя Вася крепче всех пожал руку Найденову:

— Будет нужда в огоньке — своим дружком выручить могу, только дайте знать.

— Благодарствуем. Поможем и мы, когда у вас в этом будет нужда, — хором ответили снайперы.

Я вышел проводить старого друга. В траншее Ершов мне сказал:

— Давеча я из дому получил письмо. Моя баба пишет, что секретарь райкома дровами и хлебом пособил. Спасибо ему. Да ведь вот горе какое, и говорить не хотел: младший сынишка помер. — Дядя Вася с минуту потоптался на одном месте, словно припоминая, куда ему идти, а затем горестно махнул рукой и тихо добавил: — Малыша тоже Гришей звали…

Пулеметчик круто повернулся и, не простившись со мной, зашагал в сторону станции Горелово. Вскоре его высокая, чуть сутулая фигура затерялась в траншее.

Глядя вслед боевому товарищу, я думал и о своем малыше.

Иногда на передовой на несколько часов все утихает. Но фронтовики знают, как опасно это желанное затишье: зорким должен быть глаз и острым слух часовых, иначе мгновенно можно очутиться в руках врага или получить нож в сердце.

Я подошел к работающим саперам. Они умело и быстро перестраивали бывшие огневые точки врага, поворачивали их бойницы с востока на запад.

Солнце взошло. Жаворонок, трепыхая крылышками, повис в воздухе и запел свою звонкую незатейливую песню. Пригибаясь к земле, с аппаратом на спине пробежал в сторону станции Лигово телефонист. В лощинке к ручью подошел солдат, вымыл котелок и ложку и, осмотревшись, умылся сам.

Вдруг земля вздрогнула от мощного орудийного залпа.

Ко мне подбежал связной комбата:

— Мне приказано показать вам новый огневой рубеж. — Понизив голос, связной добавил: — Предполагается танковая контратака немцев. Надо спешить, товарищ командир.

Новый огневой рубеж мы заняли юго-восточнее станции Лигово, вблизи шоссейной дороги. Орудийная стрельба с обеих сторон усиливалась с каждой минутой. У подножия невысокого холмика уже заняли позиции бронебойщики. На краю лощины хлопотали у противотанковых пушек артиллеристы. Несмотря на частые разрывы снарядов, они не укрывались.

Мы лежали, плотно прижавшись к земле. Впереди нас в трехстах метрах «ничейная» полоса. Справа, слева, несмотря на сильный огонь вражеской артиллерии, дружно и гулко захлопали выстрелы противотанковых ружей, близко бабахнули пушки. Вдруг из облака пыли и дыма появился танк. Он вел огонь из пушки и пулеметов. Над нашими головами с устрашающим визгом пронеслись снаряды. Серая бронированная машина вздрогнула всем корпусом и присела к земле.

Фашисты, густой цепью перебегая от укрытия к укрытию, шли в атаку. В начале атаки слышались дружные винтовочные залпы. С приближением вражеской пехоты стрельба усилилась. Все смешалось. Вразнобой захлопали винтовочные выстрелы: «Пах-пах-пах». Яростнее стали пулеметные очереди.

— Слева танки! — послышался с позиций артиллеристов чей-то зычный голос.

Снайперы расстреливали бегущую по полю немецкую пехоту.

На некоторое время артиллерийский обстрел прекратился, давая возможность пехоте завершить начатый бой. Более явственно послышался стук пулеметов. Кое-где чавкнули разрывы мин. Еще минута, другая — и мы бросились в рукопашную.

Найденов ударом приклада выбил из рук гитлеровца автомат, схватил немца за шиворот и бросил на землю так, что тот покатился кубарем.

— Вон с нашей земли, жаба! — Сергей наотмашь ударил прикладом фашиста по голове.

Рукопашная схватка прекратилась так же внезапно, как и началась: враг, не выдержав стремительного натиска наших бойцов, побежал.

Ряды серо-зеленых солдат таяли. Реже и реже можно было поймать в окуляр убегающего немца.

Ко мне подбежал Сергей Найденов:

— Товарищ командир, пулемет Василия Ершова что-то замолчал, дозволь, я дойду, узнаю, что с ним.

— Где вы видите пулемет Ершова? — спросил я снайпера.

— Вот он у бугорка, что слева от дороги.

«Неужели дядя Вася погиб?» Отгоняя от себя эту страшную мысль, я следил за каждым движением Найденова. Вот Сергей вполз в воронку и остановился, вытер лицо рукавом гимнастерки и опять пополз.

Почти рядом с Найденовым разорвалась мина. На минуту я потерял его из виду. А когда рассеялся дым, Сергей неподвижно лежал на боку.

— Ребята! — крикнул Смирнов. — Найденова убило.

Но Сергей был жив. Я видел, как он осторожно левой рукой отстегнул от ремня флягу с водой и поднес ее ко рту.

— Жив! — вырвалось разом у всех.

Оставалось метров сто — сто пятьдесят до пулемета Ершова. Найденов, полежав минуту на месте, быстро пополз вперед, неестественно загребая правой ногой и рукой.

— Ранен. Хватит ли сил?

Совершенно неожиданно открылся люк подбитого танка. Показались руки, а затем выглянула голова в шлеме и плечи танкиста. Гитлеровец собирался выстрелить в ползущего русского солдата. Я предупредил его. Вражеский танкист вывалился из люка на землю, люк танка захлопнулся. «Внутри танка еще кто-то есть, буду следить», — подумал я. Найденов, видимо, ничего не заметил, иначе бы остановился возле танка. Сергей безостановочно полз вперед к намеченной цели. И вот он скрылся, а спустя минуту я увидел его перед входом в траншею: он стоял, опираясь левой рукой о стенку, с кем-то разговаривая, затем взглянул в нашу сторону и опять скрылся.

Было пасмурно и душно: тучи висели низко. К полудню бой прекратился. Снайперы сели обедать в открытой траншее. Кто-то громко крикнул:

— Воздух!

Я осмотрелся.

Позади нас солдаты-артиллеристы накрывали пушки, ящики брезентом, плащ-палатками и шинелями.

Навстречу серой туче, прижимаясь к ее кромке, словно воры к стенке дома, летели вражеские бомбардировщики. От корпусов трех первых самолетов оторвались черные болванки, грохот падающих бомб и их разрывов заслонил собой все. Мы лежали точно в гамаке, качаясь из стороны в сторону. Над землей стояло сплошное облако дыма и пыли.