Первым узнал его маленький Жемчужинка. Это был участковый сержант, прозванный на Воле «Глыбой». Питая почтение к его могучим плечам и грозному виду, Жемчужинка тут же залез под стол и оттуда наблюдал за полем боя.

Милиционер схватил за шиворот Пухальского и Королевича, поднял их с пола, для острастки столкнул лбами и поставил перед собой. То же самое он проделал с Манджаро и Скумбрией.

— Управы на них нет! — из-за спины представителя власти простонала официантка. — Кто же мне за посуду уплатит?

— Вы, гражданка, не волнуйтесь, — успокоил ее милиционер. — Сейчас мы составим протокол, а потом отведем этих птенчиков в комиссариат: Там сразу выяснится, кто из них должен платить.

Услышав, что сержант толкует о протоколе и комиссариате, Жемчужинка замер от страха. «Надо спасаться», — решил он, глядя на непроходимый барьер из пяти пар ног. Осторожно отодвинувшись от широченных милицейских штанов, заканчивающихся огромными черными ботинками, он обнаружил просвет между потрепанными брюками Манджаро и новенькими «дудочками» Королевича. Пока Жемчужинка ожидал подходящего момента, сердце его испуганно колотилось, в носу невыносимо щекотало от поднятой в суматохе пыли. Он чуть было не чихнул, но в этот момент дверь распахнулась, и в поле зрения маленького вратаря возникли чьи-то стройные женские ноги.

— Закройте, пожалуйста! — резко прозвучал голос милиционера.

Воспользовавшись замешательством, Жемчужинка вынырнул из-под стола и в три прыжка добрался до полупритворенной двери. Через секунду он был уже на улице. Услыхав сзади окрик милиционера: «Стой! Стой!», Жемчужинка по-спринтерски пустился коротким закоулком, нырнул в какой-то подъезд, взлетел на самый верх и там, забившись в темный угол, прислушался, нет ли погони. Но с улицы доносился только обычный приглушенный шум уличного движения.

«Спасен! — подумал он и с превеликим облегчением перевел дыхание. — Теперь нужно слетать на Гурчевскую и рассказать ребятам, как мы влипли»,

В это самое время Чек катил двадцать седьмым номером трамвая в сторону Конвикторской. Переполненный в эту пору дня вагон тяжело продвигался по раскаленной, пыльной улице Лешно. Ежеминутно пронзительно взвизгивали тормоза, и прицеп встряхивало на рельсах. Однако Манюсь не замечал этого. Погруженный в собственные мысли, он не обращал внимания на неудобства путешествия.

Левый крайний «Сиренки» порядочно трусил. Если бы не ссора с Манджаро, он ни за что не решился бы на такой неосмотрительный шаг. Мальчику казалось, что он направляется сейчас не к знаменитому полузащитнику «Полонии», а прямиком в львиную пасть. Главной причиной, которая заставила его, несмотря ни на что, отважиться на подобное предприятие, было желание вернуться в свою команду. Манюсь очень сожалел, что так скоропалительно расстался с «Сиренной». Теперь, когда была возможность участвовать в большом турнире на кубок «Жиця Варшавы», страсть к футболу одержала в нем верх над страстью к бродяжничеству. Манюсю хотелось сделаться хорошим футболистом, таким, как Стефанек.

В тот раз, отобрав мяч, Стефанек, покидая поле, велел ребятам зайти за ним в понедельник в пять часов. Выла это ловушка или шутка, никто не мог сказать. Достаточно того, что никому из мальчишек и в голову не пришло подвергать себя опасности. Только Чек решился рискнуть.

«Голову мне не оторвут, — думал он. — Самое большее — услышу порядочную проповедь и получу по шее».

Несколько раз подходил мальчик к воротам стадиона, но каждый раз у него не хватало смелости войти туда. Наконец, когда часы у трамвайной остановки показали пять, он сказал себе громко: «Эх, один раз козе смерть». В воротах его остановил сторож:

— Ну-ка, давай отсюда! Ты что, не знаешь, что сюда вход воспрещен?

— Я к пану Стефанеку, — вкрадчиво улыбнулся Манюсь.

— Нельзя! Мне уж раз досталось, мяч тут как-то пропал.

Манюсь проглотил слюну и еще раз улыбнулся:

— Дорогой мой, ведь я по служебному вопросу. Меня уже ждут. От нашей беседы зависит будущее польского футбола. Вы уж, пожалуйста, пан председатель, сами справьтесь. В пять я должен быть у пана Вацека.

Сторож, обезоруженный приветливой улыбкой, махнул рукой:

— Ну иди, только помни: если наврал, я тебе уши оборву!

— Сердечно благодарен!.. — Манюсь направился к тренировочному полю.

Там он узнал, что тренировка закончилась и футболисты моются в душевой. Смелость снова покинула мальчика. Остановившись перед дверью раздевалки, он вдруг пожалел, что явился сюда. Стефанек не захочет с ним разговаривать. Если бы пришел Манджаро или Жемчужинка, другое дело. Но он, виновник всего скандала! Манюсь уже собрался повернуть к выходу, когда увидал в дверях Стефанека. В руке у него была большая спортивная сумка с эмблемой «Полонии». Одетый в светлые габардиновые брюки и рубашку с отложным воротником, он являл собой образец спортсмена, воплощение мечты ребят с Воли. Увидев Чека, он улыбнулся:

— А где же остальные? Разве ты один пришел?

Но Чек, который славился хорошо подвешенным языком, сейчас не мог выдавить из себя ни слова.

— Где твои друзья? — снова спросил Стефанек.

— Дома… — с трудом пробормотал мальчик.

— Почему же они не пришли?

— Не знаю, наверное, они… боялись.

— А ты?

— Я?.. Я тоже боялся.

Стефанек рассмеялся от всей души. Обняв мальчика за плечи, он подвел его к скамье, стоящей у спортивной площадки.

— Понравилась мне ваша игра, — начал он, когда они уселись. — Я тоже когда-то играл в такой дворовой команде. Правда, я не одалживал мячей, — подчеркнул он многозначительно.

У Манюся опустились руки — рухнули все его надежды. «Сейчас начнется», — подумал он.

Однако вместо нотации он услышал веселый голос Стефанека:

— И ты мне понравился. Есть у тебя футбольная жилка. Есть талант, а это уже много.

Манюсь с трудом проглотил слюну.

— Я… я, знаете, хотел попросить прощения за этот мяч. Не видать мне тети Франи, я сделал это только для товарищей, для команды. Без мяча какая игра…

Стефанек внимательно посмотрел на Манюся:

— Сколько тебе лет?

— Четырнадцать… еще не исполнилось.

— Родители есть?

— Какие там родители!.. Во время восстания погибли.

— А кто же за тобой смотрит?

— Тетя Франя смотрит, если можно так выразиться.

— А чем она занимается?

— В артели «Чистота» работает, нанимается помогать по домам. Ей по часам оплачивают, но это не стоящее занятие.

— В школу ходишь?

— Ходил, но… — Тут Манюсь запнулся.

Стефанек коснулся не слишком приятной темы. И вообще не нравились Манюсю эти расспросы — ведь он не в комиссариате. Да и какое могло быть дело футболисту, спортсмену, до того, кто смотрит за Манюсем и ходит ли он в школу? Может, еще спросит, что Манюсь ест на завтрак и сколько они за газ платят? Мальчик поморщился и, не глядя на своего собеседника, добавил:

— Мне бы больше всего хотелось играть в футбол так, как вы. — Он стремился направить беседу по иному руслу.

Но Стефанек был неумолим. Не сводя с него своих серых проницательных глаз, он еще раз повторил:

— Значит, в школу ты не ходишь?

— Не хожу…

— Почему?

— А не знаю даже.

— И сколько ты классов кончил?

— Шесть.

— А теперь что делаешь?

Вопрос был настолько неожиданным, что Манюсь, разинув рот, уставился на «полониста» широко раскрытыми глазами.

— Болтаешься просто, да?

— Да нет, пан Вацек, зарабатываю как могу. Продаю бутылки, помогаю пани Вавжинек торговать фруктами, а иногда убираю парикмахерское заведение.

— А к учению тебя не тянет?

— Не получается что-то у меня, пан Вацек.

— Значит, ты на шести классах решил остановиться?

— Для продажи бутылок и такого образования достаточно.

— Ты что же, всю жизнь собираешься продавать бутылки?