Я иногда думаю, что вряд ли вообще стоит ходить с визитами даже к очень близким людям, если у тебя нет к ним никакого особенного дела. Читателей, которых мой совет застал врасплох, убедительно прошу еще раз вспомнить о Барсуке. Ведь он как раз сейчас и совершает ту ошибку, от которой я вас предостерегаю. Зайчиха, увидев его, даже в лице изменилась от негодования и недовольно проворчала: «А, это ты». Барсук же ничего не заметил. Более того, в ослеплении своем, несчастный готов был принять недовольный возглас Зайчихи за выражение удивления и даже радости, вызванной его неожиданным появлением, и растрогаться при мысли о простодушии Зайчихи, до сих пор не научившейся скрывать свои чувства. Утвердившись в своем заблуждении, он даже в нахмуренных бровках своей возлюбленной увидел явный признак душевных терзаний, причиной которым, по его мнению, послужил несчастный случай на горе Бо-бо.

— Да, да, благодарю тебя, — тут же начал раскланиваться Барсук, хотя никто и не думал выражать ему сочувствие. — Ничего особенного, не беспокойся. Все уже позади. Я, верно, в рубашке родился. Ничто меня не берет. Мне на эту гору Бо-бо взобраться, как говорится, что каппе рыгнуть. А кстати, мясо-то у капп, верно, вкусное, я тут как раз думал, как бы мне до них добраться. Да, все это, конечно, пустяки, но испугался я тогда здорово. Пламя-то видела? Так и полыхало, так и полыхало! Ты-то как? Ожогов вроде на тебе не видно, так что, судя по всему, тебе удалось выйти из этого пекла невредимой.

— Не совсем, — поджала губки Зайчиха. — Но ты-то хорош! Сам поскорее смылся, а меня бросил одну в огне. Я чуть не задохнулась в дыму, еле выбралась. Ну и разозлилась же я на тебя! Вот так и раскрывается суть человека. Теперь-то я точно знаю, чего ты стоишь.

— Ну прости, проспи меня, пожалуйста. Ты же видишь, как я обгорел. Не думал, что вообще живым выйду, у меня было такое чувство, словно боги от меня отказались. А о тебе я не забывал, зря ты говоришь, будто я только о себе заботился. Ты же сама видела, как у меня загорелась спина, я просто не успел прийти тебе на помощь, да и не смог бы, так меня сразу скрутило. Как ты не понимаешь? Неужели ты считаешь меня таким бессердечным? Думаешь, так обгореть — это пустяки, да? Еще эта мазь или бальзам, как, бишь, его? Ну и мазь! Хоть бы кожа побелела, а то как был смуглым, так и остался.

— Кожа побелела? О чем ты?

— Да, а что? Липкая такая, темная мазь. Действует и вправду так сильно, что хоть криком кричи. Пришел один малыш, ну, вроде тебя. Чудак такой, говорит: «Отдам мазь бесплатно». Я и думаю, почему бы мне не попробовать? Ну и дал себя намазать. Ох, что со мной было, ты просто и представить не можешь! И как это я не сообразил сразу, что раз бесплатно, то наверняка дело нечисто. Намазал он меня — и словно смерч в моей голове завертелся, боль, страшная боль пронзила все тело. Я — рраз! — грохнулся на землю! Больше ничего не помню.

— Хм, — презрительно хмыкнула Зайчиха. — Так тебе и надо. Не будешь жадничать. Получил, наконец, по заслугам. Как у тебя еще совести хватает рассказывать мне об этом? Пробовать на себе мазь только потому, что она бесплатная!

— Ну зачем ты так говоришь? — заскулил Барсук, продолжая, видимо, оставаться в полном неведении относительно истинных чувств Зайчихи. Разомлевший, он сидел рядом с предметом своей любви и, ни о чем не подозревая, поглядывал вокруг осоловелыми, словно у дохлой рыбы, глазами, тут же закусывая пойманными на лету мошками.

— И везет же мне, — говорил он. — В какие переделки ни попадаю, ничто меня не берет. Видно, я и впрямь в рубашке родился. И тебе вот удалось благополучно отделаться, и моих ожогов как не бывало — сидим рядышком и болтаем в свое удовольствие. Ну просто как во сне.

А у Зайчихи одно на уме — чтобы гость поскорее убрался восвояси. Надоел он ей до смерти. И, решив выставить его побыстрее, она придумала еще один дьявольский план.

— Кстати, ты не слышал? — сказала она Барсуку. — Говорят, в озере Кавагути водятся на диво вкусные караси.

— Не слыхал, а что? Думаешь, это правда?

Глазки его засверкали от вожделения:

— Помню, когда мне было три года, матушка поймала карася и дала мне. Вкусно — страсть! Но, знаешь, ведь я… Нельзя, конечно, сказать, что я такой уж неловкий, наоборот, но вот охотиться в воде я не умею, так что могу только представить себе, как это вкусно. Да, за свои тридцать… Ой! Ха-ха-ха, это надо же, чтобы так привязалось! Братец мой тоже ведь любит карасей.

— Ах, вот оно что, — Зайчиха сделала вид, будто ничего не заметила. — Сама-то я не хочу никаких карасей, но, если ты их любишь, так и быть, составлю тебе компанию.

— Ты правда со мной пойдешь ловить карасей? — Барсук ног под собой не чуял от радости. — Только я слышал, что эти караси — проворные бестии. Еще погонишься за ними, да и свалишься в воду. — Барсук, видно, вспомнил свои прошлые неудачи. — Но ты ведь знаешь, наверное, какой-нибудь хороший способ?

— Что тебе сказать? Во-первых, только дураки ловят сетью. Сейчас, говорят, очень много карасей возле острова Уга-сима. Лучше поехать туда. А грести-то ты умеешь, а?

— Еще бы. Что тут трудного? Это уж само собой, — хвастливо заявил Барсук.

— Значит, умеешь? — Зайчиха, конечно, знала, что это пустое бахвальство, но притворилась, будто верит ему. — Что ж, прекрасно. У меня есть лодка, но она мала и двоих не выдержит. Вообще-то это очень хорошая лодка, я смастерила ее из доски, но если в нее проникнет вода, мы можем пойти ко дну. Мне-то ничего, я боюсь за тебя. Давай-ка лучше смастерим еще одну лодку. Доски, как показывает опыт, не очень подходящий материал, сделаем-ка ее лучше из шины, так будет надежней.

— Простишь ли ты меня? Прости, пожалуйста. Видишь, я плачу. Что-то совсем слаб стал в последнее время. То и дело глаза на мокром месте, — сказал он и притворно захныкал. — Может, ты сама и смастеришь для меня лодочку покрепче? Очень тебя прошу. — Барсук явно решил отлынить от работы. — Как бы я был тебе благодарен! А пока ты будешь заниматься моей лодкой, я запасу еды в дорогу. Тебе не кажется, что из меня скоро выйдет отличный кулинар?

— Да уж… — Зайчиха снова сделала вид, что принимает его болтовню за чистую монету, и простодушно закивала головой. А Барсук подумал: «Как прекрасна жизнь!» — и самодовольно ухмыльнулся. А ведь как раз в этот миг его трагическая участь была окончательно решена. Если бы только этот глупец догадался, что Зайчиха, которая с такой легкостью принимала на веру все его выдумки, лелеяла в душе своей коварный, жестокий план! Но нет, он только блаженно ухмылялся, приговаривая: «Вот повезло-то!»

Итак, наша парочка вышла на берег озера Кавагути. Светлая водная гладь была спокойна и безмятежна. Зайчиха сразу же взялась за дело и принялась месить глину, намереваясь смастерить из нее хорошую, крепкую лодку. Барсук же, приговаривая: «Ах как мне неудобно, ты уж меня прости», — бродил но берегу в поисках пищи. К вечеру, когда подул ветерок, и на поверхность озера набежала легкая рябь, на воду была наконец спущена лодка из глины — глянцевитая, с металлическим блеском.

— Что ж, прекрасно, — проскрипел Барсук и поспешил загрузить в лодку коробку с едой величиной с добрую цистерну. — Ловкая ты девочка, не успел оглянуться, а у тебя уже и лодочка готова. Да какая славная. Ну и мастерица! — неуклюже подлизывался к Зайчихе Барсук, и мысли его невольно приняли более практическое направление. «Вот счастье-то, — думал он, — заполучить такую работницу себе в жены. Лучшей жизни и не придумаешь: жена работает, не покладая рук, я — развлекаюсь в свое удовольствие». Твердо решив держаться Зайчихи и, что бы ни случилось, не упускать ее из виду. Барсук вошел в лодку.

— Ты и гребешь, наверное, прекрасно. Я, например, нельзя сказать, чтоб не умел… Хм, да… Гребец-то я прекрасный, но нынче предпочел бы полюбоваться искусством моей милой женушки. — Барсук все больше наглел и стал забываться. — Я, знаешь ли, когда-то считался мастером гребли, был даже своего рода чемпионом, но сейчас, видишь ли, мне больше по душе прикорнуть вот здесь, на дне лодки и смотреть тихонечко вокруг. Если ты не возражаешь привяжи нос моей лодки к корме твоей. Пусть они плывут себе дружно, тесно прижавшись друг к другу. А коль тонуть, так вместе, — жеманно просюсюкал он, потом завалился на дно своей глиняной лодки и задремал.