— Никто не хотел понимать, что у нас в дивизии не было ни одного свободного корабля, на котором экипажи могли бы отрабатывать задачи, обязательные по курсу боевой подготовки. Все крейсера — до единого — были задействованы по графику Цикла. Мы не имели права допускать бреши в том «ракетном заборе», которым мы окружили Америку. Я мечтал по минимуму — дали бы нам хотя бы списанную» обреченную на резку подводную лодку. И когда в октябре 1984 года к нам в Гаджиево прибыл главнокомандующий ВМФ СССР адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков, я честно доложил ему о состоянии дел в дивизии. Я впервые докладывал столь высокому начальству и, конечно же, не знал «золотого правила» аппаратчиков — чем выше шеф, тем более радужную картину ему надо рисовать. Тем не менее главком вник в суть наших проблем и разрешил нам делать в непрерывном Цикле боевой службы по два 4-месячных перерыва в год для лучшей подготовки экипажей. Я поведал о еще одной нашей беде, Горшков и ее решил, запретив отзывать командиров Цикла на новостройки. Других предложений мне сделать не удалось, так как сидевший за спиной главкома командующий Северным флотом, адмирал А. Михайловский показал мне скрещенные руки, мол, кончай жаловаться. И мне пришлось закругляться. После совещания я услышал немало «добрых» слов по поводу моих инициатив, но главное было сделано: мы получили небольшую передышку. Увы, не надолго. Командиров как забирали, так и продолжали забирать. А на кораблях 41-й дивизии, которую назначили нам в подмогу, потекли парогенераторы, и мы снова остались без резерва.

Флот — одна из чувствительнейших структур общества, и если в государстве нелады, то это немедленно скажется на моряках и кораблях. Страна переживала «пятилетку пышных похорон»: после смерти Брежнева приказал долго жить Андропов, за ним — Черненко, затем пришел четвертый лидер — Горбачев. Начались судьбоносные «ускорение» и «перестройка», которые сразу же ознаменовались серией жестоких техногенных катастроф и кровавых социальных беспорядков. А 19-я дивизия по-прежнему выполняла свой долг, верша круговращение подводных ракетодромов вдоль атлантического побережья США.

— Походы наших крейсеров выполнялись с высокой интенсивностью, — продолжает свой рассказ Николай Малов. — Но снабжение кораблей всем необходимым продолжало ухудшаться. Запчасти поступали от случая к случаю, сроки судоремонта затягивались, да и качество его оставляло желать много лучшего. Но самое ужасное было то, что на военном языке называется «укомплектованность личного состава». Сложилась опаснейшая практика латания кадровых дыр за счет большого числа специалистов, прикомандированных к тому или иному экипажу. А ведь коллектив корабля подобен оркестру, и если менять в нем музыкантов десятками, можно представить, как отразиться это на его игре. У нас же игра шла не на жизнь, а на смерть. Раньше всех почувствовали опасность нашего положения механики дивизии. Они-то прекрасно видели, как быстро изнашиваются сложнейшие механизмы сложнейших кораблей. Износ «человеческого ресурса» бросался в глаза не столь очевидно, но и он был немалый, флагманский механик нашей дивизии, капитан 1-го ранга, инженер Н. Марцинковский однажды сказал мне, что недалек тот день, когда за столь пунктуальное решение Политбюро мы скоро получим свое… Так оно и вышло.

В сентябре 1986 года мне выпал долгожданный отпуск. Я уехал с семьей в Хосту — в санаторий Северного флота «Аврора». И вдруг как гром с ясного неба — «Сообщение ТАСС»: «Сегодня утром, 3 октября на советской атомной подводной лодке с баллистическими ракетами на борту в районе Бермудских островов в одном из отсеков произошел пожар… На борту подводной лодки есть пострадавшие.» Я сразу понял, что это наш корабль. Но какой именно? С трудом дозвонился до Гаджиева, трубку снял командир дивизии Пархоменко. У меня только один вопрос — «Кто?». У него только один ответ — «Британов».

6 октября 1986 года в 23 часа 03 минуты по московскому времени посреди Саргассова моря затонул атомный подводный крейсер стратегического назначения К-219. По великому счастью, командир корабля, капитан 2-го ранга Игорь Британов успел пересадить весь экипаж на надводное судно. Сам покинул тонущий крейсер последним. Погибли шесть человек, хотя, как показал позднейший, не менее печальный опыт, в подобных ситуациях теряется большая часть экипажа, как это было на «Комсомольце», не говоря уже о злополучном «Курске».

Москва метала громы и молнии, требовала точного ответа — кто виноват. Гибель К-219 приобрела международный резонанс Генеральному секретарю ЦК КПСС Михаилу Горбачеву сообщили о катастрофе в тот момент, когда он вел переговоры с Президентом США Рейганом в Рейкьявике Генсек приказал прекратить боевое патрулирование. Так был остановлен Цикл — великое подводное противостояние в Мировом океане, беспрецедентное в морской истории человечества К-219 его открыла, К-219 его и закрыла, погрузившись раз и навсегда на пятикилометровую глубину коварного Бермудского треугольника В реакторном отсеке остались надежно заглушенный атомный котел и человек, который успел это сделать ценой своей жизни, старший матрос Сергей Преминин.

В Гаджиево одна за другой прибывали высокие комиссии. Малов прервал отпуск и вылетел на Север. Разбирательство шло по старому флотскому правилу: корабль хороший — заслуга командира, корабль плохой — вина старпома Малов по своей должности в штабе дивизии был как раз тем самым, всегда виноватым старпомом.

— Гибель К-219 стала закономерным итогом той порочной системы, которая сложилась, увы, не только на нашей дивизии, — анализирует Николай Николаевич. — Это же не дело, когда подводник, сдав боевой пост по контролю за баллистическими ракетами, тут же уходил нести караул на гауптвахте или чистить картошку в береговую столовую. Ни одна из комиссий не исследовала всего комплекса причин, приведшего к катастрофе. Во-первых, все прекрасно о них знали, во-вторых, докладывать о них наверх было невыгодно. Поэтому комиссия отметила недостатки в подготовке только одного британовского экипажа А ведь в Атлантике тогда находилась отнюдь не одна К-219, а целых пять подобных ей кораблей! И у всех были те же проблемы. Никто не хотел выслушивать точные и объективные ответы начальника на всевозможные грозные «почему?».

«Почему в учебный центр поехал не весь экипаж, а только один корабельный боевой расчет?» Невозможно представить, что кто-то из вопрошающих записал бы потом в казенные бумаги честный ответ начальника штаба «Да потому, что в дивизии некого было посылать в гарнизонные караулы». — «Почему не выдержаны сроки отработки курсовых задач?» — «Да потому что вопреки указанию главкома и нашим протестам, корабль, только что вернувшийся с боевой службы, был отправлен на флотские учения с ракетной стрельбой». И только адмирал В. Мочалов, зам командующего Северного флота по боевой подготовке, откровенно признался: «У нашего командования за все время действия “ответных мер”, не нашлось решимости доложить о невозможности очередных походов ввиду перенапряжения людей и кораблей».

А дальше все было в духе времени. Контр-адмиралу Николаю Малову предложили оставить службу на боевых кораблях и подыскали ему береговую должность — начальника Нахимовского училища в Ленинграде. Он же не мыслил себя без службы не действующем флоте. Добился приема у главнокомандующего и получил резонный, в общем-то, ответ на свою настоятельную просьбу. «Нам толковые моряки и на берегу нужны». Все, в том числе и главком, понимали, что контр-адмирал Малов, по большому счету, ни в чем не виноват, и снятие ею с должности, точнее, перевод на другую — всего-навсего лишь дисциплинарно-поучительная акция.

Так Николай Малов невольно осуществил мечту своего детства: принял нахимовское училище вместе с его беспокойными питомцами, у каждого из которых была своя мечта — уйти поскорее в большие моря. Училище, как и весь флот, как и вся страна, переживало лихие времена — 90-е годы, годы костоломных, бездумных ельцинских «реформ». Но именно в эти немилосердные годы Малов, что называется, пробил у московского начальства для юных моряков дорогу в большие моря. Нахимовцев стали брать в заграничные походы. Сначала была Финляндия, потом Дания, Голландия… И вот уже исторические бастионы острова Корфу, Париж… Ничего подобного за всю более чем полувековую историю училища не было. А тут — поход в Америку, на празднование 50-летия Победы в Пёрл-Харбор. Репортеры снимали нахимовцев, которые стояли рядом с Президентом США.