— Буду стараться, господин директор!

— А это что с тобой за кретин? — показал директор Бреда на крепыша, вошедшего следом за Железняком.

— Это пан помощник директора назначили мне нового подсобника, тот совсем дохлый был, пан директор, не мог даже трубу придержать. Сними шапку, негодник, когда с тобой разговаривает сам пан директор вокзала, — бесцеремонно ткнул кулаком подсобника Железняк.

Подсобник торопливо снял рыжую кубанку, нерешительно поднял на пана директора испуганные глаза.

— Такой бестолковый, пан директор, такой бестолковый, что его и убить мало, — продолжал Железняк.

Директор вокзала самодовольно погладил свой досиня выбритый подбородок.

— Если он будет плохо работать, я велю выдрать его палкой. Батай, батай буду!

— Вполне достойно, пан директор, вполне достойно.

— А сейчас делайте свое дело и не мешайте мне. Да запомните: к двенадцати часам закончить работу и чтобы духу вашего здесь не было. Гай ла касе, — угрожающе нахмурил брови Бреда.

— Слушаюсь, пан директор: чтобы духу вашего здесь не было.

Директор Бреда недостаточно знал русский язык для того, чтобы по достоинству оценить ответы сантехника Железняка. Но ему очень по душе его почтительный тон, его готовность сделать работу к сроку. Виляет хвостом, словно пес, — подумал директор. — Це бине, это хорошо! Это от страха — дай ему кусочек сахара, так он руки тебе лизать начнет. Директор Бреда даже порозовел лицом от переполнившего его чувства превосходства перед всеми этими сантехниками и их подсобниками, всеми этими туземцами. Он, как все коротыши и посредственности, страдал чрезмерным честолюбием. А что касается глуповатого паренька, то директор Бреда не склонен был удостаивать вниманием каждого русского ублюдка. В конце концов немцы правы: все эти туземцы годны быть только рабочим быдлом. Отныне в Транснистрии хозяева — румыны. Все остальные — покорное быдло, скот, навоз. Была бы воля директора Бреды, он бы на ночь загонял их в хлев, а утром арапником гнал бы на работу.

Железняк и его подсобник с трудом втащили в кабинет три большие секции калориферов. Самую большую — на восемнадцать звеньев — занесли за директорский стол: пану директору зимой должно быть тепло, как в ухе. Две начали прилаживать в нишах под окнами.

— Тут, как в проходной, все время люди, — прошептал подсобник, когда директор увлекся разговором с очередным посетителем. — Так мы расписание не добудем.

— Не спеши, Яша, — так же тихо ответил ему Железняк. — Вечером людей будет поменьше. Только ты не пялься глазищами на директорский стол. Расписание никуда от нас не уйдет, оно в той зеленой папке, что лежит у директора слева.

Действительно, чем ближе к вечеру, тем все реже и реже заходили посетители. Железняк и Яша безмолвно возились у своих труб. Директор Бреда нажал кнопку, вмонтированную в крышку стола. Вошел румын-охранник в темно-желтом солдатском обмундировании, Бреда что-то сказал ему по-румынски, показывая на Железняка и его подсобника, и вышел. Охранник уселся на табуретке у самой двери, положил карабин на колени, вынул кисет, свернул толстую цигарку и молча задымил.

— Вот истукан! — зло буркнул Гордиенко. — Как же отвлечь его внимание?

— Цс-с, — зашипел на него Железняк. — Не болтай. Вдруг он знает по-русски.

Воцарилась тревожная тишина, нарушаемая только звяканьем железа. Яша нервничал: уже девятый час вечера, а возможности похитить расписание с директорского стола — никакой! Железняк заметил это, шепотом успокоил:

— Теперь до двенадцати поездов не будет. На вокзале останутся только дежурные да охрана…

Вернулся директор Бреда. Ковыряя спичкой в зубах и сыто икая, он на ходу махнул рукой охраннику: гай а хары! Тот зевнул, потянулся и вышел. Директор молча понаблюдал за работой Железняка и Яши (они уже монтировали последнюю секцию за директорским столом), что-то пробубнил себе под нос и уселся в кресле поудобнее, щелкнул портсигаром, закурил.

Сытный ужин и несколько рюмок рома хорошо успокаивают нервы. Андрецою, оказывается, не затаил на него зла и за ужином был любезен, как всегда, вовремя наполнял рюмки. Ремонт сегодня будет закончен, а послезавтра приехавшие в люкс-поезде высшие чиновники Транснистрии увидят директора Бреду в его кабинете, может быть, единственном в Одессе кабинете, отвечающем требованиям лучшего вкуса, и сразу поймут, что Бреда — ого, не такой уж простачок, с ним стоит иметь дело!.. Вот только матуше Анжела все-таки батрине прост, старая дура. Никогда не следует откладывать синекуру на потом. Хорошо оплачиваемая должность, не требующая большого труда, может потом и не подвернуться… Ах, синекура, синекура! Директор Бреда даже губами подмокал, засыпая и роняя недокуренную папиросу на стол…

Железняк взял в руки увесистый разводной ключ, встал сзади директорского кресла и подмигнул Яше. Тот бесшумно, как кошка, подскочил к зеленой папке, рывком раскрыл ее. В ней лежало всего два отпечатанных на машинке листочка — два экземпляра секретного расписания поездов. Между ними — синяя копирка: видно, машинистка, согласно правилам секретного делопроизводства, сдала директору Бреда всю закладку. Яша хотел забрать всю папку, но Железняк шепнул:

— Бери только копирку.

Он все время держал над затылком Бреда разводной ключ, на случай если тот не вовремя проснется.

— Почему только копирку? — спросил Яша, когда снова начали возиться у калорифера.

— Копирку он просто забыл уничтожить. Ее не хватятся. А если обнаружит пропажу расписания, поднимет хай, сообщит по линии, расписание изменят.

— Трахнули бы его ключом по башке.

— Нельзя. Все дело погубим…

…В полночь Яша, показав охраннику ночной пропуск, выданный на имя сотрудника полицейского управления Николая Бакова, торопливо вышел в тревожно спавший город. Шел ранний, первый в этом году снег. Он падал густыми мокрыми хлопьями. Темень будто вздрагивала, словно перед глазами колыхался серый занавес. На мостовую ложился тонкий белый ковер, он приглушал уличный шум.

— Может, скоро люкс-поезд уже будет на подходе к Одессе, — соображал Яша. — Надо как можно быстрее добраться в Нерубайское. Там у хаты деда Помилуковского уже ждут связные Бадаева. Некогда тащить расписание через запасные ходы, проложенные за несколько километров от штаба. Расписание просто положат в ведро и опустят в колодец. На глубине семи метров в стенке колодца есть незаметная сверху ниша, соединенная с секретной штольней, в которой дежурит партизан. Он перехватит ведро, выймет пакет, и пусть себе дед Помилуковский набирает воду, а расписание через пять минут будет у Бадаева… Только быстрее, быстрее надо в Нерубайское!

Яша миновал привокзальную площадь и, несмотря на темень и снег, сразу же заметил на противоположной стороне улицы патруль. Прятаться было поздно. Единственный выход: спокойно и смело идти вперед, авось его не заметят.

А если заметят, придется снова пускать в ход Фимкин документ.

Но его заметили.

— Эй, парень! — окликнули его по-русски. — Топай сюда, господа патрульные ночным пропуском интересуются.

Случилось самое худшее. Его заметил комбинированный патруль, в который, кроме румынских солдат, входил и полицейский из местных предателей. Эта гадина могла узнать в лицо Яшу или, того хуже знать по полицейскому участку Николая Бакова, на имя которого выдан документ. Нет, к такому патрулю лучше не попадаться — сам погибнешь и Фимку завалишь. Как назло, снег прекратился, сквозь поредевшую пелену туч пробился жиденький свет луны. Яша быстро окинул взглядом улицу. До угла Ришельевской было шагов семьдесят: если быстро побежать, можно скрыться за углом раньше, чем патрульные успеют снять с плеч автоматы и дать очередь.

— Стой! Стай, стай! — послышалась русская и румынская ругань. Автоматная очередь распорола тишину ночи.

Пробежав метров сто, Яша на секунду остановился возле парадной двери старенького двухэтажного дома, уныло тянувшегося по меньшей мере на полквартала. Здесь когда-то жила вдовая тетка Миши Куртича, друзья частенько собирались в ее просторной комнате, чтобы вместе готовить уроки. Миша никогда не заставлял тетку спускаться со второго этажа открывать дверь. Он вставлял в щель под отставшей филенкой лезвие перочинного ножа и ловко отодвигал задвижку. Пока Яша доставал нож из брючного кармана и шарил в темноте лезвием, отыскивая щель, патруль уже выскочил из-за угла. Яша еле успел захлопнуть за собой дверь, как раздалась автоматная очередь и по двери чиркнуло несколько пуль. Он закрыл дверь на железную задвижку и одним махом взлетел на площадку второго этажа. Двери всех квартир оказались запертыми, а внизу в парадную уже грохали тяжелые приклады. Дом проснулся, в квартирах послышались растерянные голоса, их перекрыл истошный женский вопль, залился душераздирающим плачем младенец.