— Мы возвращались из Северной Атлантики домой. На штурманском столе уже лежала карта родного Баренцева моря. 20 марта 1993 года в 6 утра я сдал командирскую вахту старпому и пошел в свою каюту. За минуту до столкновения проснулся от неизъяснимого чувства тревоги. Всегда поднимаюсь легко и бодро, а тут — тягостно… Вдруг толчок, и довольно сильный. Тренькнул «Колокол» (ревун) и сразу же стих. Гаснет свет, и тут же загорается аварийное освещение. Это перегорели предохранители от непонятного пока удара. Что это?!
Вскакиваю и мчусь в центральный пост, одеваясь на бегу. Краем глаза замечаю, что впереди меня несутся на боевые посты люди, но все как в замедленной киносъемке. Кажется, что они движутся мучительно медленно. Быстрее! Быстрее!!
Врываюсь в центральный пост и отталкиваю два рослых и тяжелых тела — разлетаются, как пушинки. Вижу и слышу, как инженер-механик Игорь Пантелеев отдает четкие распоряжения:
— Боцман, одерживай дифферент! Держать глубину!
Все правильно — я не вмешиваюсь. Смотрю на глубиномер — 74 метра Первая мысль: столкнулись с лодкой. В этих районах айсбергов не бывают.
За два дня до того получил радиограмму о том, что американская ПАА ведет слежение за российской подводной лодкой… А гидрология — самая мутная… Даю команду. «Осмотреться в отсеках!»
Докладывают, в аккумуляторной яме разбито два плафона. В одной из обмоток размагничивающего устройства сопротивление изоляции «ноль». Сгорели предохранители ревунной системы и, предположительно, повреждена носовая цистерна главного балласта Вот и все наши потери.
Тем временем К-407 выполняет маневр прослушивания кормового сектора Акустик докладывает, что слышит уходящую подлодку. Тут уж я скрываться не стал- врубил активный тракт и измерил параметры уходящей ПАА — скорость 16–18 узлов. Перевел ее за корму — всплыл. Передал радио. Дал команду боцману — отпереть дверь ограждения рубки. Вышли на носовую надстройку, осмотрели корпус. Огромная вмятина была измазана своеобразной пастой.
Я знал, что американские подлодки покрывают нижнюю часть своего корпуса специальной противообрастающей пастой для улучшения гидродинамики. Понял четко — лодка американская. Приказал радисту выйти на международные частоты в эфир и запросить неизвестную ПЛА, не нуждается ли она в помощи.
Я готов был оказать любую помощь, если бы потребовалось. Мало ли что у них после такого удара могло случиться? Однако американец на связь не вышел. Но ведь и я мог нуждаться в помощи! Ведь и у меня могли быть более серьезные повреждения. И мой визави на помощь бы не пришел. Вот и верь после этого во всеобщее морское братство.
Конечно, была досада, была злость — ведь столкновение случилось за три дня до окончания трудного, но в целом удачного похода. Утешал себя тем, что экипаж жив, раненых нет — и это главное. А значит, слава Богу!
Все это случилось в несчастливый для моряков день — в пятницу. И в тот же день московское радио передало сообщение ИТАР-ТАСС о столкновении в Баренцевом море «российской подводной лодки с неопознанным подводным объектом». Оперативно сработали средства массовой информации США — от неожиданности, должно быть, — подтвердили факт столкновения (никогда такого за ними не водилось!) и даже назвали подводную лодку: «Грейлинг», которая вскоре вернулась в Норфолк.
Президент Билл Клинтон был взбешен. Командира сняли с должности. Повреждения атомарины были столь значительны, что лодку вскоре вывели из боевой линии, списали и утилизировали.
Нас тоже поставили в ремонт, но на плаву. Еще в море на К-407 прибыл катер с командующим Северным флотом. Первое, что он спросил у меня, это:
— Командир, а почему у тебя сапоги рыжие?
Поскольку сапог моего размера интенданты перед походом на складах не нашли, я носил обычные меховые сапоги коричневого цвета. Но вопрос был задан таким тоном, что всем становилось ясно продолжение фразы — «вот потому вы и сталкиваетесь!». Вот уровень разбора происшествия. Еще не вникнув в суть дела, он прибыл на корабль с готовой обвинительной речью.
Потом на лодке работала серьезная комиссия под руководством вице-адмирала Владимира Григорьевича Бескоровайного, опытнейшего подводника- Он самолично изучал наш вахтенный журнал, прокладку, документы. Сделал вывод — командир К-407 не виноват.
Главный штурман ВМФ, контр-адмирал Валерий Иванович Алексин после изучения наших карт сказал мне: «Командир, твоей вины нет». Знаю доподлинно, что приказ о моем наказании переделывался трижды. И только в третьем варианте главком объявил мне НСС (неполное служебное соответствие) и приказал списать ремонт корабля за счет командира.
Я просил разрешить нанести на рубку цифру «1» — за уничтожение корабля вероятного противника. Не разрешили.
Об этих двух атомаринах мир говорил бы седьмой год подряд… Говорил бы с еще большей тревогой, чем о Чернобыле: об американской «Батон Руж» и российской, тогда еще безымянной атомной подводной лодке типа «Сьерра» (по натовской классификации). Они столкнулись у входа в Кольский залив 11 февраля 1992 года, и, если хотя бы одна из них шла с чуть большей скоростью, ядерная катастрофа разыгралась бы неминуемо. По злой иронии судьбы американская атомарина называлась «Красная кнопка» («Батон Руж») — видимо, в честь той самой пресловутой кнопки, на которую должен лечь палец президента в случае ядерной войны, а российской лодкой командовал капитан 2-го ранга Игорь Локоть. Да простится эта невольная игра слов, но врезать локтем по опасной кнопке можно только по роковой случайности, что и произошло в злосчастный февральский день.
Эти строчки я пишу в кают-компании той самой российской «Сьерры», которая протаранила «Батон Руж». Сейчас она снова стоит у ремонтного пирса, но это не аварийный, а плановый ремонт. А я в гостях у ее нынешнего командира, капитана 1-го ранга Соколова. Сижу за очень удобным столиком с видом на благостный среднерусский пейзаж — по берегу реки разбрелись буренки — и не могу отделаться от мысли: что здесь вот точно так же, как на «Комсомольце», стояла бы сейчас черная вода беспросветной глубины, пронизанная жесткими лучами радиоактивной смерти. Непременно так оно и было бы, прибавь тогда Игорь Локоть ходу на узел-полтора или увеличь американец обороты своих турбин. Тогда пронесло. Но кто поручится, что именно в эту минуту в глубинах Баренцева моря не надвигаются друг на друга два стальных атомных айсберга?
С начала 60-х годов и до конца 1986 года столкновения американских и советских субмарин случались не столь редко, как хотелось бы. На этот счет есть статистика, которую провел американский эксперт Джошуа Хэндлер из небезызвестного «Гринписа». Он разделил подобные столкновения на две группы: те, которые происходили в нейтральных водах, и те, что случались у берегов СССР. Последняя значительно превалирует над первой. Почему? Эксперт объясняет это тем, что командование ВМС США осуществляло (и осуществляет) тайные операции под кодовым названием «Хоулистон» с целью сбора разведывательной информации о советском (и российском) флоте в районах его базирования. Американские атомарины намеренно заходили в террводы СССР и даже проникали в акватории военных гаваней. Вот почему столь высок процент столкновений именно у наших берегов. Первый инцендент такого рода отмечен еще в 1965 году, когда американский атомоход пробрался в одну из баз Тихоокеанского флота и, маневрируя в стесненных условиях, задел днище советской субмарины типа «Эхо». В списке Хэндлера немало других подобных инцидентов. Их более двадцати. Об одном из них, пожалуй, самом опасном, рассказывает его невольный участник, контр-адмирал Владимир Лебедько:
— В ночь с 14 на 15 ноября 1969 года я шел старшим на борту атомного подводного ракетоносца К-19. Мы находились в учебном полигоне неподалеку от того места, где Белое море сливается с Баренцевым. Отрабатывали плановую задачу.
Раннее утро. Первая боевая смена готовится к завтраку. В 7.10 приказываю перейти с глубины 60 метров на 70. Акустик докладывает: горизонт чист. А через три минуты страшный удар сотрясает корабль. Люк в носовой отсек был открыт — только что пролез матрос с камбузным чайником, — и я увидел, как вся носовая часть подводной лодки заходила из стороны в сторону. «Сейчас отвалится», — мелькнула мысль. Погас свет, и я с ужасом почувствовал, как быстро нарастает дифферент на корму. С грохотом и звоном посыпалась посуда с накрытого стола, все не закрепленные вещи… Я сидел против глубиномеров. Рядом стоял старшина-трюмный. Даже при скудном свете аварийного освещения было видно, как побледнело его лицо. Лодка стремительно погружалась. Я приказал продуть среднюю цистерну. Тогда ракетоносец стал также круто валиться на нос. Все-таки нам удалось всплыть. Осмотрел море — вокруг никого. Доложил о происшествии на командный пункт флота. Вернули нас в базу. Там уже с пирса оглядел носовую часть: гигантская вмятина точно копировала очертание корпуса другой лодки. Потом узнали, что это был американский атомоход «Гэтоу». Он держался под водой без хода, почему мы его и не услышали.