— К вечеру мы должны вооружиться. — Колька почему-то перешел на шепот. — Несите сюда все оружие, у кого что есть… У кого нет, будем делать. Мы с Писаренком пойдем сейчас на сушку…

Сушка — сушильная фабрика. С утра до вечера к ней подъезжают машины — везут яблоки-скороспелки и алычу, капусту и помидоры. Прямо среди двора сидят здесь тетки в клеенчатых фартуках, поют песни и большими ножиками срезают с кочанов порченые листья. У них всегда можно выпросить сколько хочешь капустных кочерыжек.

На фабрике сушат яблоки, давят абрикосовый сок — да мало ли еще всяких вкусных вещей можно достать на сушке!

Но разве настоящий мальчишка может допустить хоть на минуту, что в такое суровое время Колька решил отправиться за кочерыжками или там за абрикосовым соком?

Дело в том, что сразу за воротами сушки стоит маленькая деревянная хибарка, из которой все время несется глухой стук. Два бондаря — дядя Леня и Володька Дрыжик — делают здесь бочки, и у них можно достать сколько угодно старых обручей. А какой мальчишка не знает, что именно из обручей делаются самые настоящие сабли: длинные — казацкие, кривые — турецкие. И еще множество всяких, каких душа твоя пожелает.

Колька и Писаренок шли к сушке.

Третий день подряд солнце над станицей стояло такое раскаленное, как будто его только что вынули из кузнечного горна, и даже листья акаций сникли, привяли, свернулись трубочками. Пыль была густой, горячей и серой, как пепел.

Подошвы пекло так, как будто идешь по золе от недавно потухшего костра.

— Иди за мной. Писарь, — сказал Колька.

Министр пришлепывал по пыли, и она разлеталась под ступнями. За Колькой оставались широкие следы, Володька теперь шел по ним. И ноги ему совсем не жгло.

Они свернули на Первомайскую, прошли мимо штакетных заборчиков, через которые переплеснулись на улицу жиловатые плети хмеля, и вышли на Курортную.

Здесь мальчишки прошмыгнули в чуть приоткрытые ворота и быстро пересекли двор.

В мастерской стоял грохот — дядя Леня набивал обруч на толстенную дубовую бочку. Обруч шел туго, и перед каждым ударом молотка бондарь приговаривал:

— Поджимай живот!.. Поджимай живот!..

У выхода из мастерской толпились уже готовые пузатые бочонки, стройные кадки, под верстаком лежали присыпанные стружками доски для кадушек, рядом — рыжий круг точила с блестящей ручкой, а за ним — новенькие железные полоски, из которых получаются самые что ни на есть хорошие сабли.

Пол в мастерской был усыпан стружками, обломками ржавого железа, а среди всего этого сора проглядывали толстенькие заклепки, которые тоже, конечно, пригодятся, чтобы прибивать к саблям усики.

Наконец толстенная бочка поджала свой «живот», дядя Леня бросил молоток на верстак и обернулся к ребятам.

— Рад пожать руку великому землепроходцу! — сказал он Кольке.

Бондарь достал портсигар, постучал мундштуком папиросы по каким-то диковинным птицам, выгравированным на крышке, закурил. Глянул потом на Кольку, спросил, прищурившись:

— Что, ухудшилась международная обстановка?

Всякий раз, когда на улице Щорса замышляли дальние походы и войны, мальчишки приходили к бондарю, поэтому он и сейчас знал, зачем к нему пожаловали Колька и Писаренок.

— Война-то хоть справедливая? — снова спросил дядя Леня.

— Очень справедливая, — сказал Колька. — Вора хотим поймать, который георгины оборвал у тети Тони…

— Слышал про это, — сказал дядя Леня. — Ну что ж, если мои обручи помогут, берите…

Кто не знает, как сделать саблю?

Нужно выпрямить обруч, а потом отбить одну сторону так, как отбивают косы. И железная полоса сама по себе искрится ровно настолько, чтобы стать похожей на самую настоящую саблю. Отмеривай рукоятку и заклепкой прибивай к сабле усики — железную полоску, которая будет защищать твою руку от вражеских ударов. Потом клади саблю в костер, а когда она накалится докрасна, вынимай и быстро опускай в бочку с водой, которую ты натаскал, чтобы поливать вечером помидоры и огурцы.

Снимай затем синеватую окалину, и сабля готова — крепкая, словно стальная. Такая сабля ни за что не согнется в бою.

Конечно, лучше всего самому хоть разок посмотреть, как это делают опытные оружейники — такие, как, скажем, Колька и Писаренок. И если бы кто из вас чудом оказался в тот вечер и саду у Кольки, конечно, увидел бы, как куются клинки.

А на следующее утро ребята снова пошли на базар.

Отправив мальчишек на поиски, Колька подошел к чернобородому старику точильщику, которому он часто помогал, когда тот ходил по улице Щорса.

— Я и сегодня около нас постою, — попросил он. — Ладно, Макарыч?..

— Постой, — согласился Макарыч. — Места не жалко. Только не распугает твоя ищейка моих клиентов?..

Он поглядел на маленькую Колькину собаку, которую тот держал на веревочном поводке, и Колька тоже оглянулся на Джульбарса.

— Нет, — сказал он, — не распугает…

— А то ведь я знаю, что это за собака! — поднял Макарыч указательный палец.

Тут надо сказать, что Колькин Джульбарс был самой знаменитой собакой на улице Щорса. Когда-то он носил скромное имя Пушок и его вечно обижали даже самые неавторитетные дворняжки. У Пушка был очень спокойный характер и добрый нрав. Целыми днями он валялся в тени или миролюбиво приставал к большой ленивой Колькиной кошке.

Но разве такая собака должна быть у бедового мальчишки?

Колька решил воспитать Пушка.

Однажды на улице дрались собаки. Они взвизгивали и рычали, разношерстный клубок с воем катался по дороге. Колька подбежал к собакам и бросил Пушка в самую середину.

Когда клубок распался и собаки разбежались, Пушок остался лежать на улице с прокушенным горлом. После этого он месяц валялся на старом ватнике в сарае, а когда ожил и впервые залаял, бабушка Сергеевна перекрестилась, быстренько добежала до дома и закрыла за собой дверь. У Пушка был густой и могучий бас.

Когда теперь вечером Пушок брехал на луну, все собаки с соседних кварталов, трусливо поджав хвосты, убегали в конуры. Казалось, африканского льва вели по улице Щорса на прогулку.

Разве могла такая достойная собака носить ничего не говорящую кличку?

Мальчишки дали Пушку звонкое имя Джульбарс и отправили письмо с предложением забрать собаку на одну из пограничных застав. Они писали, что если Джульбарса на ночь привязать где-нибудь в укромном местечке, то пограничникам останется только одно: утром объезжать границу на грузовике и складывать в него мертвых шпионов. Шпионы должны были умирать от разрыва сердца.

Пограничники все не приезжали, и бывший Пушок, а ныне Джульбарс терроризировал пока местное население.

Теперь Колька привязал Джульбарса к ножке точила и сам стал на место Макарыча, взяв у него из рук большой столовый ножик, а старик сел на скамеечке рядом, придирчиво наблюдая за тем, как работает Колька.

А Колька, нажимая босой ногой на педаль и глядя, как из-под ножа, лезвие которого стало уже горячим, вылетают колючие голубоватые искры, думал о том, как было бы здорово, если бы Макарыч позволил мальчишкам наточить на его машине и без того, конечно, острые сабли.

Он уже открыл рот, чтобы заговорить об этом, как вдруг к брезентовому навесу, под которым они сидели, подбежал Лопушок. Он делал Кольке какие-то непонятные знаки, и все лицо его выражало нетерпение. Колька перестал вертеть круг, отдал чернобородому ножик и подошел к Лопушку.

— Колечка, нашел! — Глаза у Сашки горели, он часто дышал.

Колька нахмурился:

— Забыл?

Лопушок опустил руки по швам и стал «смирно». Только маленький Сашкин живот ходил под голубой майкой.

— Товарищ главнокомандующий! — сказал наконец Сашка. — Докладывает лейтенант безопасности Лопушков. Я обнаружил «короля», который пропал позавчера! Мы обнаружили…

— Там кто-нибудь есть? — заволновался Колька, сам забыв об уставе.

— Да Писаренок… Следит.

— Пошли!..

Колька забыл даже вместо себя оставить связного. Он спешил.

Мальчишки мчались как на пожар. Лейтенант безопасности Лопушков в нескольких метрах от цели наступил на колючку, но, к удивлению Кольки, даже не остановился и храбро дохромал до большого воза с белыми от муки мешками.