Изменить стиль страницы

— Ну… Стефанек.

Чек сам не знал, почему ему пришла в голову именно эта фамилия.

— Стефанек? — Женщина-милиционер удивленно подняла брови. — А кто это?

— Вы не знаете? Ведь это лучший игрок «Полонии», — в свою очередь, удивился мальчик.

Но, видимо, это объяснение не удовлетворило ее, потому что она спросила:

— Он что, твой родственник?

— Нет, это тренер нашей команды.

— Какой команды?

— Футбольной. «Сиренки», той, что вчера выиграла турнирную встречу, — добавил он с некоторой гордостью, а сам подумал: «Трудно с ней разговаривать, решительно ничего не понимает в футболе. Как можно не знать Вацлава Стефанека?»

— Ну, ну… — Женщина-милиционер озабоченно улыбнулась. — Значит, этот Стефанек является вашим тренером?

— Ну конечно!

— Это его профессия?

— Нет, вообще-то он слесарь и работает на заводе имени Каспшака.

— Ах, вот как! — Озабоченное выражение исчезло с ее лица.

Сняв трубку, она набрала номер.

Только теперь Манюсь понял, в какую историю он попал. Женщина соединится с фабрикой, будет разговаривать со Стефанеком, и тот узнает, что левый крайний «Сиренки» не только предал свой клуб, но еще и обвиняется в краже лодки. Стефанек, безусловно, может сказать, что все это его не касается. Да и какое Манюсь имел право ссылаться на него? Как ему пришло в голову впутывать самого Стефанека в эти грязные дела?

Тем временем давал показания Рыжий Милек. Великий путешественник держался мужественно. Он с жаром рассказывал о своих великолепных планах.

— Разве это справедливо, что ялики стоят без дела? — горячо говорил Милек. — Я только хотел показать другу, как это будет, когда мы отправимся в дальнее странствование…

— Понимаю, паренек, — прервала его женщина, — однако, если бы все рассуждали так, как ты, получилось бы, что каждый может забирать ялики с пристани.

— Ну что вы! — запротестовал Милек. — Уверяю вас, что это не так. Кому охота плавать в такую погоду? Нужно же иметь любовь к этому делу. А я уже привык — на море ведь частенько бывает и похуже…

Наконец зазвонил телефон. Комиссариат соединили с заводом имени Каспшака. Женщина-милиционер попросила к аппарату Вацлава Стефанека. Манюсь ждал этого разговора с возрастающим страхом.

— Гражданин Стефанек? Говорят из девятого комиссариата, комната несовершеннолетних… Задержан парнишка, по фамилии Ткачик… Мариан Ткачик. Ссылается на вас… Так… Хорошо… Если можете, прошу приехать сейчас же…

Минуты ожидания тянулись бесконечно. Манюсю казалось, что он сидит не на стуле, а на раскаленной сковороде. Он и боялся появления тренера и в то же время с нетерпением ждал его. За окнами висела густая пелена дождя и тумана.

Буйными потоками струилась вода, омывая пышные заросли сирени. Воробьи тучами копошились под крышей соседнего дома… Но все это сейчас казалось мальчику каким-то далеким, чужим миром. «Как же мне смотреть в глаза Стефанеку? Что он скажет, когда увидит меня?» — думал Манюсь.

Вдруг кто-то громко постучал в дверь, и на пороге появился знаменитый футболист. Его зеленый плащ весь намок, на загорелом лице искрились капельки дождя. Он остановился, огляделся и, увидев Манюся, безнадежно развел руками.

— Ну что мне с тобой делать, Чек, что мне с тобой делать!

Во сто раз было легче, если бы тренер накричал на него, а не смотрел с таким укором.

— Значит, вы знаете этого мальчика? — спросила женщина-милиционер.

— Ох, знаю, знаю! — Стефанек покачал головой.

Она переложила на столе какие-то листки и, не отрывая от них взгляда, медленно произнесла:

— Если вы возьмете на себя опеку над этим парнишкой, мы его освободим. А иначе придется его задержать и передать дело в комиссию при районном совете.

Прежде чем ответить, тренер поглядел на Манюся.

У мальчишки на глазах выступили слезы, и, хотя он не произнес ни слова, взгляд его ясно говорил: «Не оставляй меня».

— У него есть тетка, — пояснил Стефанек, — но сейчас она лежит в больнице. До ее возвращения я могу взять заботу о парнишке на себя.

— Вот это нам и надо. Подпишите обязательство, — она пододвинула к Стефанеку листок бумаги, — и можете его забирать… А ты смотри, — повернулась она к мальчику, — если еще раз очутишься в милиции, отправим в исправительный дом.

Когда они выходили, Манюсь шагнул к Рыжему Милеку и крепко пожал ему руку:

— Держись, братец! Дедушку ждешь?

— Дедушку, — мотнул тот рыжей головой. — Только бы он не выпорол меня. Он ведь ни малейшего понятия не имеет о том, что значит путешествовать.

3

— Ну, парень, заварил кашу — теперь расхлебывай! — сказал Стефанек.

С той минуты, как они покинули комиссариат, Манюсь с опаской дожидался выговора. Однако тренер, точно позабыв обо всем, ни словом не обмолвился о бегстве Чека. Посадив его позади себя на «Яву», он доехал до ближайшего ресторана.

— Проголодался, наверное, — сказал он. — Перекусим, а потом поедем ко мне.

Когда они уже сидели за столиком, Стефанек вдруг сказал:

— И на что мне вся эта история? Сам не знаю.

Манюсь рассматривал свои грязные руки, разорванные тапочки, бахрому на вельветовых брюках, ежеминутно трогал что-то на столе, передвигал, злясь на себя за то, что не может оставаться спокойным.

Вопрос Стефанека так и остался без ответа.

— Не волнуйся, я все знаю, — донеслось наконец до Чека. — Твои товарищи мне все рассказали. Заходили мы и к твоей тете. — Обхватив мальчика за плечи, тренер легонько его встряхнул. — Почему же ты не пришел ко мне? Уж я, во всяком случае, тебе помог бы.

Чеку показалось, что вокруг него все как-то прояснилось, а с плеч свалился огромный груз. Проведя ладонью по лбу, моргая глазами, он пробормотал:

— Стыдно было. Не так-то все это просто…

— Вот и надо было прийти ко мне. Дал бы тебе взаймы эти деньги. Не твоя вина, что тетя их взяла. И не ее — она ведь думала, что деньги твои.

А Манюсь слушал и думал: «Ох, какой же я дурак, какой дурак!»

— Ну что ж, заварил кашу — теперь расхлебывай! — повторил Стефанек.

— Придется, — прошептал мальчик, комкая в руках бумажную салфетку.

— Теперь ты должен отправиться в «Ураган», возвратить им деньги и потребовать назад свое заявление.

— А если они не отдадут? У меня ведь только тридцать злотых. Они и говорить со мной не станут…

— Я дам тебе денег, не волнуйся… Но вместо тебя я туда не пойду!

— Я понимаю… — сказал Манюсь уже громко, и в первый раз за последние дни его темные глаза озорно заблестели.

Потом, когда уже они ехали городом, мальчику вспомнилась любимая песенка. Крепко ухватившись за плащ тренера, он тихонечко замурлыкал себе под нос: «Николо, Николо, Николино», и мир для него снова, как когда-то, стал теплым и светлым.

Стефанек жил на Гурчевской, в старом, добротном каменном доме. На двери сверкала бронзовая табличка с его фамилией. Квартирка состояла из маленькой комнаты, кухни и ванной. Было чисто, полы блестели не хуже, чем у Кшися Слонецкого.

В передней тренер снял с себя мокрый плащ.

— Прежде всего тебе следует выкупаться, — сказал он. — Ты, парнишка, такой грязный, будто только что из болота.

Когда Манюсь очутился в голубоватой горячей воде, его одолела дремота. Было так хорошо… Так хорошо, что он даже зажмурился, отдаваясь мечтам о «Сиренке», о ребятах с Голубятни, о тренировках на Конвикторской… Вот все аплодируют Чеку, забившему самые эффектные голы… Глаза мальчика слипались, веки наливались какой-то блаженной тяжестью, и только голос тренера вывел его из этого оцепенения:

— Разотри себя всего хорошенько щеткой. Полотенце висит над умывальником, то, с красной каемкой. Растирайся хорошенько, я сейчас проверю.

Манюсь беспрекословно выполнял все распоряжения тренера. Тер свое худенькое тело жесткой колючей щеткой до тех пор, пока кожа не побагровела и не начала гореть. Когда он вытерся мохнатым, пахнущим чистотой полотенцем, Стефанек кинул ему свой старый спортивный костюм. Куртка приходилась Манюсю ниже колен, а штаны, хоть он и подтягивал их под самые подмышки, волочились по полу. Мальчик глянул в зеркало и прыснул со смеху.